Мы не умрем

Всякая тварь погружаться в зиму не хочет, А кто ее спросит? Тикки Шельен "Мы не умрем"

Баки смеется и отводит взгляд, словно стесняясь смеха. Стив стоит, глядит: на темные ресницы, на линию скул, на легкую щетину, мягкую, хотя и обветренную кожу, на шею в расстегнутом вороте свитера. Баки телесен, плотен, мягок, резок – жив. Стиву невыносимо хочется приникнуть губами к теплому местечку на плече, вдохнуть знакомый запах – чуть соленый, насыщенный и терпкий… Стив сорванно хрипит. Больно и холодно. Одежда насквозь вымокла – странно, самолет явно угодил на сушу, воды вокруг нет… Он разлепляет веки. Тусклый свет режет глаза. Стив жмурится, хочет пошевелиться. Ужасно холодно. Но главное – он жив. Нужно связаться с Пегги. Рация… возможно, ему опять повезло. Господи. Спаси. Баки бесится молча. Больше не ворчит, как было на гражданке. Нет – молча сидит возле едва тлеющего костра, чистит ножи. Скольких он снял сегодня, когда закончились патроны? Вновь спас Стиву жизнь. Не оправдание то, что Стив не просил. – Я же просил тебя оставаться с парнями, – Стив все же это говорит. Он должен обсудить с Баки это. Они уславливались. В сером небе тихо прокладывает курс летящий на юг клин. – Нет, Кэп. Ты приказал быть со всеми остальными. – Именно. А ты… – Нарушил твой приказ, – Баки глядит, глядит на свой блестящий нож. Скольких он им убил? Сегодня. Из-за Стива. Вражеских солдат, но почему-то из-за этого не то чтобы когда-то было легче... – Посмотри на меня. Баки устало поднимает голову. Он злился, когда взялся чистить их, свои ножи, но злость его и вымотала. Он не уступит, но смотреть на Стива ему непросто. Непросто идти против своего командира. Да что командир – на самом деле Баки не любил спорить со Стивом еще на гражданке. Предпочитал ворчать, не сталкиваться прямо. Трудно Баки с ним. – Я был неправ, – говорит Стив, – прости. Баки моргает. – Не хотел, чтоб ты рисковал тоже. – Сдох бы там один. Попал бы в плен, еще хуже, – выпаливает тот ему слова, которые, похоже, так и крутил внутри, у себя в голове, заезженной пластинкой. – Кто бы тебя выручил? А если бы убили, думаешь, мне легче было бы оставаться без… Он обрывает себя – вдруг услышат. – Я был эгоистом, – говорит Стив, кается искренне. – Был, Баки. Извини. Могут услышать. Могут подойти назад к костру Коммандос, отосланные им в обход – но Стив склоняется, целует губы – теплые, сухие. Баки хватается за его шею, позабыв ножи. Они целуются, слыша крики летящих птиц. Волосы смерзлись. Смерзлось все – примерзла одежда к полу. Ветер нанес снег в рубку через разбитое стекло. То глазом стрекозы бликует в золотистом свете северного заката. Такой красоты Стив, вероятно, в жизни не видал. Иней на ткани тает – это все его чертов метаболизм, должно быть. Вся одежда мокнет, ему ужасно холодно. И очень голова болит. Под пальцами на волосах слой льда, лед у него под головой бурый от крови – рана, значит. Ладно… В глазах троится. Очень умирать ему не хочется. «О боже, прости, Бак, я виноват, – думает Стив. – Я слишком рисковал. Не было у меня того, чьей злости бы боялся». Он встает. Шатается, делает шаг и падает. Да как же его ушибло, что идти нельзя? «Прости меня, Бак, – думается медленно. – Прости меня, друг. Когда ты упал, самый родной мой, я… мне было страшно. Страшно сорваться следом. Вот я и сделал это. Может быть, считал в глубине сердца, что так будет... правильно. Я очень виноват… Я все еще ужасный эгоист. И идиот. Бак…» Стив ползет к панели. Баки мычит тихонько. Холодно и пахнет смерзшимся сеном. Этот вот сарай – пожалуй, самые роскошные апартаменты их отряда за последний месяц. Осень заканчивается, даже сухой ноябрь кажется сносным по сравнению с зимой и грядущими морозами. Стив обнимает Баки. Запускает руки ему под грязную давно, синюю его куртку, греет их на коже. Бак тоже запускает руки ему под одежду, так теплей, прижавшись. Они оба устали. Засыпают оба. Надо бы расцепиться, если их застанут… Баки сопит ему в грудь и говорит медленно: – Раньше бы ты такой зимы не пережил. Я бы боялся проснуться и найти тебя холодным. Я иногда прислушивался, дышишь ли ты. Помнишь, в тридцать девятом? Стив сонно шепчет ему в волосы: – Я до сих пор, бывает, слушаю, дышишь ли ты. С той самой Швейцарии. Когда мы по лесу шли, мне все было страшно, вдруг ты… не знаю. Глупо. Они прикасаются друг к другу так уже довольно долго. Достаточно, чтобы успеть стереть о старую смерзшуюся солому с рук следы своей любви. Усталость такая, что после этого становится не легче, а грустней. – Просто дыши всегда, – друг просит, – обещай мне… Он засыпает на груди у Стива. Стив говорит: – Да. Рация не работает, а рубка обесточена. Стив кое-как находит место, куда снег не наметает, не достает ветер. Закрывается щитом на всякий случай. Нужно потерпеть. Тело в конце концов сумеет вылечиться. Эрскин, гениальный добрый старик, для этого все сделал. Нужно немного подождать, его найдут здесь. Пегги обязательно станет его искать, Старк засечет сигнал… А если нет… Поспит – и пойдет сам. Он должен выжить. Он же обещал. Баки сидит, гладит его по волосам одной рукой. Голове Стива мягко на коленях друга. И тепло. Нет, правда, ему тепло. Он смотрит вверх, на Баки. И Баки говорит ему: – Мы не умрем, Стив. Спи. Его находят. Может, и не скоро. Он вмерз в большую ледяную глыбу. Он не мертв. Он спит.