Я — всего лишь очевидец событий.

Каждый однажды задумывается о том, что его существование бренно и, впрочем, никчёмно. Кто-то от таких мыслей совершает суицид, а кто-то держится достойнее (ну или трусливее), поэтому просто закрывается в себе. Суицид — выход из любого положения, каким бы отвратным оно не было. Этой мысли всегда придерживался Жакоб. И был поражён самим собой. Он — красивый и умный парень из богатой семьи, он не знает запретов и не знает волнения за что-либо ещё кроме своей репутации. Так почему он, Жакоб, начал демонстрировать суицидальные наклонности? В такие моменты Жакоб всегда идёт к брату. У Конте Старшего чистый разум и взгляды, сплошной реализм. —Прима, — всегда обращался к Старшему брату Жакоб, — Со мной творится что-то не то, Прима. Поправив пышную причёску и приобняв брата, лежащего на коленях, Прима отвечал тому, что жизнь не может носить только чёрное пальто, что однажды его пачкают белой, жёлтой, розовой, да любой краской, пусть и смывается она за минуту. Жакоб внимательно слушал. Вообще любил слушать философию собственного сочинения Примы, любил тембр его голоса. Грубый, но успокаивающий, резкий, но в ту же минуту звучащий так мягко. «Будь я девчонкой! Я бы прихлестнул за ним.»—часто думал про себя Жакоб. И часто думал о том, что, возможно, даже испытывает крайне тёплые чувства к Конте Старшему, и, отнюдь, далеко не семейную любовь. Говорят, что любовь — это прекрасное чувство. Говорят, что бабочки в животе. Но многие забывают о том, что бабочки имеют свойство жить всего один день. Я — местный дворецкий. И я не был удивлён, что события тех дней произошли именно так. Никто не знал, оно само собой, но у младшего, Жакоба, выявили расстройство личности. Мог ли я, обычный дворецкий при особняке, говорить об этом всем? Нет, разумеется. Каждый день я замечал, что Конте Младший буквально глаз не сводит с Примы, старается находиться рядом, буквально дышит им, пробует все его слова на вкус, запечатывает в бутылёк его голос, чаще лежит у того на коленях. Прима, в свою очередь, не был против. —Кого бы ты не полюбил, — говорил Прима, — Это ценное чувство. Оно нужно. Без него не обходится жизнь. И бабочки в животе живут до тех пор, пока гнев, обида или ревность не переварят их. Стоя у двери, даже я порой внимал его словам. Насколько это был приятный голос, насколько красиво, мудро и сладко он излагал каждое своё слово. —Прима, я скажу три заветных слова и буду ждать твоего ответа. Твоего решения. Твоих действий. Сколько бы времени на это не было.—Конте Младший приподнялся с колен брата и прошептал тому на ухо: «Я люблю тебя.» По Конте Старшему, вернее, по его лицу, никогда не удавалось понять, что он чувствует. Прима встал с большого, обделанного кожей кресла, вместе со своим телом поднимая и тельце брата, и молча вышел из комнаты. Одиночество бывает разное. От утраты близкого в связи с его гибелью, от утраты человека, что был так дорог твоему сердцу. Одиночество съедает. Но съедает от того, потому что само не желает оставаться одному. Жакоб ждал. Долгий, мучительный месяц игнорирования со стороны брата. Жакоб скучал. Скучал, а в тайне надеялся на то, что сейчас, прямо в эту минуту Прима зайдёт в комнату с заветной фразой на устах. Я наблюдаю их каждый день. Я — их дворецкий. Я тот, кто видит их двадцать четыре часа в сутки. Я — их тень. Конте Старший на днях разошёлся с Шарлоттой. Нашёл действующие аргументы, улучил в измене, попросту признался, что не была белокурая девица важна ему. Никогда. Не став выслушивать громких слёз и истерик, Конте вывел барыню за руку, за дверь, сказав лишь то, что не желает больше видеть это своё разочарование близь особняка. Я увёз девушку домой. Сидя на кровати, Жакоб затаил дыхание, отложил книгу. Он услышал шаги по лестнице. Он надеялся на то, что это был Прима. И он оказался прав. Прима упал на колени перед кроватью, потянув Младшего за ворот накрахмаленной рубахи. —Я люблю тебя, а если б не любил… Жакоб от счастья чуть не задохнулся. Сколько бы ты ни врал себе, правда однажды очень больно рубанёт по затылку. Прекрасный третий месяц прекрасных отношений братьев. Но никто даже не догадывался о том, что всё может быть так плачевно. Я — их дворецкий. Я — их отражение. Я — их разум. Я знаю, что Жакоб страдает от расстройства. Я знаю, но предупредить Приму не смогу. Да и ни к чему. Конте Старший действительно любил своего брата, действительно душой, действительно отдаваясь тому целиком. И знал про всё, что творилось с Младшим. И был готов к любому повороту. Повороту к любому из обрывов. Не ожидал того, что всё получится именно так. Ты смотришь на труп своего любимого. Как отвратительно. Смотришь безумным взглядом. Понимаешь, как опрометчиво поступил. Понимаешь, только в глубинах своей загнившей души. Твой любимый человек лежит в луже, состоящей из крови и пролитого пива, а ты стоишь напротив и пытаешься угомонить дрожь в коленях. «Что будет со мной? Что делать?» — это единственное, о чём ты думаешь. Душа словно в горле встала, сердце застучало, словно беснующийся зверёк в тесной клетке, чёртова дрожь в коленях, резко сузившиеся зрачки. Да только посмотри на себя, насколько отчаянно ты выглядишь сейчас. Тебе так больно. И нет сил говорить. Ком в горле, боль, отчаяние на грани психоза. Всё разрушилось. Полиция установила смерть как случайную. Но ты. Ты сидишь на полу перед этим местом частенько. Пустой взгляд, он как кукольный. Что творится у тебя в душе? Боже! Мне больно смотреть на это. Больно видеть, как сжимается твоя душа. Как долго ты отказывался впитывать радость? Как долго отторгал всё хорошее ради своего одиночества? Ты боишься прикасаться к людям. Боишься коснуться их и убить. Убить морально. Заразить своей болью. Ты полностью абстрагировался. Изредка я прихожу к тебе постирать вещи, приготовить поесть, и нахожу тебя всегда в том же месте в том же положении. Ты не двигался никогда, кроме одного раза, когда потянулся к лицу, чтобы стереть слёзы. Ты не пускаешь никого в свой мир. Ты шепчешь слова, которые понимаешь только ты. Ты не жив и не мёртв. Ты пустой, безликий. Не могу помочь ничем. И единственное, что я делаю, это сажусь рядом с кружкой горячего чая, смотрю на то место, точно в воду, и пытаюсь понять твою боль, которая расплывается подобно кругам всё на той же озёрной глади. Прима знал. Прима был готов заранее. Прима любил Жакоба. Любовь — страшная вещь. Любовь создаёт, любовь рушит. Твои чёртовы высотки рассыпаются в одно мгновенье. Складываются пополам. Я — всего лишь дворецкий. Я — всего лишь отражение, тень, разум. Теперь только для одного.