Звездное небо

*** Говорят, каждый из великих домов — Эраклеа, Гаммильтон, Басианус и Дагобел — владел не только мистериумом, позволяющим управлять Экзайлом, но и особой силой, которая позволяла им править. Дио не знал точно, что за сила была у прочих домов. Он лишь знал, что Дельфина никогда не даст его силе проявиться до совершеннолетия. До момента, как он станет ее послушной марионеткой, куклой. Страшно. Он смеется. Аметистовые глаза светятся весельем; и жизнерадостный смех и возглас: «Иммельман!»… Люсиола скорбно молчит за плечом. Вот он как раз очень хорошо изучил все, что можно было, про великие дома. Гаммильтон — Ключ к управлению Экзайлом. Басианус — Ключ к управлению человеком. Дагобел — Ключ к управлению силой клавдия. Эраклеа… От его грустного взгляда чешутся лопатки. Дио передергивает плечами, пытаясь избавиться от неприятного зуда. Однажды его ранят. Несильно, конечно, но противно. Они с Иммельманом просто летали, играли в догонялки, а тут вдруг — флот Дизита. Перевязку ему должна была делать медсестра в медблоке на Сильване, но именно в тот момент ее не было на месте, так что перевязывал его Клаус. — Откуда у тебя на спине такие шрамы? — Дио очень хочется повернуться и посмотреть на удивленное лицо Иммельмана, но тогда он не будет его перевязывать. Не будет так осторожно, бережно прикасаться к нему. Горячие, шершавые пальцы прошлись сверху вниз по краям острых лопаток, следуя за узловатыми тонкими шрамами. Симметричные аккуратные линии на спине Дио смотрелись на удивление органично. Словно он родился с ними. — Порезался в детстве, — легкомысленно отвечает гильдиец, прикрывая от наслаждения глаза. Эти прикосновения так приятны. — Странно, они абсолютно одинаковые… И очень аккуратные. — Шрамы разные бывают. — И то верно, — вздыхает Клаус, завершая перевязку. Напоследок, не удержавшись, проводит ладонью по позвоночнику Дио. Не смог удержаться — у гильдийца очень нежная кожа. Белоснежная, словно фарфор. На ней, наверное, очень легко появляются синяки. А у других гильдийцев так же? Они поэтому носят такие страшные балахоны? Наблюдая, как Эраклеа одевается, Барка признался сам себе, что думает о полной ерунде. И нет, это не потому, что Дио оказался под одеждой очень хрупким и тонким, словно фарфоровая кукла. И не потому, что Клаусу хочется еще раз прикоснуться к его коже. Нет. Просто… Просто… Просто это — Дио. И Клаус еще не встречал таких, как он. Дио улыбается, щуря глаза. Ему холодно. Если бы Клаус снова прикоснулся к нему — стало бы теплее. А так — холодно. — Иммельман, пойдем! — Дио тянет Клауса за собой, сияя, будто ребенок, получивший подарок на Новый год. — К-куда?.. Постой, Дио, ты же еще не до конца поправился!.. Да-да-да, Дио еще не здоров. И Люсиола за ним ходит хвостиком. А вот сегодня его удалось сплавить на кухню. И Иммельман так удачно остался один, и небо сейчас именно такое, какое бы Дио хотел ему показать. Звездное. — Смотри, Иммельман, как красиво… Бесчисленное количество звезд рассыпаны щедрой рукой по небу. Клаус смотрит с восхищением, затем, случайно, переводит взгляд на Дио. Зря. Потому что отражающееся в аметистовых глазах сияние звезд, приоткрытые губы, восхищенно-красивое лицо — для Клауса этого слишком много. — Да, и впрямь — красиво… — Звезды сегодня особенно близки к людям, не правда ли, Иммельман? — Дио мечтательно улыбается, отпуская наконец руку Барки. Кружится вокруг своей оси с радостным смехом, взмахивая полами своего одеяния, вскидывая руки. И Клаусу кажется, что Дио — это цветок. Или бабочка. Или птица, которая вот-вот взлетит. Птица бескрылая, потому что когда Дио оказывается слишком близко к краю, Клаус хватает его за руку и тянет к себе. — Ты же можешь упасть! Надо быть осторожнее… — Ты как Люсиола, — огорченный вздох. Мягкая улыбка. — Не бойся, Иммельман. Я не упаду. — Я… я рад, — Клаус сглатывает. — Эй, Иммельман, а ты влюблен в кого-нибудь? — С чего вдруг такой вопрос? — в голове у парня формируется другой ответ. Состоящий из трех слов. «Да. В тебя». Такое страшно и сладко произнести. — А я — да, — радостно восклицает Дио, и сердце Клауса замирает. — В небо, — мечтательный прищур, улыбка шире. Сердце Клауса медленно умирает. — Иммельман, а ты чего такой расстроенный? — Разве? — Да-да, расстроенный. Знаешь, Иммельман на тайном наречии Гильдии значит «Летящий против ветра». — Дио смотрит серьезно. Моргает пару раз. — У нас ветер ассоциируется с Гранд Стримом, а борьба с ним — это борьба с судьбой. Так что Иммельман можно перевести как «Тот, кто сражается со своей судьбой»*. Я верю, — теплая улыбка, — что ты победишь. — Спасибо. — В том, что Клаус кладет руку Дио на плечо и легонько сжимает, нет ничего такого. Просто он благодарен ему за такую своеобразную поддержку. И ничего более. — А записывается Иммельман иероглифами «борьба», «ветер» и «небо». Я люблю небо… — Дио выворачивается из рук Клауса, поворачивается спиной. — И Иммельмана… — голос звучит сдавленно. Неизбежно то, что он умрет душой. И тогда уж точно не сможет сказать Клаусу этих слов. Пусть немножко, но Дио хочет побыть счастливым. Или нет. Возможно, он услышит сейчас что-то очень неприятное. Но главное — он успел сказать. — Любишь… меня?.. — Клаусу почему-то очень тяжело дышать. Его умершее сердце воскресло и снова бьется. Если Дио его любит, значит, он может прикоснуться снова к его коже? И даже разрешить себе немного больше… Клаус, хоть и кажется, неопытным, знает об этой стороне жизни достаточно. Но это все неважно, главное, что этот странный гильдиец — теперь его. Клаусу нужно только сказать в ответ кое-что очень сладкое. — И я тебя, Дио, — улыбается Клаус, осторожно обнимая со спины Эраклеа. Тот вздрагивает, неверяще смотрит через плечо. — Правда? Барка кивает, прижимая к себе чуть крепче. Длинные холодные пальцы гильдийца вначале неловко, боязливо касаются его пальцев, уверенно сжимающих плечи. Затем цепляются, как за последнюю надежду. Клаус усмехается, касаясь губами светловолосой макушки. Он немного выше Дио, это очень удобно. Дио счастлив. Это ненадолго, он знает. Но предпочитает об этом не думать. Только спина чешется все чаще и сильнее. Из-за тяжелого взгляда Люсиолы? Дио просто счастлив. Потому что Клаус ему улыбается так, как не улыбается Лави и Аль. Потому что Клаус его целует и обнимает. И его тепла хватает, чтобы и сам Дио согрелся. Еще Клаус старается всегда быть рядом. Ему немного мешает тяжелый взгляд Люсиолы, но Дио все равно счастлив. Как и Клаус. Которого теперь не убивает невозможность прикоснуться к Дио, быть с ним, целовать его. Как и звезды в ту ночь — Дио невероятно близок к нему. На корабле мало мест, где бы они могли уединиться, но Клаус очень упорный. Они не всегда целуются, иногда они просто сидят вдвоем, молча или разговаривая о самых разных вещах. Сидеть могут просто рядом. А можно притянуть Дио к себе на колени — и каждый раз Клаус удивляется, почему он такой легкий? Можно уговорить его снять перчатки — руки Дио без них очень беззащитные. Но Клаусу это нравится. Клаусу