Тяжелые антидепрессанты

Как давно масса моих ежедневных действий перешла на полуавтоматический режим? Как давно я перестала выбирать покупки, окидывая усталым взглядом прилавок? Раньше я думала: быть может, мне взять то, или вот это, а стоит ли попробовать это вот там. Сейчас я тупо подхожу к продавцу и называю всегда одни и те же названия товаров, свою неизменную номенклатуру. Лапша быстрого приготовления, шоколад, сигареты, растворимый кофе, сладкий алкогольный коктейль, пиво, практически всегда я беру что-то из этого простого списка. В голове сплошная черная жижа, она бурлит, едкая, вонючая, заливая мне мозг. Я валяюсь на кровати и монотонно повторяю про себя: «мне очень паршиво, я чувствую себя паршиво, какое паршивое настроение, как все на свете паршиво, насколько все люди паршивы». Медленно обсасываю слово «паршиво», этот мой любимый, паршивый леденец, так крепко застрявший в голове. Сил с трудом хватает только на то, чтобы дойти до ларька и купить несколько новых пачек сигарет и пару баночек коктейля. Поездка в метро кажется мне ужасным, невозможным путешествием на край света. Мои ноющие конечности распростерлись на кровати, о, как бы хотелось, чтобы кто-нибудь вот так взял и впрыснул мне энергии. Чтобы в мои икры и запястья вонзилась золотая игла, и по ней в меня пошел/потек целительный наркотик, растворяющий тяжесть, сковавшую меня, пробуждающий бодрость, силу и свежесть. Я даже с наслаждением и облегчением приму мгновение колющей боли, уверенная, что за ними меня накроет волна сверхсвежей силы. Я ложусь обычно часов около десяти утра. Мое самое любимое время – с четырех до шести утра, в это время появляется хоть чуточку, хоть самую малость, брезжит надежда на светлое будущее. Иногда бывает, что режим «съезжает»: я ложусь спать все позже и позже, пока сутки не прокручиваются, и я снова надолго замираю на отметке десять утра. Я уже давно плюнула на все эти проблемы со сном, в моем нынешнем состоянии это - наименьшее из зол, чепуха, комариные укусы. Естественно, изредка случаются некоторые приливы сил и относительный подъем настроения, (хм…хм…) тогда я думаю о том, что неплохо бы съездить куда-нибудь и встретиться бы с кем-то, но все на свете кажется таким пустым и бессмысленным, что я, как правило, остаюсь одна дома. Да и встречаться мне практически не с кем. В квартире растут горы мусора и стоит стойкий запах стухшего табачного дыма. Обстановка вокруг блевотная, то же самое у меня внутри. Выпиваю пару банок коктейля. Я планомерно заливаю внутрь себя эту противную на вкус, сладковатую жидкость с душком алкоголя, как лекарство, немного успокаивающее, немного расслабляющее. С ним бывает легче лежать на кровати в полусонном состоянии, немного подремлешь, проснешься, тихо себе полежишь, потом опять глядишь и задремлешь. Время летит легко, незаметно, а главное - безболезненно. Можно еще посмотреть фильмы, скачанные из сети, почитать что-нибудь не особо грузящее, но это хорошо, когда есть силы читать, такая удача выпадает далеко не всегда. Да и в голову порой закрадываются такие мысли: зачем я все это читаю? Тошно. Скучно. Если честно, мне было очень обидно, что все время проходит впустую, что я скатилась до такого жалкого бесполезного прозябания где-то на самой обочине жизни. Но что делать? Умирать я не хотела, а жить не могла. Я застряла в самоизоляции между двумя этими состояниями. Замерла на границе двух миров. Бывало, что, пытаясь хоть как-то вырваться из этого сонного омута, я доставала иглу и несильно тыкала в ногу, это был единственный способ что-то почувствовать, хоть немного расшевелить себя легкой болью, на шажочек отступить от марева перманентной коматозной одури. Раньше я резала себя бритвой. Селфхарм, да. Никогда