Двалинья услуга

      Когда Белла думала о приключениях, она и помыслить не могла о том, что выпадет на ее долю. Когда кровь молода и горяча (особенно если туковская ее часть еще бьет ключом), опасности видятся чем-то туманным, не настоящим, не имеющим к тебе никакого отношения. То есть она, конечно, понимала, что с путешественниками (обычно с людьми) случаются всякие беды. Вот как когда она была еще маленькой, и на ярмарке в Бри только и разговоров было, куда ни пойди, что о старом купце, чья повозка приехала в один из городов на западе вся в крови и с головой, насаженной на кол. Останки обнаружились в самой повозке, даже не разрубленные на части, а скорее с частями, оторванными друг от друга. Когда она поравнялась с первыми путниками, те в страхе отпрянули, спугнув такое множество ворон, что когда стая поднялась, на миг показалось, что сама повозка взлетела в воздух. Конечно, как только мама увидела, что ее дочка стоит, развесив уши, и с интересом слушает о том, что говорят два фермера, даже не видящие ее из-за прилавка, они быстро покинули ярмарку. Потом мать не раз наводила ее на весьма осторожный разговор об услышанном, успокаивая и поучая, мол, вот что происходит с теми, кто заходит далеко от дома. Но кто из детей и молодых не считает себя бессмертным? И Белла не была исключением. Но история сильно впечатлила ее и еще долгое время ей снились кошмары с тучей ворон, взлетающих с красной головы. Голова открывала глаза и беззвучно шлепала ртом, как рыба, выуженная на траву. Звуков, как это почти всегда бывает во снах, слышно не было, но у себя в голове она слышала это хлюпающее слово. «Берегись». «Берегись»...       Она давным-давно забыла и эту голову, и сны, и саму историю. И не вспомнила бы еще сотню лет, если бы, ночь наверное на первую или вторую, лес не стал шептать ей это в момент, когда она почти засыпала. А еще день спустя она отчаянно пыталась проснуться, глядя на затылок головы на шесте, медленно поворачивающейся к ней. Голова мужчины, который снился ей в детстве, была с большой залысиной, какая часто бывает у людских мужчин годам к пятидесяти. Эта же голова была покрыта комом слипшихся от сгустков крови волос, длинных, темных, лаково блестящих под светом пламени. Белла вопила в своем сне, понимая, чья она, и постанывала сквозь зубы, лежа на подстилке в лесу. Она выдиралась из этого наваждения, как выдираются звери, попавшие в заросли терновника, когда слышат охотничьих собак, настигающих их — неистово, оставляя на остриях клочья кожи, потому что во сне она была уверена в одном. В том, что если голова повернется к ней и она увидит (Торина) его мертвое лицо, безучастно вращающее выцветшими до белого глазами, медленно открывающее рот и быстро схлопывающее его, выплевывая одно слово, (Торин! Нет, нельзя произносить его имя тут) он умрет.       Прогнав сон, она беспокойно осматривалась, выискивая согнутую под плащом фигуру, которая (может, ей это все только казалось) каждый раз обнаруживалась все дальше и дальше от общего костра.       Гном тоже спал беспокойно. Да и вообще все они спали беспокойно, все хуже и хуже. Уже не слышны были смешки и шутки, когда компания, поев, травила байки перед сном. Теперь, получив свою миску из общего котла, большинство старались сесть подальше друг от друга, насколько это позволяла проклятая тропа, теряющаяся в опутанных паутиной деревьях.       Паутина была повсюду, иногда она даже преграждала дорогу, и приходилось прорубаться сквозь нее. По ночам из темноты на них глядело множество разных глаз и сомневаться не приходилось лишь в одном — их обладатели жаждали сожрать путников.       Двалин почти не отходил от Торина, а Белла… Белла мечтала быть рядом с Торином (но подальше от Двалина), подставлять плечо, на которое он никогда не оперся бы из гордости, пока мог не падать на дороге; поддерживать она сама не знала чем. И вправду, что она могла дать ему, сильному мужчине гномьей породы, чтобы помочь? Разве что мягкий взгляд, успокаивающий нервы, да тихий голос, чтобы разогнать тяжелые мысли, терзающие, она видела это, Дубощита.       Но Двалин стоял между ней и Торином, закрывая статную фигуру короля своей широкой спиной, так что, чтобы не пялиться всю дорогу на двалинову задницу, Белле приходилось пялиться или себе под ноги, с тоской глядя на потерявшие всякий вид ноги, с почерневшими ногтями и свалявшейся шерсткой, или же по сторонам от тропы. И вид там был такой, что она снова начинала смотреть под ноги.       Дни шли за днями, тянулись, бесцветные и унылые. Запасы таяли и пополнить их было негде. Гномы затягивали и затягивали пояса, а Белла всякий раз старалась отложить хоть кусочек лепешки про запас, мечтая о том, чтобы поделиться с Торином, если они проедят запасы до того, как выйдут из леса. От нечего делать, она развлекалась, придумывая что скажет Торин и что она ему ответит. Вот только понимая, что все, что он и вправду ей ответит, будет не «спасибо, мисс Бэггинс, ваша забота для меня очень ценна», а совершенно определенно «что это вы удумали? Вам кажется, что я слабее вас? Немедленно ешьте это и не вздумайте сделать так еще раз — у нас и так забот хватает, чтобы еще вас тащить на себе, когда потеряете все силы».       Были и еще мысли. Черные, зловонные мысли о Двалине. Иногда он смотрел на нее, усмехаясь, и она ясно читала в его глазах в эти минуты, что гном считает ее полностью подчиненной ему. Что стоит ему лишь кивнуть, и она будет вынуждена сделать то, что он ей скажет. Девушка гнала от себя такие мысли, пытаясь успокоить себя хоть тем, что Двалин собирался все же отдать ее Дубощиту. Вот только само то, что он будет за этим, отравляло все остатки радости. А Торину было все хуже и хуже. Теперь он шел вперед, как катится камень с горы — целенаправленно и бездумно. По ночам хоббитка просыпалась от того, что он стал вскрикивать во сне. В такие моменты ей безумно хотелось быть рядом, гладить холодный лоб, шептать успокаивающие слова, но как она могла!       Двалин тоже замечал перемены и мрачнел все сильнее. Его взгляд, которым он одаривал иногда Беллу, уже не был тошнотворно масляным и похотливым — он стал оценивающим. В один из переходов он чуть отстал, пропуская девушку вперед и задерживая прочих, спросив что-то у идущего за ней Фили. Потом он так и держал дистанцию между нею и Торином, идущими чуть впереди, и остальными, которые просто не могли обойти Двалина на тропе, узкой от веток, словно тянущихся к путникам. А вечерами он подгадывал так, чтобы постель Беллы оказывалась все ближе и ближе к лежбищу его друга. Сам он тоже далеко не отходил, но старался как мог, сводник хренов, внедрить свой план по помощи другу. Хотя план этот воплотился бы намного быстрее, и это точно, если бы не его помощь.