вообще нравится, когда Дио снимает гильдейскую одежду. Тогда он становится очень хрупким, словно первый весенний цветок или первая бабочка. И — парадоксально — еще ближе и роднее. Хотя куда уж ближе… Дио ждет конца. Отмечает на календаре глубокой вмятиной день своего рождения. И в первый раз отдаляется от своего Иммельмана. Не отвечает на вопросы, смотрит отстраненно, словно сквозь него. Клаус видит, что Эраклеа что-то тревожит, но не может докопаться до причины его тревоги. Доходит до того, что он спрашивает у Люсиолы, но тот просто молча качает головой. А глаза у слуги такие, будто он уже похоронил Дио. Это страшно. Клаусу так страшно, что он оставляет попытки узнать правду. И просто старается быть рядом. Быть еще ближе. И Дио оттаивает. Как снег тает его отстраненность от поцелуев; от смелых ласк. Они заходят слишком далеко. Останавливаться поздно, но они не будут жалеть. Ни Клаус, у которого замирает сердце от страха сделать Дио больно; ни сам Дио, который замирает от лавины новых ощущений и эмоций. Клаус прижимает к себе Дио, ревниво прячет их наготу под одеялом — его любимый слишком красивый, той неземной красотой, от которой больно глазам, как от красоты небес. Эраклеа тихонько улыбается, пряча счастливые глаза. Он предвидит конец. Он чувствует беду. Ему страшно. Только Клаус этого уже не успеет разглядеть. Лживая улыбка сестры, предательски опущенный взор Люсиолы, яростные глаза Клауса — все смешивается воедино. Дио приходит в себя, когда его уже почти впихнули в адскую машину, что сотрет его нынешнюю личность. «Я хочу помнить, — твердит про себя Дио, зажмурившись. — Я хочу всегда помнить Иммельмана. Я не забуду, не забуду, не забуду!» Часом позже он убивает всех претендентов на пост Маэстро и без тени тепла смотрит в шокированные глаза Клауса. В них отражается окровавленный юноша с ледяным взглядом. В этот момент Клаусу показалось, что звезды ближе к людям, чем Дио — к нему. Маэстро Дельфина возжелала развлечений. Самолично вложив Дио в руку кинжал, она отправила его убивать Клауса. — Ты не такой, — шепчет Клаус, глядя в холодные аметисты. — Ты не убийца. Ты не зло, как твоя сестра. Ты другой. Просто вспомни об этом. Вспомни меня, Дио. Но тщетно — Дио подходит все ближе. А Клаус не может сопротивляться, не может уворачиваться и убегать. Потому что это все еще его Дио. И если раны и страдания Барки разбудят его, Клаус будет счастлив. Все очень просто. Только жаль плачущую Альвис. Дио понимает руку с кинжалом… Изящно поворачивается и посылает быстрым неразличимым движением кинжал в свою сестру. Прежде, чем клинок достигает цели, Эраклеа хватает за руки Клауса и Аль и бежит. Цикада, занятый спасением своей госпожи, не успевает их перехватить. Клаус задыхается и не может сдержать глупой улыбки. Потому что хоть рука Дио, которая сжимает его ладонь железной хваткой, холодна как лед, хоть Дио и не говорит им ни слова — и только тащит за собой по извилистым коридорам Гильдии — он все же вспомнил. Вспомнил что-то, что не дало ему убить Клауса и заставило пойти против сестры. Что бы это ни было за воспоминание, оно сохранило чувства Дио. Радость оказалась преждевременной. Дельфина была ранена не достаточно серьезно, чтобы это помешало ей бросить все силы Гильдии на поимку беглецов. Их загнали на самый край взлетной площадки. Клаус отчаянно жалел, что не умеет пилотировать звездообразные корабли Гильдии и что Дио сейчас, похоже, не в том состоянии, чтобы пилотировать хоть что-то. Сейчас он висел на плече Клауса, тяжело