не понимала людей, которые делают зарубки на запястьях, а потом светят палевными шрамами. Я у мамы молодец и умница, резала ноги, кромсала кожу на бедре, как правило. Места, которые легко скрыть от посторонних глаз под слоем одежды. Резала и сочно размазывала кровь по ляжкам. А теперь пытаюсь растормошить себя уколами булавки. От режущего оружия перешла к колющему. Последней моей надеждой был амитриптилин, так называемый тяжелый антидепрессант. Это хорошо, что он дешевый, я купила сразу много пачек в нескольких аптеках, где его продавали без рецепта, и постепенно решительно наращивала дозу. Амитриптилин, амик, должен починить мой сломанный мозг, он должен вернуть меня обратно к жизни. По статистике, 60-70 % людей выходят из депрессии на таблетках, надеюсь, быть может, мне выпадет счастье стать одним из этой 60-70-процентной анонимной массы. У антидепрессантов, как правило, очень эффектные имена, подходящие больше подростковым группам или героям любительских фэнтези-романов: «Эффексор», «Иксел», «Симбалта», «Ремерон», «Стимулатрон», «Феварин», «Дизерель», «Аурорикс». Странновато звучит для лекарств, да. В совке с маркетингом в фарме было плохо, поэтому антидепрессант, изобретенный в СССР, скромно нарекли неброским именем «пиразидол». Я пробовала многие из них, но толку от этого было мало. Первым был, конечно, флуоксетин. Скромные капсулы бело-голубой раскраски, которые я стала жрать, когда поставила себе цель похудеть. Из-за своей раскраски капсулы казались очень больнично-надежными на вид. Как аккуратная палата из западного кино, как вежливый современный доктор, знающий толк в медицинских формулах. Тогда я решила, что раз мне ничего толком не удалось добиться, то справиться со своим телом и придать ему нормальную форму - это вот точно в моих силах. От отчаянной дурости, я уперлась в свое тело, как в тупик, как в последнюю точку для приложения энергии. Я ненавидела сало, оно символизировало слабость, безволие, оно слишком контрастировало с состоянием беспрестанного несчастья из-за неудач в учебе и осознанием того факта, что я бездарна и посредственна; в общем, сделать тело идеальным было проще всего, а идеалы перекосило. Так я с железобетонной твердостью решила избавиться от этих мерзотных сгустков жировой массы, засевших под кожей. Сняла тормоза и понеслась на всех парах крутым маршрутом по направлению к булимии. Садилась на жесткие диеты. Срывалась. Уходила в зажор. Блевала. И так качалась на качелях туда-сюда, как чокнутая. Диета-зажор-блев. Диета-зажор-блев. Романтика... А потом я подсела на бухло и вляпалась в алкоголексию. Алкоголексия – это анорексия+алкоголизм. Забавное комбо. Тогда я целыми днями практически ничего не ела, кроме совсем овощной мелочевки вроде огурца или ошпаренного кипятком лука, зато несколько раз в неделю ближе к вечеру выпивала пару банок коктейля или пива послаще, иногда – пару стаканчиков вина, тоже как можно слаще. Какое же это было взаправду волшебное ощущение, когда после длительного голодания в тебя щедро льются жидкие быстрые углеводы. Организм получает кучу легкоусвояемых калорий + алкогольное опьянение. Будто вспышка теплого света пронзает потроха. Если обычную пищу из жиров и белков можно сравнить с дровами, которые подбрасывают в топку организма, то сахар – это самый настоящий бензин. Глюкоза воспламеняет процессы в голодном теле. Измученный долгим отсутствием вожделенных питательных веществ, мозг получает их сразу и много в виде быстрых углей. От этого мозгу так хорошо, так приятно. Теперь вся пища была для меня абсолютно безвкусной, аппетита не было. Я считала дни от начала приема терапевтически эффективной «рабочей» дозы, когда появится эффект? Через неделю? Через две? Через