i'll tell you my sins and you can sharpen your knife

девушка с высоко поднятой рукой, и эта рука, понимаешь ты, этой девушки. с поднятой рукой. она и есть - рука. --- она зовет. она говорит: спасешь меня? и ты говоришь: только боги способны спасать кого-то, и она говорит: но ты же богиня, и ты говоришь: действительно? и ты говоришь: пускай, но это афина поступает так, а не я. никогда не я. и девушка говорит: спаси меня. --- так ты и спасаешь её. чего еще было от тебя ожидать? --- эта девушка, она говорит тебе: копья, дротики и кинжалы не предназначены для девушек в мире смертных, так что она бегает, и бежит, обгоняя всех юношей на своих лёгких ногах, и пыль летит за ней, золотистая, точно солнечная корона. ты занимаешься бегом? говоришь ты: ты действительно им занимаешься? как далеко способна ты пробежать? дальше тебя, говорит она, но ты пропускаешь колкость мимо ушей, ты ведь знаешь истории, об афине - о, афина, всегда афина - и её маленькой ткачихе, становящейся всё меньше, и меньше, и меньше, пока ей не осталось только ползать в пыли... почему ты не убежала? она пристально смотрит на тебя и говорит: мы побеседовали пока достаточно --- и значит, смерть, смерть... не принимаешь меня, говорит она, и спрашивает: где же ты устраиваешь свой бег? близ реки. с оленями? да, с оленями, и волками, и ланями, и дикими кабанами, но... как же ветер? ветру не нужна кровь, чтобы дуть. да, говоришь ты, это справедливые слова (твой брат аполлон вспомнил бы своего друга детства, бога хаоса, и сказал бы: разве не всё в мире требует крови?) не зови это справедливым, говорит девушка, справедливость творят мужчины, не мы, а это - это свобода. беги же теперь, беги... - и она берет твою руку. --- так что, в конце концов, это бросок костей - спасла ли ты её, или она тебя, хотя, разумеется, ты богиня, так что не можешь быть обречена, и спасена быть не можешь... ничейный результат: она спасла саму себя. --- пусть всем она представляется сияющим драгоценным камнем - девушка есть девушка (девушка, то есть кукла-матрешка), она скучает по своим родным, по братьям и сестрам, даже по своей безумной матери, даже по отцу, который... она не желает говорить об этом. она ест твою пищу, пьет воду из твоих рек, заплетает твои волосы, ворчит на твоих нимф, она (целует тебя в лоб, целует твою ладонь, целует обнаженную кожу) дитя, говоришь ты, дитя, о, дитя, мне поклоняются достаточно, и не ты она говорит: о нет, это не поклонение, ты ошибаешься в моих намерениях --- девушка это рука, это завеса из слёз, это задыхающийся поцелуй, это жертвоприношение. я - шрам, говорит девушка; так напыщенно, и твой брат смеется, когда ты рассказываешь ему. ты говоришь ему: ты, ты любил безрассуднее, и с меньшим постоянством. он говорит: да, я любил многих, многих и многих. но ты - целомудренная богиня. и ты спрашиваешь, что он имеет в виду, но он покидает тебя - целует кончики твоих пальцев - его глаза сверкают, и он исчезает, чтобы сиять солнцем где-то еще, там, где никогда не бывает снега. --- (целомудренная богиня, говоришь ты, обращаясь к спящей: почему мое терпение принимают за обещание?) --- я ни в грош не ставлю смерть, говорит девушка, и время тоже. и ты должна улыбнуться: времени не нужно твоего одобрения, девочка, чтобы течь. остаться с тобою вечно, бормочет девушка. здесь должно достать мягкости, чтобы сказать: нет. здесь должен быть рёв эгейского моря, память о том, что всё проходит, и эта поговорка о человеческой жизни, подобной свече, на которую ты роняешь, мало-помалу, чётки из слёз... --- глядя с вышины, всеотец спрашивает: сколько ты уже учишь эту девушку, как молиться?