Пообещай мне.

      Закрытое пространство, давящее на черепную коробку и топчущее со всех сторон, нагоняя смутную печаль и серую апатию. Угнетает. Два подростка, запертых в пустой и стылой квартире, забитых и зажатых по разным темным углам комнат. Обдолбленное создание выходит за рамки опьяненного рассудка: хочется длинными пальцами шкрябать по обветшалым пепельным обоям, сдирая их, судорожно хватаясь за голову и пожиная грусть повсюду. Тусклый свет парафиновых свечей, разбросанных по всему поприщу, палено освещает сумрачное помещение. На наших шеях уже давно покоятся крученные петли. Мы — живые петли друг друга. За дубовой дверью ванной слышится очередной скрип старых и прохудившихся деревянных половиц, пьяный топот в соседней комнате и скрежет цветного, битого стекла бутылки игристого шампанского, мягко шуршат лепестки увядших красных и белых роз, а в воздухе витает и бьет в нос резкий запах мятных леденцов. Из железного крана шумным градом льется ледяная вода, разбиваясь об жестяные края ванны, вышарканные белой известью, заполняя ту поверхность прозрачной студёной жидкостью медленной струей. На худощавых руках парня с янтарно-карими глазами виднеются глубокие порезы двухдневной давности. Подобные действия с собой совершать ему не впервой. Пусть и для жизни они опасны да убийственны. Ведь ты уже мертв. Чувство душевной и раздирающей боли отступает на второй план, приходит лишь наслаждение и отупляющий голову кайф. Мне мало. Ты палач самого себя. Ты зависим от этого глупого занятия. Все зависит лишь от тебя. Какие демоны и мысленные волки тебя ведут на этот поступок? Что ты хочешь доказать этим? Ведь, возможно, завтра для меня больше не наступит. Можно делать все, что угодно твоей душе. Все, что захочешь. Захочешь увековечить свое тело — увековечь. Захочешь пьянить — пьяни. Захочешь уничтожить себя — уничтожь. Захочешь сойти с ума — сойди. В его ладони покоится очередное острое и платиновое лезвие. Вновь пошагово и медленно разрезать свою плоть и слышать как рвется уже измученный и мертвенно-бледный эпидермис, каждый раз захлебываясь в собственной красно-алой субстанции? Наконец-таки закончить свою жалкую и пустую жизнь? Раз и навсегда поставить черную и жирную точку на всей этой глупой и, на первый взгляд, юродивой истории? Завершить все надписью «эвтаназия»? Перебинтованная рука машинально поднимается, разрезая хрупкое и костляво-тощее запястье, окрапывая багровым дождем холодный и кафельный пол, а в глазах, словно в пустых зеркалах, читается мутно-серая тоска. Не ново все-таки. Совершенно ничего не чувствуется, не ощущается, мне это до жути нравится: причинять своему молодому телу агонию, страдания и мучения. Так можно отвлечься ото всех преследующих проблем и негодований, не напрягаться для достижения определенной цели, не думать о каких-то сложных, непонятных голове вещах и просто очутиться в мире упоения. — Снова. Ты дурак? Не надоело еще? От другого раза толком-то опомниться не успел, — за спиной шатена внезапно возник силуэт худощавого на вид светловолосого парня, склоняющегося над ним. — Разве тебя это должно хоть как-то волновать вообще? — юноша отвечал довольно жестко и равнодушно, разрезая толстым лезвием ножа угнетающую тишину. — Почему не должно? Мы друг другу вовсе не чужие люди, — в низком и убаюкивающим тембре молодого человека звучала капля легкого удивления и недопонимания. Захочешь умереть ты — умру и я. Я за тобой хоть в ад, хоть в глубины морские пырну, а до тебя этого все никак не дойдет. Почему ты такой глупый и упрямый? — Твои поступки сами за тебя отвечают. Слова ничего не доказывают. Не прикидывайся, как будто ты ничего не понимаешь, — звучный голос шатена становился все громче, тверже и напористей, отдаваясь и разбиваясь эхом по всей комнате, и прерывая ход бурных мыслей светловолосого. В ответ парню прозвучал лишь раздраженный и усталый вздох. — Махиру, и что мне теперь с тобой делать? — юноша с кроваво-алым взором с некой маниакальной осторожностью и аккуратностью стал приближаться к Широте, пытаясь ненароком его не спугнуть. — Ты сделал то, что хотел, Куро, — парень боком притиснулся к холодной стене, стараясь как можно дальше отдалиться от него, спрятаться, исчезнуть и провалиться сквозь землю. Я больше не хочу тебя знать. Кого я обманываю? Ты попал так метко. В самое сердце, а между нами до сих пор пробегает обжигающий кожу ток. К черту эту любовь. Куро, приблизившись к Махиру, мягко прикасается к нему, плавно охватывая то самое вдоль и поперек порезанное запястье. От парня веяло легким запахом крепкой и кофейной выпивки.  — От тебя опять несет за три версты. Прекращай упиваться до беспамятства, — развернувшись, парень взглянул на своего собеседника, отстраняясь и детально изучая того укоризненным взором медовых глаз. — У тебя свои сладости и пристрастия, у меня — свои. Тем более мы друг другу ничем не противоречим, и каждый занимается тем, чем хочет. Ты же меня не слушаешь, — сонным голосом протянул светловолосый. Ты такой загадочный, но одновременно открытый, как книга. Прост как три копейки. Сложный и легкий. В это время ванна заполнилась до своих краев студёной жидкостью, выплескиваясь и капая на кафельный пол тонкими струями, неспешно растекаясь по его поверхности. — Почему ты предал меня вновь? Обманул? Ведь обещал же. Почему? Все мои попытки привлечь тебя к себе не увенчались особым успехом: ты продолжал пить, гулять по разным девицам легкого поведения, абсолютно наплевав на мои чувства к тебе, болван. Зачем было топтать все то, что присутствовало между нами? Тебя почти что не бывало дома, ты хоть задумывался обо мне, хоть на мелкую крупинку времени? Я волновался и пережи.. — но парню не дали договорить до конца: его нежно заткнули легким поцелуем опьяненные и шершавые губы Куро. Этот сладостный вкус на его устах вводит в ошеломительное и дурманящее состояние. Конечно, светловолосый всегда знал, как угодить и заставить замолчать своего порой надоедливого возлюбленного. Он знает все твои слабости. Он знает о тебе абсолютно все, он держит тебя в ежовых рукавицах. Пусть он и ворчит, жестко бранится на Куро время от времени за то, что парень бывает в нетрезвом положении, но он любил его таким, какой он есть. Любят не за что-то, а просто так. Этого впредь не изменить, сколько ни старайся. Этот ленивый и раздражающий всем, чем только можно, идиот засел у него плотно в сердце, как заноза, еще на очень долгое время. Сколько я тебя прощал за все эти выходки? Смогу ли я верить тебе? Вновь соврешь? И при первой возможности слиняешь в очередной кабак? Но что-то заставляет меня поверить твоим словам снова. — Застал меня врасплох. Сколько можно? Всегда так. Ведь это же не честно, — обидевшись и надув щеки, Махиру чисто по-детски сложил свои пухлые и сахарные губы в уточку. Это крохотное действие со стороны шатена вызвало невольную улыбку на безмятежном лице Куро. Глупый Махиру. Больше не теряйся в себе. Я боюсь и я запиваю все свои страхи и сомнения, но я не могу принять и открыто сказать об этом именно тебе, признаться. Ты и так разочарован во мне больше некуда. Эта привычка еще больше начинает разрастаться, от нее никак не сбежать. Я не хочу просить о помощи и садиться на твою шею, а ты из-за меня мало-помалу убиваешь себя. Почему именно я? Можно напиться и от радости, и от горя одновременно. — Махиру, почему твой выбор, собственно, пал на меня? Мог бы и положить глаз на какую-нибудь молоденькую и красивую девушку с приличными формами и объемами, — этот вопрос заставил Широту залиться от и до красной краской. — Почему ты решил поговорить сейчас именно об этом? И как ты еще способен задавать подобные вопросы? Разве мы выбираем, кого нам любить? Ты пронзил мое сердце золотой стрелой. Я не могу тебя отпустить и потерять, пойми. Ты — мой единственный яркий лучик греющего солнца в темном подземелье моей жизни. Теперь я это полностью осознал. Без тебя — я никто. Тем временем безмятежный взгляд очей Куро скользнул на кран, хлыстающийся ледяной водой: — Разве я тебе такой нужен? Конченый, — светловолосый парень уже метал грозы и молнии в сторону оробевшего шатена. При первом удобном случае, робости и следа не осталось, Махиру резко хватает юношу за грудки его белоснежной рубахи, буквально волоча того к ванне и окуная полностью сапфировой макушкой в воду. Тот совершенно не колеблясь, понимал, что он подобного отношения заслуживает. Пусть парень делает с ним, что душе угодно, чего желает, хоть и шатает из стороны в сторону и бросает в прозябанье. Я все вытерплю. Это еще мягко сделано. — Будешь так слова пускать на ветер.. Мне больно и крайне неприятно слышать подобное от тебя. Буду делать так, сколько потребуется, приводить в чувства тебя надо, совсем распустился, — легким движением запястья Широта, вцепляясь твердой хваткой, оттаскивает Куро за его мокрющие прядки светло-небесного цвета, синего моря, приближаясь к нему: по анемичному цвета лица и его очертаниям каплями скатывалась вода, прилипшие ко лбу волосы, прикрывавшие смутный и замеревший взгляд кровавых очей. Отдайся мне. Я следом за тобою. Сам того не ожидая, Махиру резко рухнул на пол, ударившись лопатками об кафель, а сверху его «ломанные» плечи сжимали две крепкие и сильные руки. — Береги себя. Я слишком сильно привязался к тебе. Ты не должен делать этого с собой. Хоть раз позаботься о себе. Я же все-таки люблю тебя, Махиру, — руки шатена мягко обвили чуть горбоватую спину Куро, прижимая того к себе. — Пообещай мне, серьезно. — Обещаю. Клянусь, я изменюсь ради тебя, ради нас.