три? Пока все эффекты сводились к сухости во рту, как от сушняка с похмелья, легкому помутнению сознания, и странной, неприятно покалывающей слабости во всем теле. Разумеется, я регулярно размышляла о самоубийстве, думала, повеситься мне или отравиться. Представляла, как находят мое мертвое тело. Иногда от этих мыслей мне становилось до невозможности жутко, иногда собственная смерть казалась чудесным, долгожданным освобождением на фоне вот этой бесконечной ежедневной пытки. К мыслям о самоубийстве со временем привыкаешь, как к старым стоптанным домашним тапочкам. Я сопротивлялась им, заигрывала с ними, гадала, когда же я не выдержу? Сколько мне еще осталось: месяц, два, три, полгода, год? Но пока дата не определена. Это все - всего лишь мысли, всего лишь тоскливые до дрожи рассуждения. Помню, в свое время меня немного удивило, как точно писатель Лев Толстой отобразил вот это вот суицидальное настроение на страницах известного романа «Анна Каренина». Перед самоубийством Каренина не думает о чем-то грандиозном, о чем-то великом. Она думает что-то вроде: «Господи, теперь все они узнают, как я была несчастна». Такие простые и горькие мысли. Поразительно точно схвачен последний внутренний монолог, лишенный всякой патетики. Как я была несчастна. 25 мг перед сном. Принимаю вечером за полчаса до сна. Таблетка неприятно слегонца обжигает язык и нёбо, они немеют, будто чуть-чуть обожженные. Первые дни на утро чувствуешь себя немного странно. Как? Тяжело описать. Вроде все нормально, но немного ухудшается координация движений, реакция, иногда кажется, что окружающий мир тебе как будто показывают по телевизору. Нет, это ощущение не похоже даже на легкую галлюцинацию, реальность воспринимаешь абсолютно адекватно, но как по-другому описать этот эффект я не знаю. Легкий дереал, что ли. Настроение чуть спокойнее, исчезли резкие перепады. Сухость во рту, как при похмелье. 50 мг, разделенные на две дозы: 25 мг в в середине дня + 25 мг перед сном. Вышеописанные побочные эффекты ослабли, зато уменьшилась работоспособность, тяжело стало сконцентрировать на чем-то внимание, читать, писать, и так далее. Тем не менее, никакого эффекта улучшающего настроения я пока не чувствую. Впрочем, неудивительно, ведь до заветных 150 мг мне пока еще далеко. После пробуждения долгое время тянется довольно дурацкая сонливость вместе с усталостью и отчетливым нежеланием что-то делать. Мозг придавлен веществом, которое я вижу тяжелыми, кряжистыми блоками непонятного, раздробленного, волокнистого материала. Именно так я визуально представляю себе действие амитриптилина. Там, на затылке, между костяной пластиной черепа и бугристой поверхностью мозга, он просачивается вниз, попутно придавливая и стирая мои эмоции; это немного приятно, это немного страшно. Кроме слова «паршиво» в голове одну из лидирующих позиций занимает слово «бессмысленно»: что-то делать – бессмысленно, жить – бессмысленно, развлекаться – бессмысленно, куда-то поехать – бессмысленно, пытаться изменить ситуацию – бессмысленно, все мое прошлое, настоящее и будущее – бессмысленно. Добавила еще 25 мг, теперь 25 мг в середине дня, 50 мг перед сном. Сны стали искаженными, странновато-синтетическими, это удивляло и утомляло одновременно: сон больше не восстанавливал сил, с него не начинался «новый день». Депрессия – это арктическая пустыня, пустоши прогоркшей катастрофической скуки. Здесь нет ничего, кроме изматывающих, монотонных страданий; жалких, бессмысленных, никому не интересных страданий. Все внутри сплющивается, сжимается, превращаясь в серую слякоть. Никакого грандиозного декаданса, никакого блистательного умопомешательства, лишь примитивный червь-паразит, тянущий из тебя все соки. Я