Когда ты станешь тифом, Когда я стану оспой, Мы выйдем ранним утром Благословлять руины…
Лотар хотел бы сказать, что, наконец-то добравшись до своей комнаты и увидев как ни в чём не бывало сидевшего на кровати Медива, испытал желание подправить тому лицо или, на худой конец, выматериться. Что за наглость, в конце концов: умереть на глазах друга, а потом ввалиться к нему как к себе домой, без предупреждения и привета. Но какое там, конечно. Только радость была: жив, зараза — несмотря ни на что и вопреки всему. И что тут оставалось, кроме как рядом сесть, руку на плечо положить да кивнуть: рассказывай, сволочь. Как ты, друг? Как же ты так… Услышав новости про Кадгара, Лотар чуть не взвыл, за голову хватаясь: не просто ведь проглядел, а вообще не подумал. Как-то решил, что мальчишка и так сделал больше, чем от него кто-либо имел право требовать, через Преисподнюю и обратно прошёл — исчез под шумок, и, в общем-то, справедливо. Вся жизнь впереди — как говорится, удачи во всём, за всё же спасибо. А оно вот как было. Застрял в Каражане, в прошлом и в одиночестве. Проклятье. Отлично сработано, господин регент… Впрочем, Лотару быстро становится не до угрызений совести, потому что Медив сжимает кулаки и просит рассказать про Ллейна. Вернулся буквально вчера, понимаете ли, и подробностей не знает. И вообще ничего не знает. А что тут знать? Ллейн всегда был слишком добр и доверчив для короля. И Лотар ему неоднократно об этом говорил — предупреждал, что именно это его и погубит, а он неизменно смеялся и отвечал: «Возможно. Но не сегодня». Что ж. Все «не сегодня» когда-нибудь заканчиваются. «Я убью её. Сам. Лично», — сказал Лотар Медиву, в ответ на что тот странно поморщился, встал и начал нарезать по комнате круги. А потом… Потом стало страшно. Потом Медив подошёл к нему; болезненно, словно бы судорожно дёрнул левой рукой и встал на колени. Прошептал: «Делай, что хочешь. Я не стану сопротивляться». Не станет он — что вообще… Здравствуй, друг, я тоже по тебе скучал. И вот теперь Медив, опустив голову, стоит перед ним на коленях, а Лотар сглатывает застывшее в горле неуместное и откровенно неумное «Ты что, ёбнулся?». Что он творит? Он хоть понимает?.. Кстати, хороший вопрос. Лотар подходит к нему, по крупицам выталкивая на лицо обычно дремлющее, — всё самое отвратительное и отторгаемое — хватает за волосы, резко тянет, заставляя запрокинуть голову… — Что хочу, говоришь? …и едва не отшатывается. На лице Медива — неописуемое облегчение. Не сомнение, не страх, не насмешка, не вызов и даже не обречённость, а грёбаное. Мать его. Облегчение. Всё остальное можно было бы пережить: Лотар просто силой вздёрнул бы Медива на ноги, и встряхнул, и отвесил пару пощёчин; но здесь и сейчас — не поможет. Он знает — он тоже через это проходил. Вспоминать — не хочется, забыть — не получается. Всё, что хочешь? Что ж, ладно. Сам напросился. Выдохнув, Лотар берёт стул, усаживается за спиной Медива, касается вновь склонённой головы и теперь уже осторожно запускает руки в его волосы. Нелепо, безрассудно и смешно, но эта светло-каштановая шевелюра притягивала его взгляд, ещё когда они — все трое — были юнцами, у которых впереди — вечность и все дороги, а всё плохое случается либо в книжках, либо с другими. И Медив вечно тряс своей гривой ниже лопаток, смеялся в ответ на подколки Ллейна: «Как девчонка, честное слово»; — говорил искренне недоумевавшему Лотару (неудобно же, ну правда неудобно), что маги могут себе позволить… …и теперь Лотар всё-таки дотрагивается, — дорывается — но прошлое не вернуть: в мягкие пряди вплетена седина, и самое страшное, что он не может вспомнить, была ли она раньше — до смерти — или появилась только сейчас… …он должен помнить, должен знать, должен был заметить… — Андуин, — едва слышно шепчет Медив, — прекрати, зачем… …даже он сам уже называет себя Лотаром, Андуином его зовут только Медив и Ллейн, и рука непроизвольно сжимается в кулак, впрочем, тут же расслабляясь, — Лотар мысленно отвешивает себе пинка и продолжает касаться покорно подставленной головы так мягко, как только может… Зачем? Да затем, что ещё неизвестно, чья вина больше. Впрочем, и это в конечном счёте не имеет никакого значения. Нашли, право слово, чем меряться. Лотару некуда торопиться: всё, что можно было упустить, упущено; и он снова и снова топит ладони в чужих волосах, бережно обводит ногтями пробор, медленно проводит кончиками пальцев от макушки до основания шеи… И чувствует мелкую дрожь. Медив отрывочно, неуклюже прижимает к глазам кулаки, сгибается, касаясь лбом пола, и хрипит — сдавленно, сломано, страшно: — Мне жаль… Мне так жаль… И Лотар не может сказать: «Всё хорошо», — потому что нет, ничего не хорошо. Он не может сказать: «Всё будет в порядке», — потому что нет, для них — не будет. Он не может сказать ничего успокаивающего, что не было бы ложью, и потому просто тоже опускается на колени и обхватывает дрожащие плечи убийцы своего сына — единственного оставшегося в живых друга. И ждёт. И думает, что если Азерот не рушится от таких Хранителя и Регента, то орки не разрушат его и подавно. Медив наконец расслабляет спину и начинает дышать, а не хрипеть — Лотар молча помогает ему подняться и протягивает стакан воды. А затем делает единственное, что может: берёт за плечи, твёрдо смотрит в глаза и спокойно говорит: — Мед. У нас тут Орда, Гул’дан и, на секундочку, загибающийся в твоём Каражане мальчишка. Ты нам нужен. Возьми себя в руки. Он знает, что эти слова неправильны и даже жестоки, но ничего другого у него нет. По-другому он просто не умеет. Впрочем, на первое время этого должно хватить — по крайней мере, ему самому когда-то хватило. А дальше… Как-нибудь сложится и устроится, главное — чтобы была жизнь. Судя по тому, как именно Медив кивает и выпрямляется, этот конкретный кризис миновал. Облегчённо выдохнув, Лотар протягивает ему плащ Хранителя и, конечно же, обещает залететь в Каражан как только, так сразу. А потом наконец-то падает на кровать и, слушая звон испаряющихся голубых искр — последних отголосков портала — надеется… …молится, чтобы хоть Медиву повезло когда-нибудь услышать правильные слова.…Листики вырваны, сложены… Anno Domini. Тенями на небо брошены — Журавли в небе (с) Веня Д’ркин «Anno Domini»