Сидя у могилы идеального мира

Время тянулось бесконечно долго. Достаточно спорное утверждение, но именно этим утром ощущение эластичности времени как-будто стало прозрачнее и отошло на второй план. Он сидел на лавке у фонтана в Центральном Парке. Лето закончилось, наступили первые холода и фонтан прекратил свое назначенное функционирование. Лишь пара-тройка птиц, все еще не улетевших из этой остывающей бетонной коробки, вальяжно прохаживались мимо, надеясь, видимо, на какую бы то ни было подачку, пусть даже самую скромную. Но их он замечал лишь периферийным зрением, как и ветер, что завывал над головой, беспощадно трепля кроны деревьев и срывая с них последние лиственные одеяния, приобретшие оттенок жженого сахара. Все это лишь маячило где-то на границе сознания, не смея переступить черту и привлечь к себе излишнее внимание. Утро было озябшим. Небо цвета еще незакаленного металла было готово обрушить на город свои водяные удары, приготовившие бы всех людей к идущей по пятам зиме и дав понять, что лето безвозвратно кануло в пропасть орбиты Земли, безустанно вращающейся вокруг Солнца. Было только половина седьмого утра. Что заставило покинуть его теплую постель на целых полтора часа раньше? Может быть сон? Но ему уже вот как несколько месяцев решительно ничего не снилось, а если и снилось, то вспомнить хотя бы самый незначительный фрагмент — он был не в состоянии. За эти месяцы сознание одеревенело и становилось страшно от мысли, что вслед за ним может превратиться в кусок податливого пластилина и все тело. Но, проснувшись сегодня, совершенно четкое чувство изменений влилось в него, заполнив собою всё пространство, выместив и сон, и аппетит, и отчужденность, которая просыпалась на несколько секунд раньше, чем обычно он. Что-то точно произошло, что-то сдвинулось с привычного места, что-то тяжелое и недвижимое, — так он считал, по крайней мере, до сегодняшнего утра. Ноги сами привели его на это место, а сейчас он сидел, полностью погрузившись в себя, зарывшись с головой в размышления настолько, что даже не заметил бы если кто-нибудь сел рядом с ним. Но рядом уже кто-то сидел… Возможно, кто-то подсел к нему в течении последних десяти минут, когда глаза уже расфокусировались, а сознание было слишком далеко, что бы отсылать мозгу осязательные сигналы. Но кто-то сидел рядом и этот факт не вызывал сомнения. Вот часть ноги и подол плаща, которые можно различить не поворачивая головы. С гулким ударом сердца он вдруг осознал, что та иллюзия, суть которой он так жадно пытался узнать, уходя все дальше и дальше в своих размышлениях, — испарилась. Всё встало на свои места и утреннее чувство рассеялось, будто бы его и не было. Ему хотелось вскочить и бежать, любыми способами догнать эту призрачную надежду, схватить её и разорвать на куски, что бы узнать: что же такого она в себе содержит. Но эта краткая остановка закончилась и сознание вновь въехало в свою привычную колею. Он почувствовал, как оно вновь начало твердеть и абстрагироваться как можно дальше от любых вопросов и тем более ответов на них. Вновь обретя самообладание он все-таки повернул голову. Фигура в плаще уже удалялась, отойдя метров на пятьдесят. Вокруг было полно свободных скамеек, да даже на той, на которой он сидел, — было достаточно места, чтобы разместиться двоим и сохранить личное пространство. Этот человек сидел практически вплотную. Что его заставило это сделать? Всё это время, которое он сидел здесь, чем он был занят? Читал утреннюю газету? Но киоски откроются только через двадцать минут. Книгу? В такое утро, знаете ли, на улице самые пренеприятнейшие условия для чтения. А может быть он сидел сверля его взглядом, в ожидании когда его случайный (или вовсе неслучайный) компаньон повернет все-таки голову? Но зачем? Столько вопросов, а мозг все пытается одновременно отдалится от них и закапывается в них всё больше… Желание догнать этого человека вновь вспыхнуло в сознании, но тот уже скрылся из виду. Медленно поднявшись, ощущая как неприятно затекло всё тело от пребывания в обездвиженном состоянии, он поплелся на работу, постоянно оглядываясь, ощущая на своей спине чей-то взгляд. <…> Мимо сновали случайные прохожие, будто ледники, вежливо обходящие