завидовала больным раком, которые могут ткнуть миру на обозрение свое гноящиеся язвы, счастливые же они, трагичные, невинные жертвы суровой судьбы. А вот мне, мне нечем объяснить свое состояние, нечем объяснить свое желание лезть на стену от этой невыносимый действительности. Поэтому я в основном отмалчивалась, не желая выглядеть в глазах других жалкой и никчемной дебилкой. И это логично, такие чувства, они как глубоководные рыбы, могут существовать только в абсолютной тьме, в густых водах внутреннего океана, а, будучи вытащенными наверх, наружу, к свету слепящего солнца, они разрываются от непривычного атмосферного давления. Меня саму раздражала та ненависть, что вскипала во мне во время редких встреч с бывшими друзяшками. Сидя в кафе, отхлебывая пиво из кружки, я пыталась заплетающимся языком поддерживать абсолютно неинтересный для меня разговор, когда хотелось просто со всей силы съездить кулаком собеседнику по физиономии, заорать в лицо: «Заткнись, сука, я тебя ненавижу». Ужасно, когда доподлинно понимаешь, насколько ничтожно со стороны представляются все эти твои мучения. Случалось, я сидела, глядела в одну точку на стене, казалось, что меня пробирает мелкая дрожь, но это только казалось. В такие моменты мне хотелось немедленно начать блевать изо всей силы, неистово и неукротимо, чтобы, наконец, исторгнуть из себя всю уйму этого гнусного шлака, разъедающего меня изнутри. А затем обязательно придет облегчение, как приходит оно, если перетерпеть неприятный процесс рвоты во время неудачного опьянения или тяжелой головной боли. 75 мг, разделенные на 25 мг в середине дня и 50 мг перед сном. Особой разницы по сравнению с предыдущей дозой не заметно. Чуть более сильно стал заявлять о себе седативный эффект, но не сказать, что это химическое спокойствие было шибко приятным. Транквилизаторы седативят по-другому. Серьезно усилилась сонливость. Вот, я только проснулась, влила в себя 5-6 чашек кофе, покурила, прошлась по комнате, прочитала по диагонали новости, опять покурила, опять прошлась по комнате, посидела, снова покурила, вроде немного оклемалась, начала думать, чем бы таким мне заняться, чтобы не совсем бесцельно просрать свое время, как опять накатывает сонливость. И все, считай, что на этом вот моменте всему дню пришел конец: ну разве будешь заниматься чем-нибудь основательным в таком состоянии? Нет, нужно что-нибудь спокойное и не напрягающее внимание, можно документальное кинцо про динозавров и эволюцию, или нежно любимые «Секунды до катастрофы». А лучше послушать запись публичной лекции на ютубе, под них довольно легко задремать. Еще один день моей жизни небрежно, второпях выброшен на помойку, как испачканная, смятая бумажная салфетка. Мне жаль, но я нахожу утешение в ожидании антидепрессивного эффекта. На определенном этапе учишься воспринимать все это вот как аналог физической боли, которую просто нужно перетерпеть, как тяжелое похмелье. Главное, что при таком подходе выходит, что депрессивные страдания уже и не часть тебя, а что-то внешнее и враждебное. Отвращение к жизни. Тупая, навязчивая песенка. Я представляла, как мои руки вязнут в этой липкой, грязновато-бурой субстанции, мое «я» вязнет в «отвращении к жизни». 