* * *
Кларк разрывается. Земляне потребуют крови за кровь, но отдать Финна им на растерзание выше ее сил. Она должна найти способ его спасти. Должна! Ей неважно, что он сделал. Они все убивали ради выживания, а он… ради нее? Неправильно, аморально, пугающе, вот только как ни назови, ее чувства не изменятся. Что бы он ни сделал, как ни поступил, это все еще ее Финн. Одно его имя заставляет сердце биться чаще, вот только теперь еще и от страха. Она знает, что требования землян — вопрос времени. Они придут очень скоро, но в голове пустота — ни единой идеи, как выкрутиться. Командующую явно не устроят заверения, что они больше так не будут. Нужна весомая причина, железобетонное объяснение или выгодное предложение, которое перекроет убийство целой деревни. Всякий раз, когда Финн настойчиво пытается поймать ее взгляд, она избегает его. Ей стыдно. Не потому, что он так поступил, — потому что она во всем виновата. Все из-за нее. Иногда Кларк снится, что это в ее руках автомат, и она нажимает на курок. Беспощадно, хладнокровно, без доли сомнения. Чтобы достичь желаемого, нужно уметь жертвовать, она понимает. Финн поставил на кон все, чтобы узнать, где она. А что может сделать Кларк, чтобы отплатить? Если бы она знала… Когда в лагере появляется израненный Джаха со словами: «Уходите или умрите», она понимает: время расплаты пришло. И Финн понимает: именно поэтому она больше не может его игнорировать. Он уже на грани истерики из-за того, что всем придется отвечать за его действия. И мало кто может хотя бы попытаться не осуждать. Только те, кто вместе с самого начала: Рейвен, которая все равно что семья, Беллами, который делал и не такое, Кларк, из-за которой все случилось. — Скажи что-нибудь наконец, — почти умоляет Финн, касаясь ее локтя, и она оборачивается. — Все будет хорошо. Я придумаю, как спасти тебя… — Ты же знаешь, что это меня волнует в последнюю очередь. — Он вздыхает, и пальцы крепче сжимаются на ее руке. — Ты не виноват, ты хотел спасти друзей, ты… Он качает головой и горько усмехается. — Тебя. Я хотел спасти тебя. Дыхание сбивается. Кларк не готова разговаривать так откровенно. Не на людях, не наедине. Просто потому что. В груди смешиваются столько противоречивых чувств, что ей кажется, будто она сгорает. — Давай мы сначала найдем способ успокоить землян, а потом решим, что делать с нами. Кларк виновато опускает глаза и осторожно высвобождает руку. Финн не сопротивляется. Она знает: если сейчас встретится с ним взглядом, то захлебнется от боли, перемешанной с любовью, поэтому и не смотрит. Разворачивается и почти убегает, не оглядываясь. У них нет на это времени, убеждает она себя. И только много позже, утирая украдкой слезу, признает: она попросту боится, что не сможет сдержать эмоции и разрыдается перед Финном. Кларк не имеет права на слабость. Не когда жизнь любимого человека висит на волоске из-за нее.* * *
Когда в палатку врывается блондинка, Лекса даже не двигается. Переводит взгляд от ножа, который крутит в руках, на нее и ждет. Ей не нужно форсировать события, Кларк — а она не сомневается, что это именно она, — скажет все сама. Вот так ворваться к Хеде — это говорит о бесстрашии. Лекса это уважает. Немногим хватает смелости посмотреть ей в глаза, не говоря уже о вызове, горящем во взгляде Кларк, и вздернутом подбородке. Она видит, как судорожно сжимаются кулаки, как тело сотрясает мелкая дрожь. Едва уловимо, но Лекса замечает. И несмотря на это в каждом жесте читается, что Кларк пойдет до конца. — У меня есть предложение. Четко и по существу. — Это не переговоры, — рубит на корню Лекса. Ей любопытно, но она не может открыто это показать. Кларк понимает. Она тоже лидер и в гораздо менее выигрышном положении. — Если правосудие не свершится, мы нападем. В глазах мелькает страх, но лишь на мгновение. Кларк умеет владеть собой. — Я могу вылечить жнецов. Не ходит кругами, не тянет время — выкладывает все сразу. Лекса приподнимает одну бровь. Она заинтересована. — Это на руку и вам, и нам. Угроза со стороны горных людей перестанет быть острой. Вместе мы сможем их победить. — Это ложь! — кричит Индра и вскакивает со своего места. — Жнец теряет свою человечность навсегда! — У нас сейчас Линкольн, и он почти исцелен. — Предатель! — снова вклинивается Индра. — Довольно! — резко обрывает ее Лекса. Она уважает Индру, но излишняя вспыльчивость порой мешает ей здраво мыслить. Достаточно часто, если уж честно, но она сильный воин и хорошо руководит своим народом. Тем, что от него осталось. Они возвращаются к исходной точке. — Ты же понимаешь, что я не поверю на слово. Лекса изучает выражение лица Кларк, пытается просчитать ее, но кроме уверенности не находит ничего. Она готова показать и рассказать даже больше, чем необходимо. — Я хочу увидеть Линкольна. Кларк кивает. Она ожидает такого варианта развития событий. Умная, целеустремленная, отважная, способная противостоять Лексе на равных. Это подкупает. Кларк вызывает уважение. Пока они идут через поле, Лекса рассматривает ее. Скрыть волнение до конца у Кларк не получается, и дело не только в людях за стенами лагеря. За общим благом стоит что-то личное. Лекса интуитивно чувствует такие вещи. Чересчур прямая спина, нервные движения, рваные пояснения, куда свернуть, бросаются в глаза. Кричат: «Здесь двойное дно!» Не то чтобы Лексу волновало, что ощущает Кларк, она просто не любит неожиданности. Когда знаешь только часть истории, картина целиком не складывается, в то время как иногда достаточно маленькой — незначительной на первый взгляд — детали хватает, чтобы идеально продуманная стратегия развалилась на