Город, в котором не сбежишь

Он осторожно и тихо-тихо поднимался по знакомым немного неровным ступенькам большого дома. Ничто не нарушало это давно затянувшееся молчание, потому что нарушать было некому. Он не был дома два года. Два мучительно долго тянущихся года. Его никто не ждал, кроме кота, что жил во дворе, перебегая от дома к дому. О нем никто не вспоминал, словно его и не было никогда ни в чьей жизни. Казалось, что вся его жизнь - сплошной поток упреков от родителей, который он не смог выдержать. Сбежал. И куда? Сюда, в этот город, который ненавидел всей душой, ведь он здесь родился. Здесь произошло то, что заставило его в спешке собрать вещи и снова сбежать, но уже гораздо дальше. Только теперь все было по-другому. Диван в гостиной был накрыт какой-то пленкой, как и два кресла по бокам и телевизор на столе. Фотография на втором, большой столе возле стены была запылена так, что не видно было того, кто изображен на ней, и этой маленькой мелочи он был рад - даже взгляд на этого человека мог снова сломать его, растоптать преграду мыслей, защищающую его сознание от окончательного краха. Только не сейчас, не когда он почти смирился. Прошел коридоры, распадающиеся на ещё более мелкие, не оглядываясь, не услышав, как тихо хлопнула за его спиной входная дверь. Второй этаж выглядел нормальней - на нем была только голая мебель - шкафы без вещей и с вывернутыми наизнанку полками, тумбочки, сломанные в порыве ярости два года назад, картины, одиноко висящие на стенах, не желающие нарушать одиночество хозяина своим видом - они были занавешены тканью. Он прошел в ставшую пустой комнатой спальню, где не было ничего, кроме маленькой коробочки в углу. Взяв её с намерением открыть, он замер. Перед глазами пронеслись воспоминания. Вот он дарит эту же коробочку светловолосой девушке в его черной кожаной куртке, - на улице уже было холодно, близился вечер - и она улыбалась как-то по-детски, по-доброму, так, как никто ему раньше не улыбался. В тот день он сделал ей предложение после трех лет знакомства. Она была на седьмом небе от счастья, а он не мог поверить в свое маленькое чудо - и не зря. На следующий же день она поругалась с матерью и отчимом и убежала в слезах. В двух кварталах от его дома её сбил мотоцикл. Теперь страх снова почувствовать эту потерю накатил на него с новой силой, он убивал его, заставляя корить себя за то, что не успел. Он оглянулся по сторонам. Все окна были заперты, везде была все та же пыль, покрывающая пол и эту маленькую, никому не нужную и давно потерявшую для всех свою ценность коробочку. Все-таки решившись, он приподнял крышку дрожащими пальцами, словно мог вдруг обжечься. В следующий миг предмет выпал из его рук, а лицо сделалось крайне испуганным - в ней не было той вещи, которая должна была быть. Подняв её снова, он заметил уголок листа, спрятанного за двойным дном. Там не было ничего, что он ожидал увидеть. Только на дне лежала маленькая записка, написанная ровным, хоть и торопливым почерком, режущим глаза. Это мог написать только один человек на свете, когда же? Тогда ли, когда она ушла тем вечером, забыв коробочку? Нет, гораздо раньше. Когда она узнала об отчиме. Он ушел, перед этим бережно положив коробочку на прежнее место. Она всегда будет здесь, в доме, застывшем в том счастливом времени, в которое он не может вернуться. Несмотря на его ожидания, эта недолгая встреча с прошлым принесла ему то, чего не принесли два года скитаний, и это - осознание, что он не виноват, нет, даже не так. Что его никогда не винили. Он спустился с крыльца, вдохнув такой знакомый запах цветов и, заведя свой мотоцикл, в последний раз взглянул на дом, что одиноко и печально возвышался над ним. А затем он уехал, теперь уже - навсегда. И только в кармане его черной куртки аккуратно сложенной лежала та записка, в которой было всего четыре слова. Не кори себя, Лиам.