100 мг – я принимала совсем недолго, всего два дня. Далее доза пошла вверх до 125 мг. Тогда антидепрессивный эффект наконец соизволил ударить как следует по мозгам. Лучше всего этот эффект лаконично описала Эльфрида Елинек, «приятно оглушенный», так она сказала, про действие антидепрессанта кломипрамина, близкого родственника амитриптилина – оба препарата входят в группу трициклических антидепрессантов. Действительно «приятно оглушенный», дурацкая, ненормальная веселость нахлынула на меня. Весело хихикая, я могла в приподнятом настроении духа прокрастинировать пару часов в инете, увязая в чтении какой-нибудь откровенной ерундени. Облегчение было огромным, такое чувство, что с головы сняли тяжелый темный колокол, который не давал мне раньше дышать и смотреть на мир. Однако амитриптилин – это не героин, и моя жизнь не превратилась в наркотически-счастливую сказку: сил по-прежнему было не так много, а настроение в основном плохим. Просто из глухого темного карцера, где есть только холодный каменный пол и кувшин тухлой воды, меня перевели в общую камеру, где жизнь, конечно, тоже не сахар, но хотя бы есть койка с вшивым матрасом и тарелка жидкой каши на обед. Это тоже не ахти, особо не разгуляешься, но по сравнению с карцером – настоящий рай на земле. Что самое интересное, мысли о суициде никуда не исчезли, просто теперь мне самоубийство казалось чем-то радостным и легким, казалось довольно простым поступком, а не жалким, отчаянным побегом сломленного этим миром человека. Впрочем, эти намерения теперь окончательно обрели характер отдаленных от жизни мечтаний, хотя, с другой стороны, я думаю: случись что-нибудь экстраординарное в этот момент, то я, учитывая свое несколько неадекватное состояние, могла бы куда быстрее принять и осуществить решение самоубиться, чем в тот период, когда не глотала никаких таблеток и лежала тухлым трупом на кровати, созерцая потолок. Одну треть / одну половину дозы (50-75 мг) я закидывала перед сном, благодаря этому вечернему заглоту наконец-то полностью улетучилась мучительная бессонница, мучившая меня последние несколько лет. Теперь, едва коснувшись подушки, я мгновенно проваливалась в блаженный, глубокий синтетический сон. Спасибо, таблетки, вы спасли меня, теперь я могу снова нормально думать, читать, заниматься какой-нибудь деятельностью. У меня, наверное, даже хватит сил вернуться к работе и учебе. Появилась надежда на будущее, пусть пугающее, местами смутное и непонятное, но все же будущее. Я сроднилась с этим веществом, с этим химическим коконом, обволакивающим мой разум, защищающим его от едкой черной жижи депрессии. Оно живет в моем мозге, 150 мг ежедневно внутри черепной коробки. Сто пятьдесят миллиграмм. Чем лучше мне становилось, тем более восторженными были мои чувства к этому препарату. Настоящий, неиллюзорный chemical romance. Где-то в этот период времени у меня как раз возникла идея накормить кого-нибудь амиком: сначала это было неопределенным побуждением, одним из многих, что мелькают во время расслабленных размышлений, когда мысль лениво плывет в тени спонтанных смутных образов. Оттуда эта мысль начала медленно, но верно всплывать, вырисовываясь четче по ходу движения. Ее подкрепляли разные мелкие стимулы, приходящие из самой повседневности, так, например, однажды я осмотрела все свои довольно внушительные запасы амитриптилина, и подумала, что у меня его слишком много, хватит на пять, на десять человек. Потом вспомнила, что амик очень ядовит – 1,5 грамма (1500 мг) достаточно для того, чтобы отправить человека в мир иной, вот еще одна деталь была добавлена. И наконец, из всего этого, вроде бы ничего незначащего хлама, в один прекрасный момент внезапно возник в исчерпывающем виде весь мой хитрый план. Озарение пришло во время просмотра старого доброго аниме «Gantz». Там в одном из эпизодов два подростка развлекались, выискивая бомжей и забивая их насмерть бейсбольными битами, предварительно поглумившись над ними. Тут, меня осенило: «Точно, бомжи!». Вот кого можно легко и просто накормить амиком, они с удовольствием проглотят любую гадость, если только подмешать ее в водку. Я хотела убивать. Я очень давно хотела убивать людей. Но меня, во-первых, останавливал фактор наказания. Пребывание