корабль, стремящийся в неизгладимую белую пустоту. Ветер забивал гвозди в тело, своими отнюдь недружелюбными завываниями прогоняя с улицы прочь, под тихую навесу домашнего комфорта. Шаг. Еще шаг. Всё это казалось невыносимым и силы всё это терпеть становилось всё меньше, будто летящие на юг стайки птиц отрывали по маленькому кусочку внутреннего покоя от нутра, унося с собой. Он взглянул на часы. В отклонение от всех разумных законов — мысли атаковали только сильнее, по мере того как убавлялись силы. Они были как хищники, которые почувствовали в воздухе первый сладкий привкус крови и опьянели от предвкушения добычи. Рука так и была убрана в карман, после беглого невидящего взгляда, скользнувшего по циферблату. Только спустя секунд десять он понял, что так и не посмотрел сколько время, лишь окинув глазами часы. Поток людей увеличился, а это значило, что утро близилось к своей решающей стадии, которая переводит его из разряда самого обыкновенного утро — в утро начала рабочего дня. Еще совсем немного и в этом неоднозначном мире всё войдет в привычное русло. Откроются кафе и бары, ученики займут своё место за партами, а доктор примет своего первого пациента. Бухгалтер откроет почту, алкоголик вольет в себя первую порцию пойла на голодный желудок и в мире воцарится привычный порядок и гармония. Но только не этим утром. О, нет. Одна из деталей механизма так и не встанет на своё привычное место. Больше не сможет делать вид, что существование его полноценно, а сознание целостно. Система этого даже не заметит. Вернее всего, спустя какое-то время, все откинут в сторону своё притворное беспокойство о судьбе винтика, что сорвался с резьбы, и заменят его другим, абсолютно ни чем не отличающимся, разве что только новой, свежевыточенной резьбой, прямиком из цеха. Но это произойдет не сейчас. Утро еще не перешло в утро рабочего дня, а значит пока еще все до одного винтики спешили в свои гнезда, дабы предать надежное крепление шестеренкам механизма столь древнего и уникального, что оспаривать его целесообразность осмелиться далеко не каждый. Тем временем тучи сгустились, придав небу грозный и устрашающий вид, который неминуемо испугал бы ребенка, увидевшего подобное явление впервые. На него бы такое небо оказало впечатление строгого предзнаменования неминуемой беды… Если бы он, конечно, мог оперировать одновременно понятийным аппаратом взрослого и своей детской рассудительностью, что, предположительно, при должном стечении обстоятельств, — сделало бы мир куда лучше. Но мир не собирался становится лучше. Мир жил по своим внутренним законам и эти законы вполне устраивали сам мир и его обитателей. Хотя, может быть и потому они их устраивали, что по другим они жить не пробовали. Причина, возможно, не в самом устройстве системы, а в модели мышления её составных частей. Дайте безграмотному мечтателю перо и букварь и спустя год он дарует миру то, что сам мир принять будет не в состоянии. Но поэзия умерла на губах последнего еще до того, как он узнал про положительные стороны своей недееспособности… <…> Поднимаясь по вымощенным мрамором ступеням он не успел заметить, как сзади к нему кто-то подбежал, намереваясь, судя по всему, составить ему компанию. Это был его коллега Адам Роут. Они вместе работали в одной из самых крупных фармацевтических компаний, охватывающей своим влиянием чуть ли не половину земного шара (в рамках фармацевтического бизнеса, разумеется), «Крой Макченс». Здание главного офиса располагалось в центральном районе города и представляло собой массивный комплекс строений, которые по площади превосходили даже самые смелые ожидания. Что же было бы с несчастными, расширенными от удивления глазами непосвященных, которые хотя бы мельком и в самых общих чертах узнали бы про масштабнейшую сеть подземных этажей, лабораторий и хранилищ, в коих хранятся, изобретаются, синтезируются, уничтожаются и тестируются самые немыслимые и будоражащие фантазию препараты и химические конструкции. Доступ девяноста пяти процентам работающих в главном офисе сотрудникам, из всего изобилия творящихся под землей чудес и изобретений, открыт, разве что, на первый подземный этаж, где расположена парковка. Знали же об этом подгороде многие, но далеко не