куски. Она это уже проходила… и стала такой, какой стала. — Мы почти пришли, — ее вовремя вырывает из воспоминаний голос Кларк. — Бункер за тем холмом. Лекса рассматривает жестяную коробку и признает ее практичность. Сбежать можно, но непросто. Они заходят внутрь: слышны разговоры и сдавленные стоны. Видимо, Линкольн и те, кто за ним следит. Лекса уже поднимается по ступенькам к люку, когда от стен отражается вопль боли, пропитывает воздух, застревает в ушах. Кларк бросается наверх, отталкивает от Линкольна плачущую девчонку и ритмично давит ему на грудь: она явно знает, что делает. Он судорожно хватает ртом воздух, мечется, но, несмотря на все старания Кларк, его глаза закатываются, из горла вырываются сдавленные хрипы, и он затихает. Девчонка рядом сжимается в углу, захлебывается слезами и беспрестанно повторяет: — Спаси его. Спаси его, Кларк. Кларк бросает растерянный взгляд на Лексу. Сейчас с нее слетает маска, одна эмоция сменяет другую так резко, что Лекса едва успевает их различить: удивление, сожаление, отчаяние, неверие и, наконец, страх — животный, всепоглощающий, душащий. Лекса уже хочет уходить, она увидела все, что нужно. Последний раз окидывает взглядом комнату, ей и вправду жаль, что не вышло. И, видимо, Кларк понимает, что все потеряно. — Ну уж нет, — неожиданно сильно говорит, хватает палку, лежащую рядом, которая искрится, и прикладывает к Линкольну. Его тело прошивает судорога, он дергается, вызывая новый приступ рыданий девчонки, и… Лекса слышит свистящий вздох, с трудом продирающийся в легкие? Не может этого… Линкольн открывает глаза. — Октавия? — Линкольн! — бросается к нему та и сжимает в объятиях так, что наверняка переломает ребра. Лексе неудобно смотреть на это воссоединение. Оно будит чувства, которые она хоронит глубоко внутри, на самом дне подсознания. Она отворачивается от них и встречается глазами с Кларк. В них нет радости или хотя бы удовлетворения, только усталость и слабая надежда. Ей есть что предложить. — Что ж, возвращение Линкольна было... — Лекса тщательно подбирает верное слово: — впечатляющим. Перемирие возможно, но у меня есть одно условие. Она бы могла просто согласиться, но это вызвало бы недовольство. Конечно, ей власти хватило бы закрыть рты неугодным, но обычай есть обычай: за кровь платят кровью. У Лексы не было весомых причин рисковать собственным авторитетом среди своего народа. Хеда всегда исходит из его интересов и фактов, отодвигая на задний план личное отношение. Так уж заведено, и не ей менять устоявшийся порядок. — Я слушаю. Кларк подбирается, как перед прыжком с обрыва, будто знает, что ей не понравится. Лекса не уверена наверняка, пока не произносит тихо, но уверенно: — Выдайте нам парня по имени Финн. Остальные не должны расплачиваться за его поступок. Одна жизнь виновного взамен восемнадцати невинных. Перемирие начнется с его смерти. Так и есть. Личного даже больше, чем она предполагала. Кларк крупно вздрагивает, еле сдерживает стоящие в глазах слезы. Она пришла, чтобы спасти его. Неважно почему и зачем — он ей дорог. Кларк нашла способ обойти неотвратимое, но обстоятельства — Лекса — оказались сильнее. Надежда рассеивается, боль искажает черты лица, плечи опускаются. Ей придется принять непростое, возможно, самое сложное в жизни решение. Лекса понимает, но не может ничего изменить. Справедливость должна свершиться.* * *
Когда Кларк возвращается, Финн вздыхает с облегчением. Во-первых, она жива и только, во-вторых, предчувствие смерти сменяется ее неизбежностью. Как бы Кларк ни пыталась сохранить хорошую мину при плохой игре, они оба знали, чем все кончится. Да все знали! Финн сделал свой выбор, когда нажал на курок. Да, сорвался. Да, обезумел от отчаяния. Да, решил, что потерял Кларк навсегда. Не имеет значения причина — только конечный результат. Он понимает и принимает, смиряется. А что еще остается? — Пойдем, нужно все обдумать. Кларк тянет его за собой, заслоняет от косых взглядов. Какой смысл? Куда ни пойди, на него все будут так пялиться. От людей не спрятаться, ошибки не исправить. — У нас нет других вариантов. — Нельзя сдаваться! Мы будем сражаться, если придется, но я не позволю тебе умереть. Кларк хочет казаться уверенной, но глаза выдают. Всегда выдавали. Финн горько улыбается и берет ее за руку. — Лагерь может не выдержать. Далеко не все выживут. Риск не оправдан, и ты это знаешь. Я наломал дров, мне за это и отвечать. Она уже открывает рот, чтобы возразить, но Финн не позволяет: — Я знаю, что ты хочешь, как лучше, но не надо меня спасать. Я сделал то, что сделал. Кларк удивленно моргает и, пожалуй, впервые за время, что они знакомы, не сразу находит слова. Она не привыкла сдаваться. Ее стиль — бросаться на амбразуры и всегда находить выход. Она и в этой ситуации его найдет, но цена может оказаться слишком высока. Финн не хочет умирать, но главное — чтобы с ней все было в порядке. Кларк с чем угодно может справиться, переживет любое потрясение, а он не смог бы. Без нее нет и его, вот только она отказывается понимать эту простую истину. — Давай хотя бы из лагеря уйдем. Если тебя не будет здесь, земляне не нападут… — Ты ведь и сама в это не веришь. Он гладит ее по щеке, и Кларк прикрывает глаза. Такая чистая, такая нежная, такая беззащитная. Он старается насладиться каждым мгновением, потому что следующее может стать последним: от своих или чужих — вопрос времени. Старается, но напряжение можно резать ножом. Кларк тяжело вздыхает и судорожно цепляется за рукав его куртки. Ее ломает необходимость принять решение: он или все остальные. Неравноценный обмен, но Кларк все равно не хочет его