НапоБаль ("Ты такой красивый, когда спишь")

Нап, конечно же, был невыносим. Любой, кому Баль сказал бы об этом, поверил бы. Нап постоянно разбрасывал вещи и создавал вокруг себя хаотичную выставку имущества. Нап считал нужным закончить есть тогда, когда ему вздумается, никак не соотнося это с размерами порции и простым правилом приличия: "Клади себе столько, сколько съешь, чтоб на тарелке ничего не оставалось". Нап говорил только о себе, и мир крутился вокруг его блистательной персоны, а его редкий талант переводить тему разговора позволял безошибочно предугадать эту самую тему в любой компании, где появлялся Нап. Агрессивный блистательный эгоцентрик, которым можно любоваться издали, но уж никак не жить с ним бок о бок. Естественно, мало кто поверил бы, что Нап на самом деле очень боялся облажаться. И что единственный человек, которому он доверял свои сомнения и слабости, - это тощий ядовитый скептик, вечно отпускающий желчные замечания. И что Нап не мог уснуть, если не обнимал кого-нибудь или хотя бы что-нибудь. И что почти всегда в роли жертвы ночных объятий выступал этот самый ядовитый скептик. Баль обречённо кривился и злобно бурчал о бренности бытия и идиотизме тирании, когда Нап, презрев всё на свете, кроме своих желаний, волок его на кровать. Потом Баль наотрез отказывался раздеваться, чем провоцировал рукоприкладство (в частности, презрительными фразами наподобие "Попробуй тронь, идиот", "Ничтожество, убери руки" и "Счастлив же твой нищий рассудок невозможностью постичь, насколько ты убог в своих желаниях"). Рукоприкладство логически перетекало во вдавливание изрядно помятого в потасовке Баля лицом в подушку, либо же в швыряние его на колени, а за этим следовало то, о чём Баль никому не стал бы рассказывать… Но самым раздражающим недостатком Напа была его привычка засыпать без всякого уважения к свободе личности дуала. Сгребя Баля в охапку, он крепко прижимал его к себе, устраивал сердито упирающуюся темноволосую голову на своё плечо, затем возился с одеялом, укутывая ноги и при этом жестоко брыкаясь, и только устроившись таким изощренным способом, засыпал. Баль мрачно страдал от жары и боли в затёкшей шее с выражением вселенского терпения к ненавистному миру. Выбравшись наконец из обмякшей хватки, он сердито отряхивался, выключал свет, оставленный приверженцем самолюбования, стягивал одеяло на себя… Укладывался по другую сторону от Напа и задумчиво ерошил его растрёпанные светло-рыжие волосы. А рано утром просыпался и уходил на диван - чтобы этот идиот, чего доброго, не подумал, что Баль опустился до того, чтоб добровольно с ним спать. *** Когда Нап начал тратить всё больше времени на то, чтобы погрузиться в сон, Баль воспринял это как очередной бессмысленный удар судьбы. Жара, неудобство, неровное сопение над самым ухом - все муки ада продолжались теперь всё дольше. Заснув наконец-то, Нап стонал сквозь зубы. Утром даже слышать не желал о том, что что-то не так. А когда во время вечерней потасовки отбивающийся Баль сердито пнул его по голени, Нап отшвырнул дуала ударом в скулу и тут же сел, согнулся, держась за ногу. Долгожданный шанс переночевать на диване! Но императорской волей взбешённый Баль был возвращён в кровать и наказан с особой жестокостью. Утром - распухшая нога, на которую невозможно встать. Рентген. Трещина. От лёгкого удара… "Перелом похож на патологический, и плотность костной ткани неравномерна. Нужны дополнительные обследования" Россыпь чёрных точек на бледной, сероватой коже. Они появились не так давно. Баль помнил об этом и, кроме стандартного радиофармпрепарата, тайком оплатил специализированный анализ. Нап въезжал в зев компьютерного томографа с боевитым и самодовольным видом, как в завоёванный дворец, хоть и лежал при этом полураздетый на холодном металлическом столе. Баль смотрел на серо-белые картинки поперечных и продольных срезов его тела, сплошь испятнанные чёрным. "За заключением - завтра" *** Меланома. Самая злокачественная из известных опухолей. Метастазы в кости и большинство внутренних органов. Химио- и радиорезистентна. Неоперабельна. Прогноз - один-два месяца. В тот день Баль много курил. Просто сидел у входа в диагностический центр и прикуривал одну от другой, пока до его мыслей не достучалось что-то назойливое, мельтешащее сбоку. - Молодой