все. Слухи расходились достаточно быстро и слухи были самые разные, но все понимали, что любое лишнее слово может обойтись чересчур дорого, а любое скромное предположение аукаться где-то очень далеко, куда инстинкт самосохранения и здравый смысл противились отправляться. Если прикидывать в общих чертах, то знали и говорили об этом около половины сотрудников. Обслуживающий персонал и рядовые работники, которые были отдалены от разработок, — были окружены завесой кристальной прозрачности всего происходящего вокруг. Хотя, на деле, завеса прозрачности оборачивалась тяжелым железным занавесом за семью печатями, если присмотреться ещё чуть ближе. Но присматриваться ближе — было себе дороже, и потому большинство старалось не забивать себе голову лишними вопросами, с учетом и без того высоких требований работы в столь крупной и престижной компании. Адам приветственно улыбнулся ему, на что не получил обоюдного ответа, но адресованный в его сторону кивок, он, видимо, счел как положительный сигнал для начала диалога и пока они стояли в очереди, дабы предъявить свой пропуск и пройти ряд стандартных процедур для подтверждения личности — Адам без устали наседал ему на и без того критически перегруженный, в это отвратительное и невыразимо странное утро, мозг. — «Ты, кстати, не слышал про начальника нашего отдела? Всю полицию на уши поставили. Не вернулся вчера домой. Подожди, я прекрасно понимаю что ты хочешь мне сказать: казалось бы, подождать официальных сроков, да и обратиться в органы. Я тоже так подумал бы на твоем месте, но не в этом случае. Старик Ламберс возвращался к родному очагу в одну и ту же минуту в течении последних, если не соврать, семи лет. Можешь представить себе такую железную пунктуальность?» Аʼдам (ударение на первую букву, ок ?) невесело хохотнул и поднял свой взгляд. Несмотря на всю напускную беззаботность голоса — вид у него был обеспокоенный. — «Странно» — отрешенно ответил он и тут же скорректировал свой ответ, что бы не показаться безучастным и равнодушным. Он делал так всегда и это работало. Он прекрасно понимал какой реакции наиболее всего ждут люди в той или иной ситуации и всегда с точностью ювелира и талантом великого актера воспроизводил необходимые слова и эмоции. — «Может быть какие-то неотложные дела с коллегами из Китая и он попросту не успел предупредить семью, поспешно отбыв первым рейсом?» Адам поморщился. — «Нет, вряд ли. Сам понимаешь, тревогу в первую очередь забили его домочадцы, но отреагировала бы полиция на их заявление? Тоже маловероятно — слишком это мелко для них и незначительно на фоне того, сколько всего ежедневно случается в городе. Но ведь все участки поставлены на уши и развернута полномасштабная поисковая операция… Только это я тебе сугубо в рамках конфиденциальности всё сообщаю Не иначе как кто-то из нашего руководства крайне обеспокоен этим вопросом, других объяснений быть не может. А это говорит лишь об одном — что-то здесь не так.» Не успев получить ответ на своё рассуждение Адам шагнул вперед — подошла очередь. <…> Длинные витиеватые коридоры полностью отделанные металлом сдержанного оттенка. Неоновые лампы с мягким светом, через короткие и равные промежутки. Двери из сверхпрочного стекла с замками сканирования отпечатков пальцев и сетчатки. Слившиеся с поверхностью стены дверные контуры, открывающиеся исключительно изнутри. Ни у кого и никогда не возникало сомнений, что это — не обычная прихоть и там действительно есть что скрывать от глаз. Повсюду сотни и тысячи скрытых камер, расползшихся по всем возможным местам и щелям, словно борющиеся за выживание паразиты. Тут не встретить веселую компанию, обсуждающую минувшие выходные, обоюдно с планами на следующие. Перемещавшиеся люди выглядели всегда сосредоточенно и напряженно. Возможно, на них так давила подобная обстановка, а может у них действительно были поводы внимательно относится к своим рабочим целям и задачам. Дресс-код официальный. Несмотря на медицинскую направленность деятельности компании — людей в белых халатах не встретить в коридоре и не столкнуться с ними на обеденном перерыве. Они, как правило, обитали исключительно на подземных уровнях. Как они попадали на работу и покидали её — неизвестно. Но система