дыша и держась за голову. Цикада велел им сдаваться. Вернее, Дио. Похоже, он считал, что без него Аль и Клаус не сбегут. Может, и так. А может и нет — Барка нашел взглядом свой ваншип. Если бы они смогли отвлечь гильдийцев и добежать до ваншипа, то смогли бы улететь. Дио и Аль сядут на место навигатора, Клаус, естественно, будет пилотом. Ему не впервой лететь без навигатора, так что они справились бы. Но… Дио отходит от Клауса и Аль. Смотрит на них грустно и спокойно. И делает один-единственный шаг назад. В объятия Гранд Стрима. Клаусу показалось, что на ресницах Дио сверкали алмазы. Или звезды. Но, скорее всего, это были просто слезы. «Я так хотел бы сбежать с тобой. Прочь. Туда, где нет ни Гильдии, ни Дизита, ни Анатоля. Где нет войны и не нужно страдать. Где нет моей жестокой сестры. Но этому не бывать. Даже если я сейчас сбегу, я все равно уже не буду прежним. Я навсегда принадлежу Гильдии и сестре. Да, я смог частично преодолеть подчинение. Знаешь, что мне помогло? Воспоминания о ночи, когда мы признались друг другу. Тепло объятий, радость и неверие, звездное небо — этот момент для меня был самым драгоценным, и он же меня спас. Прости, но я не смогу долго продержаться. Моя душа почти умерла. Ее еще поддерживает любовь к тебе, но и этот огонек почти погас. Я больше не могу…» Ветер бьет беззащитное тело. Спину разрывает боль. Дио закрывает глаза. Отныне он — съеденная ладья, сброшенная с доски фигура. Он только надеется, что его ход поможет черным победить. За спиной что-то с болью взрывается каплями крови и белыми осколками-перьями. Дио открывает глаза, вдыхая полной грудью. Ветер больше не враг, а друг. И счастье, чистые незамутненные насаждение и экстаз смывают остатки паутины Дельфины с разума. Аль кричит, и этот крик и плач заставляют Клауса очнуться. Гильдийцы хватают его, а он вырывается из последних сил. Хотя бы ради Альвис. Он не смог сберечь едва ли не самое дорогое и любимое в своей жизни, так пусть хотя бы Аль… Он еще не до конца осознал, но отчаянная мысль: «Дио мертв, мертв, мертв!», уже стучится в сердце. Белые перья легонько задевает Клауса. Бушующий ветер стихает, словно не решаясь мешать своему господину взмыть над людьми, над уродливым крейсером. Над площадкой завис Дио, раскинув в стороны свои огромные белоснежные крылья. Клаус думает, что в жизни не видел ничего прекраснее. Аль восхищенно вздыхает, ловя ручкой белое перышко. Гильдийцы замерли, как истуканы. Гаммильтон — Ключ к управлению Экзайлом. Басианус — Ключ к управлению человеком. Дагобел — Ключ к управлению силой клавдия. Эраклеа — Ключ к управлению Гранд Стримом. И белые крылья за спиной, пробуждающиеся в момент, когда ступаешь на грань между жизнью и смертью — тому подтверждение «Клаус, беги! Беги!» И Клаус бежит, утягивая за собой Альвис. Бежит к ваншипу, вталкивает Аль на место штурмана, забирается сам и взлетает. Почему-то за ними не гнались. Клаус вздохнул с облегчением. Теперь все будет хорошо. Аль спасена, Дио жив. Теперь им нужно вернуться на Сильвану. Он только немного переживает, сможет ли Дио догнать ваншип. В том, что Эраклеа полетит за ним — и с ним — Клаус не сомневается. Ваншип качнулся, вильнул. Клаус выровнял полет, быстро обернулся назад. За ваншип цеплялся, согнувшись и сворачивая за спиной крылья, Дио. Он ловко скользнул на место штурмана, позволяя Альвис устроиться на своих коленях. Клаус не мог разглядеть его глаз, не мог позвать его и услышать отклик, но почему-то он был уверен, что Дио если не стал