отпускать, и это уже говорит об очень многом. По крайней мере, Финну. — Нам пора уходить, — рядом появляется Беллами с ружьем, — пока… — Отдать его и дело с концом, — нарастает гул вокруг. Ожидаемо, но уходить с кем-то слишком опасно. Он не может… — Я в любом случае пойду с тобой, — голос Кларк непреклонен, и он не спорит. Знает: бесполезно. Она проберется следом, спрячется за деревьями, но будет следовать по пятам. Если Кларк решила, переубедить ее сможет только пуля в голову. Финн усмехается. Смерть пробирается в голову и завладевает всеми мыслями. А может, ему повезет, и он умрет, защищая Кларк? Так не страшно и, наверное, не больно. Из-за нее, за нее, для нее. Если с последним вздохом он увидит взгляд голубых глаз или почувствует ее запах, или сожмет ее руку, ничто больше не будет иметь значения. Они разделяются, когда выходят из ворот, но почти сразу Кларк догоняет его. Чего и следовало ожидать — в этом вся Кларк. — Вдвоем безопаснее, — как будто оправдывается она. Финн не отвечает. Несмотря ни на что, ему спокойно и приятно. Он расслабляется на несколько минут, ослабляет бдительность, и когда Кларк ему улыбается, из-за ее спины выпрыгивает землянин с палкой в руках. Все происходит слишком быстро и одновременно чересчур медленно. Землянин подбегает в одно мгновение, Кларк оборачивается, не успевает даже выставить перед собой руки и мучительно медленно падает на землю. Секунды растягиваются в часы, когда он смотрит на нее без сознания. Видит, как кровь заливает лицо. Ее металлический запах забивается в легкие; дыхание перехватывает. На мгновение он думает, что Кларк мертва. Самое страшное в жизни мгновение. События закручиваются в бесконечную спираль. Она с ним, и он не может защитить. Никогда не может. Всегда недостаточно быстр, смел или силен. Ступор рассеивается, когда приходит осознание: если сейчас он не справится с землянином, тогда она точно умрет. Истечет кровью, замерзнет на земле, загрызут волки. Адреналин вскипает в жилах, страх придает сил, ярость вспыхивает моментально. Он хочет убить. Хладнокровно и осознанно, потому что сейчас Кларк падает на его глазах, потому что спасает его от него самого. Он хочет мучить землянина: медленно резать на куски тупым ножом, наслаждаться его криками, заставлять рассказывать о близких, а потом издевательски смеяться, потому что тот уже не вернется. Хочет пытать и наслаждаться чужой болью, отомстить за каждую каплю крови, каждый отобранный вздох и судорожный выдох, каждую царапину Кларк. Кларк… Гнев мгновенно сходит на нет. Он не может снова так ее подвести. Финн должен вытащить их, но не навредить землянину. Предать ее доверие и веру в него дважды он не имеет права. Он сам не простит себя этого. — Уходи! — кричит он, наставляя пистолет в грудь замахнувшемуся мужчине. Выстрелить быстрее, чем ударить, тот понимает. — Я не хочу тебя ранить! В выражении лица что-то неуловимо меняется, они несколько секунд еще сверлят друг друга взглядами — один растерянным, другой отчаянным, — и он все-таки убегает. Правильный выбор, собственная жизнь важнее. А Финну вот наплевать на свою… Он кривится и переводит взгляд на Кларк. Ему кажется, что ее губы синеют, а из-за неестественной бледности кожи кровь выглядит еще ярче. Финн подхватывает Кларк на руки и бережно прижимает к себе. Его пробирает озноб от того, что он еле различает ее дыхание. И снова виноват он. Только он. А Кларк не бросает. Все равно рядом. Финн уверен, что не заслуживает ее, но она остается. Даже когда он просит уйти. Почему? Он старается не смотреть на нее, пока идет к бункеру. Сначала нужно ей помочь, а потом уже сходить с ума от вины и боли. Финн не чувствует, как немеют руки и подкашиваются ноги, запрещает себе думать об усталости, загоняет поглубже мысли об опасности на каждом углу. Чем быстрее он дойдет, тем лучше. Рейвен знает, что делать. Кто если не она. Уж точно не Финн. Он и двух слов сейчас связать не сможет, мысли-то путаются. Только бы все обошлось. Дыши, Кларк, дыши. — Что случилось? — тут же бросается к ним Рейвен. — На нас напали. Он аккуратно опускает Кларк на пол и отходит. Финн не будет мешать. Толку от него никакого. Только воздухом дышит да солнце заслоняет. Он сует руки в карманы, глядя на улицу из-за занавесок. Как они были счастливы, когда высадились здесь, какой красивой была Кларк, как они смеялись в окружении светящихся деревьев… — С ней все будет хорошо. — Рейвен подходит неслышно, или он слишком глубоко уходит в себя. — Просто шишка. Она скоро очнется. — Это я виноват… — скорее шепчет, чем говорит Финн. — Прекрати во всем корить себя. Кларк — взрослая девочка, она приняла решение пойти с тобой и просто оказалась ближе. Это совпадение, не более. — Мы ушли из лагеря из-за меня… — Финн! — обрывает его Рейвен. — Ты не виноват во всех бедах мира. Земляне жестокие, нам приходится выживать. — Никто не заставлял меня расстреливать ни в чем не повинных людей. Они не воевали, они просто не знали, где Кларк, а я… — Ты спасал друзей. — Оказывается, Кларк приходит в себя, касается его руки и тут же уверенно сжимает ее. — Ты не знал, что мы на горе Везер. Не мог знать. — Я думал только о тебе! — взрывается он. — Ни о ком больше, — добавляет чуть тише. — Я люблю тебя, Кларк, — полузадушенно. Слова царапают горло, выжигают сердце каленым железом, терзают. А Кларк молчит. Смотрит полными слез глазами и не говорит ни слова. Он ищет в них надежду на взаимность, вглядывается в них до рези, но она закрывается. Запирает эмоции на замок, не пускает его в душу, в то время как он выворачивается наизнанку, рвет себя на части. — Я… — запинается, крепче