была организована так, что они оставались незамеченными. Возможно они прямо здесь и жили, но это лишь предположения. Ричард Бевиз был старшим научным сотрудником отдела разработки антибиотических средств третьего уровня. Отдел имел некоторую конфиденциальность касательно своей деятельности, но ничего сверхъестественного или секретного из себя не представлял. Но, тем не менее, — штат работавших в этом отделе лиц не имел права распространять какую-либо информацию о происходящих внутрисистемных разработках, опытах, а так же каким-либо образом, прямым или косвенным, освещать не вынесенную на общественный уровень информацию касающуюся компании. Впрочем, это имело отношение не только к сотрудникам этого отдела, но и ко всем, кто был связан договором с «Крой Макченс». Раскрывать свои секреты никто не любил, но «Крой Макченс» дошла в этой нелюбви, определенно до одного из самых высоких уровней. Кстати об уровнях. Отделы третьего уровня — были самыми публичными по своей засекреченности. Работавшие в отделах второго уровня не имели права контактировать с низшим по статусу третьим, а сотрудники первого уровня работали в системе подземных этажей, что попросту лишало их возможности контакта с кем-либо. Должностная система была построена таким образом, что каждый отдел, в независимости от его уровня, работал изолированно от всех прочих. Это было только на руку всем тем барьерам распространения информации, которую выстроила компания вокруг своей деятельности. Правила существовали, но распределительная система практически исключала возможность нарушения оных. Ричард выучил путь до нужной двери своей рабочей обители, за четыре года работы в компании, — наизусть. Лифт номер семь, подняться на четвертый этаж, прямо по коридору до третьего поворота, затем еще один поворот налево и остановка возле шестой по счету секции: вновь стандартные процедуры сканирования сетчатки, отпечатка пальца, никаких пропусков. Пройти в камеру дезинфекции, которая заодно сканирует все возможные физиологические величины, сверяя их с базой данных. Очень удобная система, как он неоднократно про себя отмечал. Если бы кто-то (что почти невозможно) смог бы добраться сюда и с помощью шантажа, угроз или насилия — заставил бы открыть дверь в секцию, то физоскан (как прозвал его про себя Ричард) — тут же сообщил бы об ошибке на центральный пост охраны и выпустил бы добротную дозу усыпляющего газа, который не имел ни запаха, ни цвета, но через две-три секунды все находящиеся в камере попросту уснули бы. Случались и забавные случаи, когда сотрудники возвращаясь из месячного отпуска — набирали достаточное количество килограмм, что бы физоскан, сканируя и сверяя с базой: не распознавал их телосложения, в связи с тем, что они забыли сообщить в программный отдел информацию о некоторых изменениях в их фигуре, и выпускал газ, после чего охранники, приведя нерадивого отдохнувшего в чувства, вынуждены были отправлять его на медицинское освидетельствование, а затем домой. Работоспособность после такого газа падала в разы. Красный свет — задержать дыхание, обработка дезинфицирующим раствором, затем вновь восстанавливалось привычное глазу освещение и дружелюбно открывалась внутренняя дверь. Зайдя в уже ставшее почти домом помещение в глаза бросилось нечто непривычное. Никого не было на своих рабочих местах, все столпились в круг вокруг стола и тихо переговаривались. «Можно подумать их кто-то услышит, — подумал Ричард — а кому в действительности есть интерес в том, что вы говорите — не помешает ваш заговорщицкий полутон, это уж точно» Кто-то обернулся и подозвал его к остальным. Он вновь слишком углубился в свои мысли, что вздрогнул от неожиданного осознания того, что он все-таки до сих пор здесь и кто-то обратил на него внимание. Подойдя к столу он увидел объект их пристального внимания и столь же бурного обсуждения — приказ директории компании, в котором черным по белому говорилось, что (вот же небывалое событие) весь их отдел антибиотических разработок третьего уровня вызывают на экстренное совещание по вопросам реформирования состава. Глаза Ричарда расширились, а все прочие мысли будто резким броском выкинуло куда-то совсем далеко — не просто на задний план, а временно