Долгожданный подарок

*** За жарким летом пришла осень, яркая зелень сменилась на золотой багрянец. Потом разноцветье накрыло белым покрывалом. Было ещё два праздника, на летнем я был, прыгал через костер, танцевал до упада, облазил всё, что только можно. На осенний меня не взяли, потому как он, как и зимний, проходил в звериной шкуре, и я мог ненароком пострадать. Всё ж в звериной шкуре очень трудно соизмерить силу, вроде легонько ткнет – и во мне дырка. Но я не успел соскучиться. Дел было полным-полно. С теми же учениками. Из тридцати желающих в зиму только семерых оставил. Я решил, что сначала обучу самых способных, они и быстрее материал схватят, и сами смогут в следующем году учить. И я тоже в остальные зимы не намерен был прекращать рисовать и учить. Потом снова весна. И снова лето. С близнецами мы облазили близлежащие леса, но далеко не уходили, дети ещё, никто не отпускал далеко. Они частенько гуляли в шкуре, я – развалившись на их широких спинах. Научили меня охотиться, стрелять из лука. Поскольку их луки были для меня неподъёмными, батя смастерил для меня небольшой, по моей руке. Ещё – метать ножи, когда стало более-менее получаться, мне преподнесли набор метательных ножей, тонких, красивых. Мечей у них не было, да и зачем, если они в шкуре любой меч голыми ручищами пополам сломают. А ещё научили драться на ножах, хоть и не так ловко, как у них, выходило. Ничего, какие наши годы. Зато я приноровился, как белка, скакать по деревьям. Медведям тут было за мной не угнаться. Что удивительно, чем выше я забирался, тем лучше себя чувствовал, перепрыгнуть с одной макушки на другую для меня было плёвым делом, голова на верхотуре не кружилась, и с координацией проблем не было. Батя на это только руками разводил, говорил, что, наверно, кровь сказывается, та, в кого я превратился. Врагов у них не было, эти дремучие леса были их родиной, чужаки сюда практически не заходили. Только на границе было несколько посёлков, в которых торговали с остальным миром пушниной, медом, самоцветами, кружевом и поделками из камня. Из камня они делали потрясные кружевные вещи, вроде наличников на окна, перил в дома, тончайших перегородок. Не мои медведи, а в основном семейства лисиц и рысей. Принцип был тот же, что мне батя показал, когда камушек в птичку на моих глазах превратил. Вскоре на постоянный экспорт пошли и расписные изделия, которые перевертыши научились делать просто великолепно. Я и не заметил, как прошла моя седьмая зима тут. Я так и не вырос больше, близнецы же переросли меня на полголовы и останавливаться не собирались. Всё так же бесился и дурачился, был бесконечно счастлив. Про прошлую жизнь почти забыл. Да и что вспоминать? Как меня в школе травили? Как в универе пальцем тыкали? Неудивительно, что я не хотел из детства выходить, там у меня детства не было. Разве что бабушка иногда снилась. И Алевтина Егоровна. Больше не по ком грустить было. *** - Да здравствует новый день! С этим кличем я подорвался с кровати. - И мой день варенья! Ура!!! Подумать только, мне тридцать лет. Я поскакал мыться и одеваться. - Ура! – ступенька. – Ура! – ещё одна. – Ура! – ещё. – Ура! - Ты чего горлопанишь! Меня перехватили ручищи батьки и подкинули вверх. - Урааа!!! – я замолотил руками-ногами. – День варенья! - Ха-ха-ха! Неугомонный! Беги скорей! Мамка вкуснятину приготовила! – меня хлопком по попе подтолкнули к кухне. - Мамка! – я повис на женщине сзади. – А что вкуусненького? – я чмокнул её в щеку и поскакал к столу. Спокойно ходить не получалось. - Садись уже, именинник! - Привет, снежинка! - Именинник! – меня закружили на руках близнецы. - Флерран! Молодчинка наш! – чмокнула меня сестренка. Подошел Террен с женой, обняли, расцеловали. - Быстренько к столу! – поторопила мама. На столе красовался большой ягодный пирог, куча плюшек и пирожков, медный чайник сверкал боками. Я скоренько уселся, схватил в каждую ручонку по пирожку и засунул оба в рот. - Не торопись, сладкоежка! – Машшея поставила передо мной пузатую кружку. - Мгум, – я не мог оторваться от своей вкуснятины. - Маленький мой, с днем рождения! – вошедший Наррав поставил рядом со мной коробку. - Мням? – я постарался побыстрее прожевать. Вытер руки и залез внутрь. – Ура! Какая красотища! Я выложил на стол потрясающий набор кистей и красок. В коробке оставался большой белоснежный альбом. - Эт-то откуда? – я от неожиданности аж заикаться стал. Перевертыши такого сделать не могли, значит, заказывали, но это же жутко дорого! Сидел и гладил красоту пальцами. Кисточки тонюсенькие, маленькие, мягонькие, от разноцветья красок пестрело в глазах. - Тебе нравится? - Дааа, великолепно! Невероятно… но как? - У белых мастеров заказали, успели, хвала духам. - Батькааа. Спасибо огроменное! – я полез всех целовать-обнимать. – Любимые мои, как же я вас обожаю! Это потрясающий подарок! - На здоровье, снежинка! В течение дня подъехали