сжимая его ладонь. — Я… — гулко сглатывает. — Финн… — Ответь мне, Кларк, — шепчет на выдохе, — пожалуйста, — звучит до тошноты жалостливо. Ему нужно услышать это. Необходимо. Именно сейчас. Именно здесь. — Нас окружили, — доносится голос Мерфи, и Кларк отводит взгляд. Она отодвигает девушку на второй план и снова становится лидером. Отгораживается. Холодеет на глазах. Из нее уходят все эмоции, кроме решимости. И так будет всегда, понимает Финн с неожиданной ясностью, но он не будет больше мириться. Финн тоже принимает решение. Они рассредоточиваются по периметру. Прикрывают фронты с разных сторон, и Финн использует это. Каждый берет землян на прицел, понимая, что в открытом бою не выжить, принимая возможную смерть, но сопротивляясь ради него. Хватит! Финн сыт по горло чужим риском. Он обходит с тыла и выходит прямо к землянам. Поднимает ладони вверх, сдаваясь, и его тут же скручивают. В запястья врезается веревка, горло сжимают так, что из глаз сыплются искры. Он сдается. Убийца принимает свою участь. Последнее, что он видит, пока его волокут по земле в гробовом молчании, — отчаяние на лице Кларк, закушенная до крови губа и ужас во взгляде. Все кончено.* * *
Как? Как он мог так поступить? Кларк впадает в ступор. Она же пыталась его вытащить, не отдать на растерзание дикарям, а он сам сдался. Сам! Без сожаления и страха. С твердой уверенностью, что поступает правильно. Она чувствовала это кожей, читала во взгляде. Да он издевается! Кому будет легче или лучше от его смерти?! Рейвен или ей, Кларк?.. Чертов эгоист! — Вот к чему приводит любовь к тебе, — едко выпаливает Рейвен. — Ну что, довольна? Кларк отшатывается. Срыва Рейвен она ожидает в последнюю очередь. Ей казалось, что они давно все уладили, но Финн в полушаге от смерти… Она имеет полное право злиться. На кого, если не на Кларк? В конце концов, из-за нее они расстались. Все логично. — Дамы, не думаю, что сейчас время для… — начинает Мерфи, но Кларк резко его обрывает. — А тебе какая разница? Ты был в той деревне, ты мог его остановить! — Тише, принцесса. Он там искал тебя, между прочим. Хочешь кого-то обвинить, начинай с себя, — не остается в долгу Мерфи. — Хватит! — рявкает Беллами. — Мы не сможем помочь Финну, если все переругаемся. — А нужно? Похоже, он сделал свой выбор… — Заткнись! — одновременно кричат Кларк и Рейвен. — Мы вытащим его. Кларк в отчаянии, но оно, как ни странно, прочищает голову. Нужно действовать, препираться и впрямь некогда. Она должна найти способ. Да, Финн считает, что его смерть все решит. Он снова жертвует собой ради нее. Осознанно и обреченно, но она не может и не хочет смиряться с этим. Беспроигрышных ситуаций не бывает. Должен быть выход. Всегда есть. И она его найдет. — Некогда спорить, возвращаемся в лагерь, — подводит итог Беллами. Все молчаливо соглашаются, быстро собираются и выдвигаются. Беллами пытается поговорить с Кларк, но она только отмахивается. Ей не нужны поддержка или, что еще хуже, утешение. Пока Финн дышит, она будет бороться. Даже если другие думают, что уже ничего не исправить. Каждый шаг приближает ее к Финну, каждый вздох пропитан надеждой, каждая секунда дает шанс придумать, что дальше. Первым делом она пойдет к Линкольну, расспросит обо всех тараканах землян, если понадобится, выбьет способ заключения мира. Она найдет лазейку. Лекса и так уже пошла на уступки, возможно, у Кларк все-таки получится выторговать жизнь Финна. Предложит что угодно, согласится на самые варварские условия, лишь бы забрать его. А потом… потом… закроет в палатке и будет вымаливать прощение, что заставила пройти его через ад, пусть и ненамеренно. Кларк наконец признается, что и она его любит. Любит, хоть и боится этого. Любит, хоть и бежит от чувств, отрицает, закапывает поглубже в душе. Любит… Она едва переступает ворота, тут же идет к Линкольну, минуя даже мать. Беллами скажет Эбби, что они вернулись, а если и нет, она сама ее найдет. Позже. В Кларк бурлит жажда действий, потому что иначе она сойдет с ума от вины, боли, горечи и страха. Остановиться значит умереть вместе с Финном прямо сейчас на этом месте. Не чувствуй, приказывает она себе, когда стоит перед дверями палаты Линкольна. — Откройте, — требует у охранника. — Без приказа канцлера нельзя. — Откройте! — громче и резче. — Нельзя, — так же монотонно отвечает тот. Кларк сжимает кулаки, глубоко вздыхает, чтобы не сорваться, но ее буквально трясет от безразличия охранника. Она даже не знает, как его зовут! Время уходит сквозь пальцы из-за глупого препирательства, а жизнь рушится перед глазами. — Откройте, — слышит твердый, чуть взволнованный голос мамы. И двери открываются. Наконец-то. Кларк стремительно заходит, отдаленно отмечая, что мама идет за ней. Пусть. Ей все равно, если она получит нужные ей ответы. Первое, что бросается в глаза, — наручники. В этом человеке едва угадываются черты Линкольна, которого она знала. Изможденный, израненный, с бородой и потухшим, сломленным взглядом. Тень самого себя. Кларк ловит себя на мысли, что и она выглядит не лучше. Такая же раздавленная и пытающаяся найти себя. А без Финна она не будет прежней. Совсем. И если уж она дала шанс Линкольну вернуться к жизни, то, возможно, и он сможет. — Зачем его заковали? — Нужно же с чего-то начать разговор, тем более она и вправду не понимает. — Он больше не жнец. — Я сам попросил, — устало отвечает он. — Так безопаснее. Кларк кивает. Она понимает его чувства. По крайней мере, думает, что понимает. — Как считаешь, у нас есть надежда на перемирие? Ей некогда топтаться на месте и соблюдать приличия. Ей нужно здесь и пару дней назад. Время