вообще прочь из головы, когда он увидел куда их приглашают в действительности. В приказе, в самом низу правого угла, пристроились несколько неприметных с виду слов, но в целом они значили в разы больше, чем все написанное на остальной поверхности стандартной формы листа. Там указывался сорок первый этаж. «Только подумать! — взметнулся в голове Ричарда возглас — Сорок первый этаж?! Мы же не какой-то строго засекреченный отдел черт знает какого уровня, а всего лишь мелкая группка второсортных ученых, которые бахвалятся за пивом в дешевых барах, что работаю в крупнейшей фармацевтической компании вселенной, хотя на деле стоят чуть выше обыкновенных охранников и уборщиков, только получают чуть больше и считают сами себя чуть лучше…» Накатило ощущение, будто температура его тела резко подлетела на несколько градусов и всю кожу неприятно закололо, словно сотни тонких, как нос комара, иголок впились в него — явный признак закоренелого невроза. Испарина выступила на лбу и, что бы не потерять равновесие, он впился руками в стол так, что побелели костяшки пальцев. Мироощущение было нарушено и в его уютный, привычный и относительно теплый полог палатки ворвался арктический ветер, несущий тысячи микроскопических кусочков льда, больно рассекающих лицо и снижающие видимость практически до нуля. Зловонный запах гнилой рыбы ударил в нос, наполнив собой всё пространство, казавшейся до сего момента надежной, палатки. Это был хищник. Голова белого медведя, с оледеневшими шмотками крови на шерсти вокруг пасти и злобным, голодным оскалом — медленно и изучающее пролезла внутрь. Не торопясь и понимая, что добыча уже никуда не уйдет не при каких обстоятельствах, взгляд зверя остановился на нем. Кто-то схватил его за плечо. — «Может тебе воды? Видок у тебя неважный. Мы все, конечно, обеспокоены этим событием, но ты чересчур распереживался, Ричард.» Он поднял взгляд, приложив к этому немало усилий, но прежде сделав глубокий выдох. Иллюзия рассеялась. Что-то с ним действительно не в порядке, слишком она была яркая, практически осязаемая и выместившая собой реальность. Неужто галлюцинации? По сравнению с этим — произошедшее утром в парке показалось детским притворством, которое исчезнет, если показать ребенку конфету. Если бы меня сейчас не привели в чувства, то я бы, наверняка, упал бы в обморок. Еще бы секунда и он бы не выдержал, ведь так «по-настоящему» он видел эту морду медведя, ощущал холод арктической бури и чувствовал гнилостный запах рыбы, исходивший из пасти зверя… Он отмахнулся от остатков иллюзии, как от назойливой мухи и перевел свой взгляд на спасителя. Это была Саманта Ласт. Молоденькая девушка, недавно окончившая с отличием один из самых престижных медицинских вузов и взятая (не без применения связей влиятельного папочки — владельца сети аптек, конечно) младшим сотрудником в отдел третьего уровня в «Крой Макченс». «Слишком молодая, с живой душой и горячим сердцем… Что она забыла в науке? Чересчур чувственная, добрая и наивная… Странно, что она продержалась здесь уже больше трех месяцев.» Так думал про себя Ричард. Хотя она и была чересчур живая и общительная, а он, как старший научный сотрудник, после главы отдела: достаточно часто контактировал с ней в связи с осуществлением непосредственной рабочей деятельности — сближаться до уровня друзей, к чему она своей горячностью всех активно агитировала, — он не желал. Может, потому, что она ко всему прочему казалась ему маленькой и глупой, а может и потому, что он просто не хотел прикасаться ледяным холодом своего сердца к столь хрупкому цветку, в котором так идеально были сосредоточены тепло и свет молодости. «Но вот только эта почва… — думал он, — нет, здесь ничего кроме паранойи и маниакальной депрессии к сорока годам произрасти не может. Слишком много здесь тайн, слишком гнетущая атмосфера и слишком жесткие требования.» — «Спасибо, Саманта. Не стоит. Происходит что-то странное. И у меня, в связи с этим, нет никаких хороших предчувствий.» Она было открыла рот, что бы как-то вновь поддержать его, но тут дверь открылась и в помещение вошел незнакомый человек. Ричард выпрямился. Незнакомый господин жестом пригласил их, проведя рукой в сторону двери. Это за ними. Сопроводитель.