Рудиментарный инстинкт

У Йорико на левом запястье родинка. Тоука обхватывает ладонью её предплечье, прижимается губами к бледной коже, прямо к темной отметине, и чувствует, как пульсирует голубая струнка внутри её человека. Человека. Киришима вовремя одергивает себя и внезапно окрепшая хватка обманчиво тонких пальцев исчезает, но лишь затем, что бы упереться этой рукой в кровать, а второй закинуть ногу Йорико себе на талию. Удобнее устроившись между стройных ножек, Тоука начинает увлекательное путешествие ладони вниз, от колена к бедру, прихватывая аппетитную – во всех смыслах – округлость пальцами. Губы её чертят дорожку влажных, кусачих поцелуев, поднимаясь к плечу и выше, к шее. Туда, где заполошное биение пульса особенно ощутимо. Тоука вдыхает жадно и глубоко – насколько хватает легких. Желание сохранить этот аромат настолько велико, что она и не выдыхала бы вовсе, если бы могла. Законсервировала этот дивный запах внутри и наслаждалась бы им бесконечно. Она скользит носом наискосок от ключицы до уха, прикусывает мочку и не без удовольствия чувствует, как изгибается под ней гибкое тело, как вздымается от судорожного вдоха упругая грудь и отвердевшие соски Йорико касаются её собственных. "Какое... точное попадание" – с заминкой думает Киришима – мысли скачут и разбегаются, как кролики – и уже вслух неожиданно охрипшим голосом: – Да ты издеваешься. – когда контрастно прохладные руки коварной блондинки вызывающе оглаживают её бедра и собственнически сжимают упругие ягодицы, чуть царапая кожу острыми коготками. Это не может причинить ни малейшего вреда. Кожа гуля – совсем не то, что можно повредить наманикюренными пальчиками человеческой девчонки. Но хищные замашки Косаки раззадоривают и без того взвинченную Тоуку. Агрессивный флирт – это её территория. Уж кому-кому демонстрировать повадки внутреннего зверя, но точно не человечке, уложенной на лопатки монстром-людоедом. Чужая, полная грудь ритмично вибрирует. Киришима недовольно скашивает глаза, встречается со смеющимся взглядом Косаки и видит там откровенную иронию. Йорико, будь она неладна, словно читая мысли, демонстративно заламывает бровь. – Да ты издеваешься. – вторит самой себе Тоука, меняя только интонацию: слова, зеркально отраженные бушующей бурей её эмоций, – не удивленные, они складываются из опасных шипящих звуков, выходя сквозь плотно сжатые зубы. Длинные, цепкие пальцы сжимают хрупкие запястья. Тоука разводит руки в стороны и плотно прижимает чужие кисти к матрасу – проклятая шелковая простыня, которая "так романтичнее" давно трусливо уползла куда-то в сторону – губы смыкаются на розовой вершине небольшой груди Йорико. Рваный вздох срывается с губ блондинки, руки напряжено дрожат, а ладони сжимаются в кулаки. Только куда там. Тело, прижимающее её к постели, не в пример рельефнее от тугих росчерков мышц. Постоянные тренировки и расовая принадлежность обеспечивают Киришиме неоспоримое физическое преимущество. – Гули редко интересуются мнением своих жертв, – с усмешкой говорит Тоука. – Тебе следовало бы об этом знать. – урчаще добавляет она и втягивает сосок в рот, сжимает его зубами, проходясь кончиком языка, обводит по контуру ореола и отстраняется, что бы подуть на влажную кожу и незамедлительно переключится на второе, не менее соблазнительное полушарие. Кожа Йорико изумительно сладкая, – Киришима готова поклясться, что именно такой вкус у булочек, которые так любит печь Косака – с чуть горьковатым послевкусием – не забыть бы выбросить к чертям все эти кремы и лосьоны для тела – и терпкой ноткой – Гурман бы одобрил букет. Нет, к черту этого ублюдка, пусть только приблизится, Тоука сама его сожрет и не поморщится. – Господи... – приглушено шепчет Йорико, когда Киришима, целует низ её живота и, освободив руки, пробегается пальцами по чувствительным ребрам, подхватывает под колени и закидывает ноги блондинки себе на плечи, прихватывая зубами кожу на внутренней стороне бедра. – Не угадала, – бормочет Тоука в перерывах между поцелуями. – Даже близко. Но если ты хорошо попросишь... – говорит она и припадает к влажным складочкам, разводя их языком и касаясь клитора. Йорико дышит часто и хрипло. Шире разводит колени, её бедра и живот подрагивают. Правая рука судорожно, до побелевших костяшек, сжимает наволочку, пока левая путается в темных волосах Киришимы. Боги, да она готова молиться этой женщине за те чудеса, которые та творит своим языком! И пальцами, черт! – Господи, да! – даже в таком состоянии она не кричит – никогда не кричит – шелестит на выдохе громким шепотом, закусывает губу или зажимает рот свободной ладонью. Отличница и