на исходе. Линкольн качает головой, и Кларк готова завыть в голос. Этого не может быть! Не может… — Хеда и так пошла на большие уступки. Она просит взамен восемнадцати отнятых жизней всего одну. Мало кто так бы поступил. — Но это же Финн! — вскрикивает Кларк. — Он и твой друг тоже. Он первым пришел к вам просить о мире, ты же знаешь. — Он перестрелял мою деревню, — жестко отрезает Линкольн. — Среди этих людей были мои друзья. — Неправильно его убивать. Финн не плохой! — Теперь он такой, Кларк. В каждом есть темная сторона. Он сделал свой выбор, неважно как. Теперь это часть его. За каждый поступок приходится отвечать. И он заплатит. — Так нельзя, — не отступает она. Уже не так запальчиво, но она не согласится. Не примет такую расстановку сил, потому что… это же Финн. Человек, научивший ее любить, полюбивший ее, принявший все недостатки, добивающийся несмотря ни на что, как бы она ни отталкивала. — Если не платить за смерть, грош цена жизни. Мы так живем, — пожимает плечами Линкольн. — И если Хеда согласится так или иначе сохранить Финну жизнь, ей конец. Она знает это. — Они убьют ее за милосердие? — почти шепотом, потому что слишком… по-варварски, что ли. — За слабость, — безапелляционно заключает Линкольн. — Что будет с Финном? — безжизненно спрашивает, боясь услышать ответ. Честный и бескомпромиссный. Станет еще хуже, наверняка, но она должна быть готова. Наверное. Если такое возможно. — Огонь. Раз он убил невинных, сначала будет огонь. — Сначала? Кларк бьет мелкая дрожь. Перед глазами слишком ярко встают языки пламени, пожирающие тело Финна. А земляне непременно разожгут костер до небес, чтобы отомстить, чтобы все видели. Финн будет кричать от боли. Сначала обуглится кожа, куски мяса будут свисать с костей, отваливаться, образуя уродливую мозаику на земле. Воздух пропитается смрадом и копотью, а они будут наслаждаться, кутаться в удовольствии от свершающейся мести, упиваться страданиями. — После ему отнимут руки, потом отрежут язык, хотя он вряд ли уже сможет кричать, в лучшем случае еле стонать, выколют глаза, хотя от болевого шока он едва ли почувствует. Каждый скорбящий, а никто не откажет себе в удовольствии, нанесет удар ножом, куда посчитает нужным. И на рассвете, если он еще не умрет, Хеда завершит все своим мечом. Но он умрет, никто не доживал до рассвета. Сердце с бешеной силой бьется о ребра. Еще чуть-чуть, и они превратятся в пыль и осыплются трухой под ноги. Невыносимо больно. Безысходность захлестывает. Горло сжимает тисками, воздуха не хватает. Кларк кажется, что она умирает изнутри. Надежда утекает по капле, испаряется в атмосферу, забирая душу с собой. — Ты ничего не сможешь сделать, — приговором повисает в воздухе. Кларк шумно сглатывает, отстраненно кивает и выходит. Она не слышит окликов мамы, не видит сочувственного взгляда охранника, она не понимает ничего. Внутри пустота. Оглушающая, всепоглощающая. Она впервые осознает правдивость фразы «слова убивают». Один короткий разговор, и она возвращается в исходную точку. Руки опускаются, аргументов не остается. Она не знает, что делать. Что еще можно сделать? Если все так, как говорит Линкольн, а он никогда не обманывает, крыть больше нечем. У них будет перемирие с землянами, но какой ценой? Она не готова ее заплатить. Кларк не знает, куда пойти. В палатке слишком многое напоминает о Финне. На улице слишком много ненужных людей, которые либо радуются удачному исходу, либо жалеют ее. В штабе заседают лидеры, просчитывающие ходы наперед. Ей нет здесь места. Она обхватывает себя руками и идет на холм, откуда видно лагерь землян. Хоть так прикоснуться к нему, почувствовать себя ближе. Кларк подходит к забору и застывает. Они ставят столб. Деревянный, толстый, высокий. Вкапывают в землю, подпирают со всех сторон, подвязывают веревками. Они хотят, чтобы все видели казнь. Хотят, чтобы Кларк смотрела, как Финну отрезают конечность за конечностью. Хотят, чтобы слышала его предсмертные крики. Хотят, чтобы каждый удар клинка резал и ее тоже. Хотят из смерти сделать представление, разрывающее на куски душу. Дикари, не знающие пощады. И ей плевать, что Финн виновен. Никто не заслуживает такой смерти. Может, он и убил, но никого не пытал. — Что это? — разрывает кокон мучительных мыслей Рейвен. — Место казни Финна. Они жаждут, чтобы мы все увидели. Им мало того, что убийца ответит, необходимо показать превосходство, — все больше распаляется Кларк. Злость заполняет каждую клетку тела, клокочет, течет вместе с кровью по венам. Перемешивается с болью, приправляется отчаянием, усугубляют беспомощностью. Ей будто указывают на ее место в углу. Говорят сидеть и не высовываться. — Мы ничего не можем сделать, — тихо говорит мама рядом. Вокруг них собирается уже половина лагеря. Они смотрят на землян и молчат. Им все равно. Конечно, для них Финн всего лишь малолетний преступник, которого отправили на заклание вместе с девяноста девятью такими же неудачниками. Никчемный, ненужный подросток, пушечное мясо. Кларк готова рыдать и биться головой о заграждение, но не поможет. Уже нет. Она бросает взгляд на маму, переглядывается с Рейвен и Беллами и срывается с места. Она попытается. Еще раз. Терять больше нечего, у нее уже ничего нет. — Куда ты? — хватает ее за руку Беллами. — К Командующей. Я поговорю с ней. — И что ты скажешь? — Не знаю, — к глазам подступают слезы, — понятия не имею, но я пойду и попытаюсь. Она послушает… Наверное… Я не смогу стоять и смотреть, осознавая, что ничего не делала! — Протяни руку, — чеканит Рейвен, и Кларк слушается. Та засовывает ей в рукав нож. — Если она откажется, убей ее. Пока будет суматоха, мы вытащим Финна. Кларк кивает. Знает, что на Лексу рука не поднимется, но кивает. Спорить некогда. Столб посреди поля почти полностью установлен, гул голосов нарастает. Последний шанс. Последний… Кларк глубоко вдыхает, вытирает слезы тыльной стороной ладони и решительно идет к Лексе. Ее никто не остановит.* * *