в российской тюрьме представлялось малоприятной практикой. Во-вторых, мне противен процесс причинения боли живому человеку, прекрасно понимаю гуманистически настроенного убийцу, сказавшего одну простую и мудрую фразу: «Я не хотел им делать больно, я просто хотел убить их». Втыкать нож в живое тело или душить – меня от этого просто передергивало. Вот поэтому я давно свыклась с тем фактом, что массовой убийцей мне стать не светит. Часто при поездках в метро, глядя на жирные туши людей, их обрюзгшие щеки, глаза полные самодовольной тупости, я жалела о своей мягкотелости. Но яд - это ведь совсем другое дело, пользуясь им, не нужно никому втыкать в горло нож, даже не обязательно воочию видеть свою жертву. Все хорошее на этом свете давно придумано и испробовано, нам осталось только улучшать, дополнять и комбинировать. Яд в качестве оружия для серийных убийств, такая штука далеко не мне первой пришла в голову. Был британский психопат-отравитель, помешанный на ядах, Грэхэм Янг. Его случай, конечно, крайне интересен, но это совсем не мой профиль, ведь Янг лично знал своих жертв. Также лично знал своих жертв ярославский отравитель, большой любитель таллия Слава Соловьев. Другой случай пришедший мне на ум, гораздо ближе к выбранному мной способу – это так называемые «Тайленоловые убийства» – серия отравлений, унесших жизнь семерых человек в США в восьмидесятые года. Преступник или преступница, чью личность так и не установили, подкладывала капсулы с цианидом в банки с таблетками Тайленола, легкого обезболивающего. Причем один раз неуловимому убийце удалось отправить на тот свет одновременно трех человек: у брата погибшего и его жены, пришедших в дом покойного, от всех волнений сильно разболелась голова. На кухне стояла уже открытая банка с капсулами «Тайленола», и они решили принять лекарство от головной боли. Стечение обстоятельств. Трех человек одной банкой. Наверное, начиняя капсулы ядом, чувствуешь себя парящим над этим миром божеством; мстительным, безжалостным. Несколько простых движений и ты уже убил незнакомца, о личности которого не имеешь никакого понятия, его выберет сама судьба, а ты уже записал одну смерть на свой счет, послал, не целясь, отравленную стрелу в толпу безликих людей. Капсула падает в банку, это начало цепи событий, которая закончится тем, что кто-то вытянет неудачный жребий и умрет, так и не поняв, что происходит. Невинный, незадачливый человек, пойманный смертью врасплох. Главное, никакого реального насилия, никакой крови, борьбы, стонов, криков, всего того, что вызывает у меня отвращение. Остается только донельзя стерильное убийство незнакомого человека, которого выберешь не ты лично, а сама судьба. В качестве тары для своего любимого амитриптилина я выбрала бутылку с перцовой водкой, чтобы на фоне резкого вкуса не было заметно лекарство. Специально купила четыре бутылки в супермаркете на другом конце города. Тщательно стерла все отпечатки пальцев. Теперь надо проверить, что там с камерами видеонаблюдения. Выбрала для поездок свою старую одежду, чтобы потом, после нескольких удачных заходов, выбросить ее к черту на помойку. Я планировала, я готовилась, наконец-то я ощущала себя по-настоящему вовлеченной в жизнь. Единственное тонкое место – это, безусловно, сам амитриптилин, если менты выйдут на него, то первым делом начнут опрашивать аптеки, но вряд ли меня кто запомнил, очень много за один раз я никогда не покупала, к тому же большинство этих аптек было местом активного паломничества наркоманов, приходивших за вожделенной дозой. На фоне этого пестрого сброда моя скромная персона выглядела неприметно и даже в какой-то степени респектабельно. Так как самочувствие мое значительно улучшилось, я стала