остальные медведи, стали готовиться к вечернему празднику. Гуляли до глубокой ночи, меня зацеловали, затискали, надарили кучу подарков. Конечно, медведи, как и все перевёртыши, любят праздники, и праздновали мой день рождения не в первый раз, но тут, как-никак, юбилей, расстарались на славу. Мне подарили новую красивую шубку из белого меха, теплую, легкую, новый лук, тоже из какого-то белого дерева, звонкий, упругий, какие-то украшения, тонкие и звенящие. Ещё набор метательных ножей в красивой перевязи. Ещё кучу всего. Праздновали-гудели целых два дня, потом гости разъехались. На третий день я не смог встать с кровати. Руки-ноги просто ломало, голова раскалывалась, в глазах резало до одури. Перепугался не на шутку. Да я ни разу за все эти годы даже не чихнул! Мама, когда вошла будить, аж на пол села, за ведуном метнулись. К вечеру стало ещё хуже. Было такое чувство, что кости горят и плавятся, глаза вот-вот вытекут, кожа по-живому слазит. Даже волосы болели! Я метался и орал, как резаный. Ведун не отходил ни на секундочку, что-то в горло заливал, что-то бормотал. Я не знаю, сколько это безумие продолжалось. Голос я сорвал, шевелиться уже не мог, от малейшего движения простреливала жуткая боль. Заливаемые лекарства были как лава, обтирания, казалось, снимают кожу. Мне было больно-больно-больно! Я не впадал в беспамятство, не мог спать, каждая секунда была как вечность. Я лежал и скулил. Из глаз текло горячее, кожа то пылала, то, казалось, покрывалась льдом. А потом всё резко кончилось. Как отрезало. Я оставался в сознании и не мог поверить, что всё. Может, я умер? Кто-то кружился у кровати, я их чувствовал всей кожей, не открывая глаз. Старик. Сидит у окна, дремлет. Мама складывает вещи. Моррас. Поставила кувшин на стол. Тихо вышла. Я попытался двинуть рукой. Получилось? Надо же, не болит. Я вздохнул поглубже. Ничего не болит! Боже, неужели всё!!! Открыл глаза. Мама метнулась к кровати, ведун встал, подошел, стоит рядом. - Сынок! Маленький мой! Как ты, снежинка моя? – взяла аккуратно за руку, по голове гладит другой. Хорошо-то как! - Сарраш, принеси мальчику попить! – распорядился ведун. - Конечно-конечно! Сейчас! – выбежала из комнаты. Зачем? А кувшин на столе? - Лежи. Не шевелись пока. Я попытался открыть рот, спросить. Он положил шершавую ладонь на рот. - Молчи. Не говори. Ведун осмотрел глаза, прощупал руки, ноги, помял живот, помассировал ступни. - Вроде всё хорошо. Ну наконец-то. Держи-ка, – сунул мне что-то плоское и соленое в рот. – Не глотай, пусть рассосется. Вошла мама, принесла кружку. Ведун взял, насыпал в неё целую пригоршню какого-то порошка, пахнущего травой и малиной, размешал. Получилась густая кашица. Перелил массу в чудной ковшичек с узким носиком. - Рассосалось? – я кивнул. – Молодец. Давай потихоньку… – поднес носик ковшика ко рту. Я осторожно глотнул. Как вкусно! Мята, щавель, малина, брусника, какая-то трава незнакомая, немного меда. Высосал всё до капельки. – Умница, малыш. Теперь давай, баиньки. Я опять кивнул, закрыл глаза и моментально заснул. Проснулся от наглого солнечного лучика, лезущего в глаза. На дворе – белый день. Сколько я проспал-то? Вот я засоня. Тихо шуршали листиками, переговаривались берёзы и осины. Одуряюще пахли фиалки на подоконнике. Защебетала какая-то пичуга. Во дворе залаяла собака, зацарапал когтями по стволу берёзы кот, шипя на пустобреху. На кухне трещали полешки в печке. Так, минуточку. Какие листики? По лестнице протопал Наррав. - Флерран, сынок, проснулся! – он ворвался в комнату, принеся с собой запах дерева и лака. Мастерил, наверное, что-то. С грохотом поставил табурет, сел рядом с постелью. – Как ты, хороший мой? Залетела мама, запахло хлебом и ягодами. У нас на завтрак пирог? Это здорово! - Хороший мой, ну наконец-то, открыл глазки! Мы уж испереживались все! Хоть ведун и успокаивал, но всё равно, уж вторые сутки спишь, не добудиться. - Ээээ? – разлепил я рот. Пить хочу, умираю. - Пить? – мама взяла кувшин со стола, налила в кружку. – Давай, хороший мой, потихоньку. Папа гладил меня по руке. Такой встрепанный, смешной. Вода, холодненькая, объедение! Я смотрел на своих любимых, мне так тепло сделалось, я заулыбался. Попытался руку поднять, но она была такая тяжеленная. - Не спеши, малыш, всё потихоньку будем делать, – папа помог мне приподняться и сесть, поправил подушку. – Кушать хочешь? Я прислушался к себе, в животе тут же забурчало. - Сейчас-сейчас! – мама выбежала. - Какая ты сплюшка… – папа потрепал меня по голове. – Ну ничего, на всё лето отоспался. Что теперь ночами делать будешь? – улыбнулся он. Я зевнул. Так хорошо! Пришла мама, принесла вкуснющую кашу. Кормила меня с ложечки, руки отчего-то никак не поднимались. Папа молчал и гладил меня по руке. Я покушал и зевнул. С ума сойти, вроде только проснулся и опять спать хочу! Папа поправил мне постель, помог улечься, мама чмокнула меня, и они вышли.