Холод

Франц лежит перед ним на земле, поверженный, со сломанной ногой и иссечённым, изувеченным лицом. Ему уже никуда не сбежать. Пистолет привычно оттягивает руку, палец готов нажать на спусковой крючок. Бонд смотрит вниз и задумывается. Если ты сделал что-то однажды, ты вовсе не обязан делать это снова. Он вытаскивает из пистолета все патроны и уходит с моста рука об руку с красивой девушкой. В этот раз он не пишет никаких писем, не просит об отставке — хватает просто взгляда, так и не сделанного выстрела и пистолета, улетевшего в реку. * На следующий день Бонд возвращается, чтобы увидеть то, что осталось от здания МИ-6. Некоторое время он просто стоит у трепещущей на ветру полицейской ленты, равнодушно глядя на руины. Когда же он разворачивается, чтобы уйти, порыв ветра проносится над землёй и взметает вверх фотографию мёртвой женщины. Бонд не знает, откуда она могла здесь взяться, но его это и не волнует — его взгляд прикован к лицу той, кого он никогда уже не думал увидеть. У него не осталось её фотографий. Пока они были вместе, ему казалось, что есть масса других, куда более важных вещей, которыми им стоит заняться, что у них впереди целая жизнь на неважные мелочи вроде совместных фото. Он ошибался. Он уходит. У него никогда не будет её фотографий, но её лицо выжжено в глубине его памяти. Бонд оставляет всё там же, где нашёл, оставляет фотографии на земле, оставляет руины офиса МИ-6 за спиной и возвращается в отель к Мадлен. Он выбирает живых. (Но нет гарантий, что мёртвые оставят его в покое.) * Они отправляются путешествовать. Куда угодно, куда глаза глядят. (Но когда Мадлен говорит: «Италия! Пожалуйста, Джеймс, давай съездим в Венецию!» — он с застывшим лицом отвечает: «Нет, никакой Венеции». И на этом разговор окончен.) * Он уходит из МИ-6, бросает всё ради женщины и невольно вспоминает тот, другой раз и свою похороненную мечту о новой жизни с любимой женщиной. Другая женщина, другая любовь, но та же мечта, воскресшая в нём вновь. * Вместо смерти — великолепные пляжи. Вместо убийств — отдых на курортах. Вместо боли и отчаяния — ужины в роскошных ресторанах, костюмы с иголочки и сногсшибательные платья. Вместо тьмы — свет. * Первые несколько дней, даже недель он ждёт, что всё это вот-вот закончится. Его кошмары поднимут свои уродливые головы и украдут его новую надежду на счастье. Но кошмары не оживают, и он понимает наконец, что этого не произойдёт никогда. (Она не предаст его, она не погибнет, не утонет в венецианском канале в красном платье, до сих пор преследующем его во снах.) * Иногда — изредка — он вглядывается в лицо Мадлен, выискивая черты её отца, и на него обрушиваются воспоминания о прошлом, о причинённой ему боли, столь сильной, что он надолго потерял способность чувствовать вновь. * Когда тот человек — его свихнувшийся бывший друг — произнёс её имя как что-то, не имеющее никакого значения, Бонд впервые осознал, что так и не оплакал Веспер. Он скорбел, когда погибла М. Это знали те, кому следовало знать. Он был на похоронах, он простился с ней, как полагалось, и скорбь пожирала его изнутри. Но когда погибла Веспер, он не испытывал скорби. Никто не знал, что он чувствует. Он получил ответы, он даже простил её — но не оплакивал. Но в момент, когда он стоял на коленях в доме безумца и тот говорил ему, что является автором всей его боли, скорбь по Веспер захлестнула его наконец с головой. * С Мадлен он по-настоящему счастлив. Он любит её; быть может, не так, как любил до неё, но это всё равно остаётся любовью. Он осторожнее теперь. Обжёгшись однажды, он не позволит этому случиться вновь. * Они лежат на горячем песке в каком-то экзотическом уголке мира, наслаждаясь жарой и лучами вечернего солнца, когда Мадлен решается спросить. — Оберхаузер — или как там его, Блофельд, не важно, — говорил о какой-то женщине. Он смотрит прямо перед собой, в золотистый песок, и когда Мадлен произносит имя, из глубин его памяти восстают другой пляж и другая женщина, и сердце Бонда болезненно сжимается. — Веспер? — Она не имеет значения, — сухо, даже холодно отвечает он. Только лёд помогает ему держать себя в руках. Мадлен переворачивается, чтобы гневно посмотреть на него. — Non*. Я хочу знать правду. За то время, которое они провели вместе, Бонд уже успел заметить, что Мадлен использует родной язык, лишь когда злится или расстроена. Он пожимает плечами. — Она мертва. — Джеймс, — угрожающе произносит она, но Бонд молчит. Несколько долгих мгновений она ждёт ответа, пристально вглядываясь в его лицо, словно пытаясь что-то по нему прочитать; повисшее молчание становится плотным и почти осязаемым. — Est-ce que tu as été amoureux d'elle?** — тихо спрашивает Мадлен наконец, снова переходя на французский, и по тому, как беззащитно и уязвимо звучит её голос, Бонд понимает, насколько важно ей знать ответ. Он отводит глаза и встаёт. Под ногами поскрипывает песок. Отойдя на несколько шагов, Бонд оборачивается и смотрит на неё. — Да. * Однажды он просыпается под утро в холодном поту и с застрявшим в горле проклятием. Он не может вспомнить сам кошмар (или скорее — не хочет его помнить), только отголосок боли, влажные стены, лицо очередного психа и крики. И, неожиданной вспышкой, без всякой связи со всем остальным, — белую наклейку на видеокассете. * Он хотел забрать её. Хоть в этом Бонд готов себе признаться. Возможно, если бы с ним не была тогда Мадлен с её слишком внимательным взглядом и постоянными расспросами, он бы взял кассету и посмотрел её. А может быть, и нет. В конце концов, он сам сказал Мадлен, что это не имеет значения. * Когда они оказываются в Швейцарии, совсем неподалёку от итальянской границы, Мадлен спрашивает его снова: — Может быть, Италия? Венеция — город влюблённых. Её взгляд цепко изучает его лицо в поисках хоть малейшего намёка. — Как насчёт Рима? — Почему не Венеция? — настаивает Мадлен, и Бонд понимает, что она и так уже знает ответ, она слишком умна и не могла не догадаться, что женщина, чьё имя он не может произнести, и город, в который он отказывается ехать, связаны между собой. — Ты был там с ней? — уточняет она, снова вглядываясь в его лицо. — С... — Нет, — холодно перебивает её Бонд прежде, чем она успевает закончить. Что-то вспыхивает в её взгляде, и Бонд, осознав, что она напугана, заставляет себя расслабить напрягшиеся мышцы, приопуская броню. — Tu as été là avec elle?*** — повторяет она на французском. — В Венеции? Они вместе уже несколько месяцев, полностью открытые друг для друга, но она всё ещё не знает тех секретов, которые оставили незаживающие следы на его сердце. Бонд едва заметно кивает. — Я уехал, а она осталась навсегда. Он знает, что это не является ответом на мучающие её вопросы, но не находит в себе сил на более подробные объяснения. — Ты когда-нибудь был там после?.. Бонд ничего не произносит. Она и так знает ответ. Они не едут в Венецию. * Она не спрашивает больше ни о чём, и он благодарен ей за это.