постепенно, лесенкой, снижать дозу амитриптилина. Если резко бросать, то можно получить нехилый синдром отмены. Но свято место пусто не бывает и я начала время от времени закидываться «Лирикой» (забавное название торговой марки для действующего вещества прегабалин). От Лирики была такая светлая эйфорическая легкость, моментально, как рукой снимавшая все тревоги и печали. Я будто скользила по реальности как по льду, невесомая и легкая такая. Мир казался разжиженно мягким и радостным. Итак, первый выезд на место с целью присмотреться и разведать, что да как. Делаю прическу типа «небрежный пучок» и выхожу из дома. К сожалению, бомжей на вокзальной площади стало гораздо меньше, чем в былые времена, больше не наблюдалось десятков тел, лежащих вдоль стены в последней стадии алкогольного опьянения. Я немного неуютно чувствовала себя в этой беспрестанной толчее, среди множества людей, сосредоточенно спешивших по своим делам. Прошлась вдоль кафе, рассматривая рекламу шаурмы. Несколько видеокамер было замечено у входа в здание с дополнительными кассами вокзала, где толкалась пара подозрительных типов, предлагающих чего-то купить или чего-то обменять. Я двинулась дальше, по направлению к подземному переходу, шла мимо ссутулившихся, помятых скупщиков краденного, присматриваясь к местам, где можно незаметно оставить бутылку; обращала внимание на небольшие группы бомжей, обтирающихся перед главным входом в здание вокзала. Изучив обстановку у вокзала, я завернула за угол, на задворки всего этого транспортного царства-королевства. Справа от меня была бетонная стена, ограждавшая пути. На стене зеленело граффити с надписью «Путин – герой РФ». В близлежащем продуктовом магазинчике я приобрела банку коктейля емкостью в половину литра. Мне нужна была поддержка для того, чтобы спокойно пережить все эти лица суетившихся хорьков-людей по дороге домой. Сделала пару глотков, закурила сигарету, нет этого мне маловато. Выдавила три капсулы «Лирики» в ладонь, закинула их в горло и немедленно запила добрым глотком коктейля. Я тронулась домой, уже в автобусе, глядя на мелькающий пейзаж за окном, я почувствовала, как лиричный приятный мягкий холодок растекается по телу, спокойствие, такое хорошее спокойствие, голова, чуть замутненная алкоголем, а в теле будто проделали большие дыры и запустили туда студеный ветерок, ласкающий мои спекшиеся потроха. Что ж, я вполне заслужила эту небольшую анестезию своей барахлящей нервной системы. Сегодня я могу позволить себе чуток расслабиться, ведь я сделала большое дело. В первую ходку я взяла с собой две бутылки, на дне которых плескалось сантиметра четыре адского пойла, начиненного ядренной амитириптилиновой пылью. Естественно, добавила туда противорвотного в виде церукала. Уж я-то знаю про удивительную способность организма выблевывать наружу всякую проглоченную гадость. У самой раньше на фалангах красовались честно заработанные отметины от желудочного сока. Так что в вопросах богатырского блёва, я, можно сказать, признанный эксперт. Амик, мой былой добрый друг, бесстрашный укротитель серотонина, норандренлина и дофамина, сегодня я принесу тебе первую жертву. Надеюсь, ты понесешься широкой ядовитой струей по чьей-то кровеносной системе, уничтожая заглотивший тебя невезучий человеческий организм. Я старалась не нервничать, не привлекать к себе внимание ментов. Все прошло по запланированному сценарию, одну бутылку я оставила сбоку от дополнительных касс, вторую бутылку у входа в подземный переход, после чего поехала не домой, а в центр города. Конечно не с целью запутать следы, к таким уловкам глупо прибегать после первой акции. Просто мне очень хотелось посидеть там у фонтана, люблю это место, сама не знаю почему.