пай-девочка Йорико привыкла держать шумные порывы в узде, она не могла допустить, что бы их с подругой, очередной раз обжимающихся в каком-нибудь уютном уголке, обнаружили. Тонкий слух гуля дарит возможность отчетливо слышать стук сердца, – удары настолько быстрые, что Тоуке кажется: вот-вот сольются в один непрерывный звук – каждый вдох и выдох, утробную вибрацию зарождающихся глубоко в груди и тщательно подавляемых на выходе из горла стонов. Киришима не знает, как звучит боль Йорико, – не хочет знать и никому не позволит узнать – но её удовольствию она основательно прибавила бы звук. Волосы Косаки солнечными лучами рассыпались по подушке, прилипли к влажному лбу и шее, янтарные глаза плотно зажмурены, а пересохшие губы чуть приоткрыты. Тоука не справляется с соблазном и целует Йорико, продолжая работать пальцами. Поцелуй получается ни капли не нежным – голодным и яростным – тонкая, обветренная кожа человеческих губ лопает и Киришима ловит неожиданно довольный стон подруги. Горячая кровь растекается алой патокой, пачкая подбородки и обагряя сплетенные языки. Едва хватает сил держать себя в руках, она пьянеет от вкуса и запаха, сходит с ума от пульсации тугого огненного клубка внизу живота и ощущения того как быстро сжимает её пальцы внутри Йорико. Проклятье, она кончить готова от этого ощущения. Она еще хуже гребанного Гурмана. Кончает Йорико так же тихо. Изгибается дугой, касаясь постели бедрами и затылком и застывает, забывая дышать. Губы беззвучно складываются в идеальную "о", а грохочущее до этого сердце замирает на несколько коротких мгновений. Что бы после пустится в не менее сумасшедший галоп, когда обмякшая девушка обессилено падает на влажную – о чудо(!), зловредная тряпка все еще здесь – простыню. "Баста, – думает Тоука, упираясь лбом в плечо Косаки. – Шелковое белье туда же, к кремам и лосьонам". Она едва успевает прийти в себя, когда безвольное тело под ней вдруг наливается силой и рывком опрокидывает Киришиму на спину. Йорико наваливается сверху и бескомпромиссно вдавливает колено между сжавшихся от неожиданности ног Тоуки. Проворные пальцы прирожденной пианистки пробегаются по чувствительной коже бедер и погружаются в пульсирующее тепло. Лишь чудом Киришиме удается сдержать крик, она закусывает до крови губы и упирается ладонями в плечи блондинки, когда острые человеческие зубы весьма ощутимо сжимаются на её горле, а свободная рука оглаживает грудь и пощипывает соски. Влажный язык зализывает алые отметины на коже, но и без этого чуть видные метки рассосутся через пару минут. Йорико это, кажется, злит. И она находи своему рту более интересное применение, а заодно утихомиривает шумную подругу. Юркий язычок слизывает алые бусинки крови, выступающие на прокушенной насквозь губе. Тоука широко распахивает глаза и заворожено смотрит в по-змеиному янтарные глаза Косаки, в которых отражаются тьма и огонь её собственного, уже не человеческого взгляда. Чтобы выжить, гулям необходимо в совершенстве контролировать не только свой кагуне, но и какуган. Жизненно важен постоянный контроль, со временем это становится приобретенным инстинктом, как езда на велосипеде или плавание. Но инстинкты Киришимы пасуют к чертям, объявляя массовый страйк, когда Тоука видит Йорико такой. Мягкая и податливая девочка-цветочек по жизни, Косака позволяет доминировать Тоуке во всем. Днем и ночью – круглые сутки, пока дело не касается близости. В постели рудиментарные инстинкты хищника, крепко спящие в Йорико, с лихвою компенсируют свое отсутствие в повседневной жизни. Тоука напрочь забывает, кто она и кто её подруга, что они, вообще-то, естественные враги и что цена риска неоправданно высока. Йорико просто вытрахивает из неё все лишнее воспоминания и мысли, полностью заполняя собой освободившееся пространство. Киришима подчиняется. Ненадолго. После они обе, взмокшие, усталые и чертовски довольные пытаются отдышаться. Косака откатывается в сторону и, отдышавшись, с шальной усмешкой выдает: – Гулья выносливость, да, Тоука-чан? – и слышит какое-то неясное бормотание, которое еще полчаса назад было бы членораздельной речью и наверняка звучало бы грозно и уверенно. Йорико поднимает с пола свалившееся одеяло и накрывает обеих, тесно прижавшись к покатому плечу Киришимы, но покой её длится не долго. – Не знаю кто придумал твою маску, Тоука-чан, но я искренне восхищена проницательностью этого человека. – заинтригованно говорит Косака, когда пришедшие в движение узкие ладошки Тоуки, как бы намекают, что гуль, до глубины души возмущенный человеческим вероломством и низкой оценкой его способностей, отчаянно жаждет взять реванш.