Когда ей докладывают, что мальчишка сдался, Лекса не удивляется. Он не желает, чтобы из-за него умирали. Только не Кларк. Любовь слепа и беззаветна. Лекса понимает. Она еще помнит, каково это. Вспоминает, чтобы не забывать, почему стала именно такой. Черпает силу в боли, заглушает слабость горечью. Чувства меняют: делают зависимым и предсказуемым. Она не просит привести его к ней — ни к чему. Она и так знает, почему и за что. И ей правда жаль, но она не может ничего сделать. Если Лекса проявит еще больше сочувствия, чем уже сделала, лишится уважения. Пойдут разговоры, что Хеда слабохарактерная и не может руководить твердо и непоколебимо. Предает свой народ ради пришельцев с небес. В лучшем случае свергнут, в худшем — убьют, золотой середины не будет. Всегда найдется кто-то более жесткий и кровожадный. Вроде того, кто принес ей голову Костии прямо в кровать. Не смутившись, не побоявшись, посчитав ее слишком слабой для мести. С того дня она не проявляет милости. Держит народ в кулаке. Позволяет вольности лишь в пределах разумного, и только она определяет эти границы. Лексе больше некого терять, и этот урок она усваивает на отлично. Закрывает сердце и выбрасывает ключ от него в реку. Никто больше и близко не подберется к ее чувствам. Она больше не хочет быть уязвимой. Любовь убивает, она знает. Как и то, что Кларк придет. Лекса не может убить Финна тихо. Народ требует хлеба и зрелищ. Народ требует мучительной смерти для убийцы. Он должен познать боль восемнадцати смертей. И это не только месть, но и демонстрация силы. Кровавое перемирие, показывающее, что случится, если небесные люди нарушат условия, предадут доверие, перейдут черту в своих действиях. Она соглашается, потому что выбора нет, потому что она не требует еще семнадцати смертей. И Кларк увидит. Ей придется наблюдать за смертью любимого. И это хуже, чем было Лексе. Ее поставили перед фактом убийства, Кларк ощутит каждый удар, каждое слово, каждый выдох, будто калечат ее. Лекса не уверена, что смогла бы такое вынести. Лекса металась бы и кричала, пыталась остановить и защитить. Лидер должен быть сильным, но быть настолько сильным не дано никому. Разве что человеку без сердца, который никогда и никого не любил, но такой и не жил никогда. Сила приходит с болью, власть — с убийством, величие — с умением договариваться в самых безвыходных ситуациях. Ее учат этому с детства. Плохо учат, раз она позволяет пропустить Кларк к себе. Советник непременно выскажет, насколько опрометчиво она поступила. Она и сама знает, но не в силах отказать. Кларк не занимать ума и смелости. Она равна Лексе по силе. Она уже теряла и пытается не допустить этого вновь. Зря. Извини, девочка, я не могу тебе помочь, думает она, когда видит пятно крови на футболке. Насаживаться на пику Индре бесполезно. В этой женщине нет сострадания ни на грош. Только честь воина и преданность народу, который расстреляли. — Твоя жертва бессмысленна, — говорит, предвосхищая просьбы подумать и помиловать. — Ты не можешь нас остановить. — Да, но вы можете. Покажите моему народу, что способны на милосердие. Докажите, что не дикари. Финна уже ведут, и он встречается глазами с Кларк. Лексе больно смотреть на них. Последние минуты перед смертью. Последние мгновения, когда оба живы. Они значат больше, чем что-либо до этого. У Лексы их не было, и сейчас она даже рада. Так больнее. — Мы такие, какие есть. Кларк пробирает дрожь, когда Финна привязывают к столбу. Лекса почти слышит, как ее сердце бешено бьется в груди. Видит, как глаза загораются отчаянием. — Я тоже убийца! Я сожгла три сотни ваших людей, я перерезала горло человеку и не поморщилась. Кровь ваших людей и на моих руках. Возьмите меня! — почти умоляет Кларк. Любовь беззаветна и жертвенна. У нее нет ограничений. Только отключающее инстинкт самосохранения желание, чтобы любимый жил. И Лекса не может судить за убийства ради выживания. Смерть в бою почетна, за нее нельзя наказывать. Каждый сражается, как умеет. А Финна судят за убийство невинных: детей, женщин, стариков. Такое простить нельзя. Даже если Лекса и захочет. — Виновен Финн. — Нет! — возражает Кларк. Она уже не сдерживает слез. — Он это сделал ради меня. Все ради меня! — Значит, он умрет ради тебя. Лекса видит, как Кларк ломается. Голос дрожит, тело сводит судорогой, лицо искажается. Ее силы на исходе, напряжение достигает апогея. Она понимает, что произойдет, но верит. Надежда блекнет, остаются безысходность и тупая ноющая боль. Это Лексе тоже знакомо, но она не в состоянии облегчить боль Кларк. Не на глазах у своего и ее народа. Не на глазах Финна. Это было бы бесчеловечно. Кларк бросает измученный взгляд на привязанного Финна и снова смотрит на Лексу. — Можно попрощаться? Лекса чувствует подвох. Догадывается, что у Кларк есть козырь в рукаве, но позволяет. Не может не позволить. Они заслуживают такой возможности. Любовь делает людей слабее, чем когда бы то ни было, но она же придает силу, о какой нельзя и мечтать. Ставит на колени, одновременно раскрашивая жизнь яркими красками. Лекса помнит, слишком хорошо помнит, как бы ни хотела забыть. И она продлевает эти ощущения для Кларк и Финна. Страданий, почти агонии, но и любви. Принимать смерть, зная, что ты важен и нужен, не так мучительно. У Костии этого не было. Лекса так и не сказала, как та ей дорога.* * *
