Вечера в дистрикте 12

- Китнисс, что ты думаешь, глядя на этот закат? - промурлыкал Пит, лёжа на коленях у возлюбленной. - А что я должна думать? - спросила Китнисс. - Точнее, почему ты это спросил? - Ну, может быть, во мне говорит воля к власти над людьми... Над их мыслями, чувствами и поступками... А, может, мне просто хочется узнать, что ты ощущаешь... Как ты воспринимаешь этот мир... Знаешь, Хеймитч часто говорит мне по поводу моего изощрённого ума, что он совершенно ни к чему. Что, дескать, я никогда не использую его возможности на полную катушку. Однако, знаешь, я всегда придерживаюсь мудрого афоризма древних: "И та власть, которой ученик должен добиваться, придаст ему вид ничтожества в глазах толпы". - Разумно, - улыбнулась Китнисс. - Очень даже разумно... Что я чувствую? Наверное, ощущаю вечность... Ощущаю, как она струится сквозь меня... Я как будто слышу пение далёких звёзд... Помнишь, как у поэта: "И пей... нектар далёких звёзд, как сладостный нектар, что олимпийцы пили". Очень поэтичная метафора, тебе так не кажется? Свет звезды сравнивают с чем-то вещественным и очень ароматным. - Здесь, на лоне этой природы, мне становится так хорошо... И сами собой в голове рождается множество удивительных мыслей, хотя я не всегда могу выразить их словами. Хотя иногда и рождаются иногда необходимые речи. Хеймитч, правда, воспринимает их как мурлыканье домашней кошки, однако, когда я всё-таки подбираю нужные выражения, он вроде как прислушивается... Знаешь, иногда мне кажется, что тебе не нравится мой способ выражения любви. Однако я не могу иначе. Я всегда стремился выразить невыразимое, и, возможно, даже преуспел в этом своём стремлении... Самоотречение изощрённого ума - это невыразимо поэтично... Некоторый трагизм, протест от того, что меня не понимают другие, есть, однако я не жалуюсь. В этом мире есть тысячи приятных мелочей, которым можно порадоваться, и я думаю, что просто из-за того, что кто-то не разделяет моих идей или не понимает моей глубины, не стоит делать трагедию. Иначе, как написано в известных источниках, получится трагедия там, где материала - всего лишь на водевиль. Конечно, если взглянуть с другой точки зрения, ничего страшного в этом нет - ну подумаешь, водевиль... Может быть, это лучше, чем трагедия. - Да, наверное, это лучше, Пит, хотя ты со своими рассуждениями кажешься мне слишком далёким от бытия и ужасно занудным. - Но мне жаль того, что я накопил в глубинах собственной души... Мне кажется, этим не следует пренебрегать... Вот и со стороны мнится, что эта изощрённость никчёмна. Однако скромность и целомудрие - это великие добродетели, и мне кажется, что вселенная даст нам сполна из того, что мы подарили ей. - Может быть, Пит, может быть... - Посмотри на эти цветы... Они прекрасны... Помнишь в "Песне Песней": "Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!"... И там дальше было ещё более поэтичные вещи. Как это странно: осознавать исход вещей и знать, чем всё закончится... Эффи вот тоже его осознаёт, когда насаждает Хеймитчу традиционный и ответственный стиль жизни. Ты видела, какие прелестные цветы он принёс ей с полей? По-моему, нет ничего более прекрасного, чем простые полевые цветы... Несмотря на свою простоту, они не лишены гордости, как мне кажется. Чистый эстетизм. - Да, родной, да... Только вот сегодня ты забыл помыть посуду, как всегда. - В прошлый раз, когда я пробовал заставить тебя это сделать, ты начала рассуждать о летающих тарелках и наследии Капитолия. - Ну, знаешь... Издержки профессии. По-моему, писать "Историю Панема" - не такая уж и простая задача. По себе знаю. Да и ты, как мне кажется, должен это осознавать. Жизнь - не такая уж лёгкая штука, знаешь ли... Очень часто от тебя вместо романтики получаешь шиш да маленько, зато отдать тебе должное я могу: ты очень практичен. Хеймитч рядом не стоял. - Да, Хеймитчу повезло... У него есть Эффи, и, несмотря на то, что она говорит, что никому до конца не принадлежит, её чувства к Митчу бессмертны и неуничтожимы. И, несмотря на то, что она никак не может забыть прошлое, наша Сопровождающая - само воплощение стремления к будущему. Хотя, возможно, она считает меня слишком скучным из-за моего консерватизма, воплощая