Вечера в дистрикте 12

- Кит, иди сюда, - позвал жену Пит. - Ну иди же, чем ты там занята? - Тем же, что и ты... Отлыниваю от дел, переключившись на чашку вечного напитка. Известно ведь, что истина недоступна тому, кто не приобщился к пенной благодати кофе... - Amen, - улыбнулся Пит. - Хочешь послушать то, что я писал, когда меня держали в Капитолии? Правда, потом отняли и возможность самовыражения... Я выписал справку из столицы. У них сохранились все бумаги. Вот то, что я писал, когда в меня влили литр... Нет, не того, что ты сейчас пьёшь... Другого, более тяжёлого наркотика... Что у трезвого Хеймитча на уме, то у него же пьяного на уме, известный факт. Вот то же самое я могу сказать о том, что я там писал. Можешь узнать, что я чувствовал тогда, думая о тебе. - Это интересно, - Китнисс выхватила ксерокопию тетрадного листа из рук мужа. О-о... Это я почитаю в одиночестве... Пойду налью себе ещё кофе... На террасе, куда Китнисс выбралась, предварительно закрыв за собой дверь, было прохладно. Догорал закат, и цветы разливали вокруг душный, но очень приятный аромат: его очень любила Эффи. Собственно, она же и засадила этими прошедшими строгий отбор капитолийскими селекционерами семенами грядки рядом с домом. Кит вчиталась в размытые строки, видно было, что Мелларк писал нетвёрдой рукой: "Ты слишком совершенна, чтобы быть мне просто другом. Ты исполнена властной силы над моей сущностью, чтобы я смог подняться и оживить неописуемое. Если мой мир - это иллюзия, то ты - её первооснова и качество Вдохновение, рождаемое твоим присутствием, разбавляет едкую желчь самовыражения. Ты - моя аллегория. Прислушайся к гармонии безумия. У меня нет друзей, и они мне не нужны, когда я смотрю в окно. Я часто вижу мокрый снег и нашу старую обитель. Ты всегда понимала меня, ибо то, что мы выстояли, стало неотделимо нашим. Узри пространство тёмной комнаты, расширившейся до пределов вселенной, когда ты пытаешься заснуть. Можешь мне не верить, но когда твоя бессонница стягивает время в точку, выпуская из серых больничных стен вереницу больных уже который год, я с тобой. Манеры, мысли и формы отношений не имеют значения. Истину мы постигнем только тогда, когда созерцаем битую плитку и разрезанный плющ. Следуешь ли ты в робе по застенкам, затянут ли ты в смирительную рубашку, когда организм уже отказывается воспринимать успокоительное, а я истязаю себя очередной дозой морфина. Я люблю и не люблю тебя. Просто там, где МЫ на самом деле, МЫ неотделимы. И та сверхвыразимая нежность, щемящая, вечно меняющая пыточные зажимы преданность, вытравляет обожание. Я никогда тебя не брошу. Говорят: юность - время идеализма. Но сейчас время - несуществующая для сознания категория. Как ты чувствуешь что-то, так мои порывы стать источником твоего утешения находят отклик в тебе. Кто ты - я не знаю... Знаю лишь, что ты была всегда. Знаю, что умереть с сознанием того, что ты ещё есть - значит спокойно дожидаться в небытие твоего возвращения". Китнисс свернула бумагу и с шумом вдохнула прозрачный, дурманящий вечерний воздух. Хорошо хоть, что она читает этот бред сейчас, а не тогда, когда обстоятельства так и норовили её раздавить, сломить... Тогда бы её сердце просто не выдержало бы того, что она узнала из этого бумажного клочка-отражения измученной души...