Он уверен, что поступает правильно. Кларк в безопасности, ей ничто не угрожает. Земляне получат свою месть и больше никого не тронут. А он… он… если не думать, то не так страшно. Разве что немного. Ему что-то кричат, толкают, обещают мучительную смерть, Финн лишь едва кивает. Это неизбежно, он понимает и не реагирует. Он вспоминает. Ту, из-за которой оказался здесь. Так проще и легче. Почти не больно. Если бы они не встретились, все сложилось бы иначе. Если бы не влюбились, он сейчас обнимал бы Рейвен. Если бы… он не хочет гадать, что было бы, потому что не жалеет. Не хочет ничего менять. Он прикрывает глаза и видит Кларк. Она щурится на солнце, бросает на него хитрый взгляд из-под ресниц и щурится. Солнечная, счастливая, его. Она протягивает к нему руки, сжимает ладони и обнимает. Прижимается всем телом, целует в шею и шепчет еле слышно: «Люблю». Он знает, что это лишь иллюзия, но растворяется в ощущениях тепла и света. Финн хочет запомнить ее именно такой, когда еще не было переговоров и планов сражений, когда они только спустились на Землю и были рады только тому, что выжили. Он закрывается в своих эмоциях, забывается. Ему хорошо в воспоминаниях. Кларк въедается в кожу так глубоко, что становится его частью. Большей частью и определенно лучшей. Когда его хватают за руки и тащат, он понимает: время пришло. Финн не сопротивляется. Он готов. Кларк будет рядом — в мыслях, в чувствах, в прикосновениях. Он справится. Для нее. Ради нее. За нее. Неожиданно для него приходит облегчение: ожидание заканчивается, Беллами присмотрит за Кларк, не позволит ей рисковать больше необходимого. Все будет хорошо. И он верит, правда верит, пока не встречается взглядом с Кларк. Рядом с Командующей… Кларк?! В первую секунду он думает, что это галлюцинация. Он слишком много думал о ней, вот и мерещится. Он бы хотел, чтобы так, но Кларк видят все, Командующая с ней говорит, его охранники косятся. Что она творит?! Финн дергается к ней, но его, естественно, не отпускают, веревки крепче врезаются в кожу, и реальность бьет по голове, наваливается на грудь, мешает дышать. Беллами же обещал! Финн уже не чувствует, как его привязывают к столбу. Он бы и хотел злиться, но гнев испаряется от понимания, что Кларк увидит его смерть. Увидит. Его. Смерть. Кларк. На глазах выступают слезы. Боль. Горечь. Отчаяние. Связных мыслей не остается, только ослепляющие вспышки эмоций. Он закрывает глаза, ударяется об дерево, откидывая голову назад. Кларк все еще пытается его спасти. Все еще… Финн удивляется, как стремительно он переходит от одного чувства к другому. Поражается, какое влияние на него оказывает Кларк. Кларк, которая в этот самый момент подбегает к нему и судорожно целует. Финн с шумом втягивает воздух и с горячностью отвечает. Их последний поцелуй. Самый последний. — Я тоже тебя люблю, — выдыхает ему в губы Кларк. Внутренности закручиваются в тугой узел. Она больше не сдерживается и не притворяется. Она открывается. Возможно, поздно, но это неважно. Теперь он знает, теперь… Финн уверен. Он слышит. Не догадывается, не читает во взгляде, не ловит едва слышный шепот. Кларк любит. — Мне страшно, — вырывается у него помимо воли. Желание жить сбивает с ног, когда мечты и ожидания превращаются в реальность. Все могло бы быть иначе. Могло бы, если бы можно было договориться. Земляне будут мстить, так или иначе. Из-за его поступка. Чтобы спасти Кларк. Убегать бессмысленно. Он не позволит умирать за него. Особенно Кларк, которая никогда не прячется. Он снова возвращается к тому, от чего уходит. Убеждается в своей правоте, но как же хочется жить с ней, просыпаться рядом и улыбаться, путаться во взъерошенных волосах и щекотать. Ему страшно отпускать собственные фантазии, страшно умирать на глазах Кларк, страшно оставлять ее одну. — Все будет хорошо, — Кларк обнимает его и гладит по волосам. — Все будет хорошо, — давится слезами. — Все будет... — Он чувствует, как дрожит ее рука, лезвие едва касается кожи, — хорошо. Она сглатывает и вгоняет нож глубже. Финн почти не ощущает боли. Вдыхает ее запах, касается губами шеи, а в ушах по-прежнему стоит ее «люблю». Лишь ее близость имеет значение. Кларк снова идет наперекор всему и делает все по-своему. Как всегда. — Спасибо, принцесса, — чуть улыбается он. Кларк нарушает правила ради него, и это говорит намного больше слов. Финн счастлив. Она позволяет ему уйти на своих условиях, забирает страх и боль, оставляет только себя. — Все хорошо, — последнее, что он слышит. Глаза закрываются. Мысли испаряются. Сознание отключается.* * *
Она. Убила. Его. Финн. Умер. На ее. Руках. Кровь на ладонях режет глаза. Кровь Финна на ее ладонях. Кларк бросает нож на землю и просто смотрит перед собой. Вместе с Финном умирает и она сама. Гниет изнутри, потому что она не должна была делать такой выбор. Не имела права. Но сделала. Для него. Для себя. Кларк бы не смогла смотреть на его муки. Не выдержала бы его криков. Не позволила бы землянам калечить Финна на глазах у всех. Это жестоко и больно. Что бы он ни сделал. Никто не должен умирать так. И поэтому она убила сама. Вогнала нож по самую рукоять. Ощущала дрожь тела, почувствовала последний выдох. Его «принцесса» отдается эхом в груди. Напоминает о ней прежней. О той, кем она уже не будет никогда. На ее совести много смертей, но эта — единственная, которую она себе не простит. Будет просыпаться в холодном поту, выкрикивать имя в агонии и стонать. Слезы щиплют глаза, но она не обращает внимания. Его больше нет. Нет того, что удерживал ее на грани. Кларк больше нечего