прежним, то перестал быть ледяной куклой, принадлежащей Дельфине. Им удалось найти Сильвану только чудом. Там все уже похоронили их, потому радость от их возвращения не позволила им разглядеть странности в поведении Дио и того, что Клаус постоянно поглядывал на него с тревогой. Молчаливый непривычно гильдиец же, едва только подвернулся случай, сбежал на верхнюю площадку Сильваны. Туда, где они с Клаусом когда-то признались друг другу. Клаус смог вырваться к нему только через два часа. Посмотрел на стоящего спиной к нему Дио и тяжело сглотнул. Одежда на спине была порвана, шрамы стали красными, воспаленными. И куда-то исчезли его прекрасные крылья. — Дио. Эраклеа обернулся. Аметистовые глаза были растерянными, немного грустными, но теплыми. В них еще застыла осколками боль, но лед уже растаял. — Иммельман… — больше ничего Дио не успел сказать, потому что Клаус крепко его обнял. Уткнувшись носом в плечо Клауса, Дио рвано выдохнул, наконец-то чувствуя, что смог спастись. — Дио, никогда так больше меня не пугай. Я чуть не умер, когда ты упал. — Я же обещал, что не упаду. — Глупый… Дио, я люблю тебя. — Я тебя тоже люблю, — мягко улыбнулся Дио, чуть отстраняясь, чтобы видеть глаза Клауса. — Эй, Дио, покажи мне свои крылья. Можно? — Хорошо, — неловко кивнул Эраклеа. Прикрыв глаза, он позвал внутри себя то, что до последнего цеплялось за его свободу, за его любовь, за его небо. Резкая, острая боль в спине и восхищенный вздох Клауса подтвердили, что крылья вновь появились. — Какие красивые! — Клаус бережно провел пальцами по жестким маховым перьям. Ласково погладил более нежные пуховые перышки у основания крыльев. Вновь огладил ладонью кромку крыла. — Но откуда… — У каждого из Домов есть своя сила, — пожал плечами Дио. — Дагобел могли подчинять себе клавдий, Басианусы могли управлять разумом человека, Гаммильтоны контролировали Экзайл. А Эраклеа управляли Гранд Стримом. Эраклеа… правили небом. У нас от рождения такие шрамы — они свидетельство того, что мы можем пробудить в себе силу и призвать крылья. Сестра свои крылья не пробудила. И явно не хотела, чтобы я смог взлететь. — Дио смолк, кусая губы. Больно вспоминать о сестре. Но нужно улыбаться, потому что все хорошо. И до Экзайла они доберутся, потому что он сможет управлять Гранд Стримом, сможет уговорить ветер пропустить их. И Альвис сможет управлять Экзайлом. Так что скоро эта война закончится. Так почему же глаза застит туман и щекам так горячо? — Тише, Дио, тише, — Клаус обнимает его, притягивает к себе на колени. Укачивает, как маленького ребенка, успокаивает. Дио всхлипывает и обнимает их обоих своими крыльями. Вот так. Теперь они — одно целое. Теперь здесь, внутри — их маленький скромный мирок. В котором им очень хорошо и не бывает больно и страшно. — Дио, Дио, посмотри на небо. Так много звезд, и так близко… — Звезды ближе к нам, чем кажется, — тихо откликается Эраклеа. Слабо улыбается. — Иммельман… Клаус, мы же сможем однажды достичь их? Сможем коснуться неба, звезд? — Непременно, — кивает и улыбается в ответ Клаус, легко касаясь губами лба Дио. Они обязательно доберутся до звезд. Как только закончат войну. В его руках ангел наконец-то прекращает плакать и смеется от счастья. Его белые крылья дарят теплые и такие желанные объятия. Война еще не окончена, но они могут позволить себе ненадолго забыть о ней и просто наслаждаться смехом друг друга. Пока где-то не искривятся в улыбке черные губы, и алая роза не упадет под ноги Белой Королеве, знаменуя начало конца.