собой все декристаллизующие силы, способные с ним покончить. Однако я считаю, что именно консерватизм - опора всего, так что пусть не обижается на то, что я считаю её слишком разрушительной. - Ну, вполне возможно... Вполне возможно, что ты и прав, дорогой. Лучше уж быть слишком скучным, чем слишком разрушительным. Думается мне, что в сохранении традиций, идя путём реформ, можно добиться гораздо большего, чем путём революционных перестроек, опрокидывающих эти самые консервативные силы. - Да, и я прекрасно знаю, какой счастливой может быть душа, прожившая с верой в сверхличную жизнь, через которую творчески изъявляется дух... Такая жизнь - это жизнь, исполненная зерна; зёрна, может быть, спрятаны, но они в состоянии преодолеть циклическую смерть... Так что красота взошедших посевов - это одно из самых любимых моих созерцаний... Вспомни красивую восточную метафору ростков добродетельных душевных качеств: древние сравнивали их со стеблями тростника, которые, если уж пустили росток, то никакой ветер или ураган их не сломает, пусть даже ветер пригибает их к земле. - Да, это очень поэтичная метафора... - Снова и снова битва должна быть выиграна... Каждая неудача есть успех, и каждое искреннее усилие когда-нибудь вознаградится. Известно ведь, что даже рассеявшийся дым не остаётся без следа. - Ты славно говоришь, Пит, но пора бы помыть посуду... - Как ты не понимаешь... В мире столько красоты... Не хотелось бы её лишаться. Особенно после стойкого убеждения касательно того, что в мире её нет, а есть одно только уродство всеобщей ненависти... И понимание того, что в мире, помимо красоты, есть ещё и уродство, означает грусть, а отстранённость - это способ оценить изящество такой игры... - Ну да, так-то оно так, Пит... Скажи, что тебе запомнилось из нашего с тобой прошлого?.. - Помнишь, мы ехали в поезде, объезжали дистрикты... Тур этот... Вот там ты решила-таки со мной подружиться... И ты спросила меня, с чего начинается дружба. Я сказал, что у друзей должны быть общие интересы. Я спросил, какой цвет тебе нравится, и ты сказала, что зелёный... Я сразу представил тебя в лесу с луком и стрелами... Зелень нашего дистрикта - это что-то особенное, что-то, что не передать словами... Особенно те места, где вы с Гейлом любили гулять, он сам меня водил там и показывал те заповедные уголки, в которых ты отстреливала по обыкновению дичь. Хорошо, что от прошлого хоть что-то осталось, хоть мимолётный призрак... Иногда эти видения даруют нам колоссальные вдохновения... А потом ты сказала, что твой любимый цвет - оранжевый. Такой, каким обычно бывает небо на закате. А потом поезд въехал в тоннель, и замерцали эти оранжевые абажуры... В полной темноте, как раз как солнце на закате. Это было очень красиво. Я подумал тогда, что истинное чувство светит даже во тьме, когда остальные светильни уже угасли... А ещё я помню громады Капитолия... Огромного, надутого и такого негостеприимного... Помню, как мы впервые подъехали к станции, и целая толпа раскрашенных жителей пришли встретить нас перед тем, как отправить на убой... Было в этом что-то особенно трагическое, что-то, что невыразимо словами. Вот тогда-то я и ощутил вкус вечности, если можно так выразиться. Ощущение полной заброшенности в бытие... Такая разница между тем, как мы жили у себя на родине, и тем, что мы увидели... Другие нравы, причём не самые лучшие, и всё происходящее, однако, воспринимающие как должное... Эти мощёные аллеи и архитектура, величественная и одновременно давящая, эти бетонные громады, особенно Тренировочный Центр выделялся на общем фоне, помнишь? А помнишь, как Эффи водила нас длинными лестницами туда-сюда, светили эти огромные люстры, ровным, немеркнущим, ледяным светом, везде стояли миротворцы, везде поддерживался идеальный порядок... Было холодно и душно, несмотря на то, что воздух в помещениях был свежайший. Я тогда в который раз заметил про себя, что, несмотря на мощь Капитолия, столица прогнила до основания вместе с её режимом... Думается мне, что ты чувствовала то же самое, или нет?.. - Я вообще ничего не чувствовала тогда, - вздохнула Китнисс. - Я не ощущала ничего, и мне хотелось, чтобы это всё поскорее закончилось, хотя бы моей смертью.