терять. Совсем. Эмоции исчезают одна за другой. Остается только боль, заполняющая все уголки подсознания. Она будто наблюдает за происходящим со стороны. Отстраняется от реальности, прячется в раковине страданий. Кларк почти не видит кинувшихся к ней землян. Слышит резкое: — Все кончено. Видимо, Лекса останавливает их. — Не-е-ет! От надрывного крика Рейвен рвутся барабанные перепонки. Она проклянет Кларк. Возненавидит всей душой. И пусть. У Кларк не было выбора. Убей она Лексу, земляне растоптали бы их лагерь не поморщившись. Сожгли дотла, вырезали как скот. Финн бы при любом раскладе умер. Они выживают на вражеской территории, приходится приспосабливаться. Кларк понимает, мама понимает, Кейн понимает, и Финн понимал. Понимал… Шелест, слетающий губ Финна, встает комом в горле. Лицо горит от безостановочно текущих слез. Ей все равно. На все. На всех. Она уже сделала самое страшное в своей жизни. Убила любимого собственными руками. Неважно почему. Она рискует собой, отнимая у землян право на месть, но и уничтожает свою душу. Кто она теперь? Пустая безжизненная оболочка. Если нужно, она легко примет собственную смерть. Легко и даже с облегчением. Она сделала для Финна все, что было в ее силах. Сделала для своих людей максимум, на который была способна. Кларк примет любое наказание за свой поступок, если потребуется. Теперь она готова умереть.* * *
Лекса ошарашена. Поражается, откуда в этой девушке столько смелости. Восхищается силой духа. Она сомневается, что смогла бы вот так. Бросить вызов численно превосходящему врагу, чтобы защитить любимого. Наплевать на последствия, поставить на кон жизнь, чтобы помочь ему спокойно умереть. Безрассудно, отчаянно, через «не могу». Наступить на горло чувствам, но вырвать из лап мучительной и долгой смерти. Лексу с детства учили ставить интересы народа выше собственных, отрицать чувства, не допускать привязанностей. Ее воспитывали хорошим лидером, но не человеком. Кларк одним поступком перечеркивает все, во что она верит всю жизнь. Мудрость, справедливость блекнут, когда один жертвует собой, а второй убивает, признаваясь в чувствах. Любовь и вправду меняет до неузнаваемости, ломает, выжигает. Лекса видит, как вместо Кларк остается горстка пепла. Кларк еле стоит на ногах, глотая рыдания. Не понимает, как дальше быть, что говорить, куда идти. Чувствует, как вместе с Финном уходит она. Лекса перечеркивает многолетние традиции, останавливая жаждущих крови Кларк, хоть и позволить ей умереть было бы в какой-то мере милосердно. Кларк придется не просто смириться со смертью Финна: ей придется жить с осознанием, что именно она оборвала стук его сердца. Убийство остается убийством, какой бы ни было причина. — Хеда, — разрывает повисшую тишину советник, — вы не можете просто ее отпустить… — Ее никто не тронет, — грубо обрывает она. — Виновный мертв. — Месть не свершилась, — настаивает Индра, и Лекса смеряет ее грозным взглядом. — Все кончено, — подводит итог она, показывая, что разговор окончен. Она знает, что народ недоволен, понимает их возмущение. Лекса — лидер, она должна принимать сложные решения, подпитывать собственный авторитет, но она хочет, чтобы ее правление строилось прежде всего на уважении, а не страхе. Может, они и живут по жестоким законам, но они не звери. Сто лет назад приходилось жить, как дикарям, чтобы выжить. То время прошло, сейчас начинается новая эра. Лекса не позволит тени прошлого заслонять прогрессивное будущее, построенное на умении и желании достигать компромисса, взаимовыгодного сотрудничества и доверия. Будет сложно, но она справится. Глядя на разбитую Кларк, Лекса верит, возможно все, как бы невыносимо тяжело не было. Если бы она могла, спрятала бы Кларк подальше от злых, жестоких, ненавидящих взглядов. Если бы… Она сама должна пройти через все стадии принятия случившегося. Ей никто не поможет. Даже самый близкий и родной. Кларк умеет глубоко переживать, но умеет ли прощать? Да и можно ли такое простить? Лекса сомневается, но и вряд ли бы она сделала для Костии то, что Кларк для Финна. Уважение крепнет с каждой секундой, пускает корни в сердце, въедается в мысли. — На рассвете мы уйдем, — говорит она скорее Кларк, чем своим заместителям. Поднявшийся ропот стихает под взглядом Лексы, а Кларк не реагирует. Да и слышит ли? Она не поворачивается к телу Финна, смотрит на своих людей на холме, дрожит от избытка эмоций. Она на грани истерики, но и здесь Лекса бессильна. Еще большее внимание к Кларк, и Лексу сочтут слабой, а этого она не может позволить. — Хорошо, — отмирает Кларк и нервно кивает. В ее взгляде пустота. Она похожа на тряпичную куклу, разодранную в клочья, втоптанную в грязь. Губы трясутся, а пальцы судорожно сжимаются в кулаки. Ей все равно, потому что прежней она уже не будет. Больше ей ничто не страшно. Она отрубает половину себя и отвергает эмоции, закрывается от мира. И Лекса понимает. Она помнит, каково это. На мгновение воспоминания вспыхивают с новой силой, откликаются застарелой болью, но Кларк во сто крат хуже. Она сама разрубает замкнутый круг вины и тонет в трясине безнадежности. Сама делает выбор. Сама. — Сожгите тело, — командует Лекса. В этом она не может отказать народу. Здесь традиции будут соблюдены. Она отмахивается от укоризненного взгляда советника. Лекса и сама знает, чем ей грозит принятое решение, но она от него не откажется. Скайкру никуда не уйдут, и ей нужно найти способ сосуществовать в гармонии, одолеть горных людей и… не отпускать Кларк. Неожиданно для Лексы та будит в ней то, о чем она успела забыть, — чувства. Обычные, человеческие и зачастую совершенно неуместные.