человек, здесь зона свободная от курения! …Растерянно смял пустую пачку и бросил в урну, сплошь утыканную окурками. И сверху - заключение и снимок. - Вы забыли! Молодой человек! Вы забыли!.. Тьфу ты, наркоман какой-то… *** - Ну и что там, Баль? Только не говори, что я умру! - провозгласил Нап. - Ты умрёшь, - Баль выдержал паузу, глядя в окно. - Лет через семьдесят так точно. А может, через месяц. А может, завтра. Никто не знает, когда упадет на голову кирпич… Нап победно оскалился: ну у кого же, в конце концов, могли возникнуть сомнения в том, что он победит какую-то там болезнь, тем более, не настоящую, а предполагаемую?! За ужином Нап самозабвенно повествовал о том, как блистал сегодня на работе. Баль смотрел мимо его лица. Шумные слова дробились на буквы, буквы заново складывались в слоги. Не-о-пе-ра-бель-на. Что впереди? Отчаянье, мучительные боли, истощение, убожество, смерть. Я хочу это видеть? Он хочет таким быть? - Ты слушаешь меня вообще?! Восхитился бы что ли! - Ты лучший, Нап. Ты действительно лучший, - и прогоняя из голоса нотки искренности, Баль усмехнулся: - Ещё чаю, мой император? - Валяй, - польщённый, снисходительно бросил Нап. Одна, две, три, четыре… десять… пятнадцать таблеток. Он вечно не допивает всю чашку… Двадцать две. Пожалуй, хватит. Да больше и нет. Баль вытер кухонным полотенцем отпечатки пальцев с пустого флакончика. "Вложу ему в руку" - О! С молоком! Оно здесь всего лишь для того, чтоб спрятать мутную взвесь. - Всё для вас, мой император. - Император доволен!.. Эй, что за странный привкус?.. - Тебе рассказать, чем нынче травят коров на молочных фермах? - невозмутимо поднятая бровь. - Воздержись, - разрешил Нап. Съел полтора кусочка печенья. Бросил крошащийся огрызок мимо тарелки - Баль привычно поморщился - зевнул и царственно возвестил о желании спать. Как быстро. Я думал.. что думал? Поговорить с тобой? О чём имеет смысл говорить?.. - Я вот… тут… удивляюсь… - голос Напа, очень сонный, невнятный, как будто в полубреду, вызвал внезапный приступ ужаса и слепое желание броситься на кухню, за водой, поить его насильно, заставить вытошнить эту дрянь - и бледное лицо Баля почти перекосило от боли. - Пчему ты вечн недоволен?.. - Чем?.. - тупо, на автомате, спросил Баль. - Завтр… спааать… - с царственным снисхождением махнул рукой Нап, широко зевая, и упал навзничь. Попытался сгрести в охапку одеяло - не смог - рука так и осталась открытой, откинутой. Пока его дыхание становилось всё реже, Баль стоял, повернувшись спиной. А что, может, за руку прикажете его держать? Или целовать холодеющий лик? Холодеть начинает, кстати, часа через два. Баль прошёлся по комнате. Постоял у окна. Когда появятся трупные пятна, можно вызвать скорую и милицию. Не будут реанимировать, не сломают рёбра. Баль включил и выключил телевизор. Присел на кровать. Смотреть на Напа не хотелось: эта бренная оболочка - уже семь минут как не он. Но Баль посмотрел. Ничего особенного. Как будто уснул, не дотянувшись до обнимашек с одеялом. Наглая рыжая рожа. А когда спишь, ты всё-таки очень красивый. Воображаемая книга с белым треугольником на обложке - всегда перед мысленным взглядом. В ней пролистаны исписанные страницы насыщенных дней и пустые - ленивых вечеров; в ней белые и чёрные листы, там и сям бесцеремонно-яркие золотые пятна поверх ровных строчек; на непрочитанных страницах - ветвящиеся линии вероятностей и цепочки взаимосвязей… Есть такие книги, которые читать дальше незачем. Позолоченная чашка была ещё тёплая. Ты вечно не допиваешь свой чай, император. Баль поморщился от мерзкого осадка и аккуратно поставил пустую чашку на пол возле кровати. Лёг рядом с Напом и уставился в потолок. По улице проезжали машины. По потолку ползли светло-рыжие пятна от фар. У тебя жёсткие волосы. Мне нравится, как они топорщатся. Я люблю их перебирать, когда ты спишь. Вот так… Только спящего тебя и можно терпеть. Не лезешь со своими обжиманиями. Знаешь же, как я их не люблю, и всё равно… Баль подполз ближе и, чувствуя, как немеют конечности, неловко прижался к дуалу. Пристроил голову ему на плечо. Как же, чёрт возьми, неудобно. И жарко. И угораздило же тебя полюбить такую дурацкую позу для сна. Идиот. Неудивительно, что я каждый раз ухожу, как только у тебя ослабевают руки. И всё-таки… Ты такой красивый… когда спишь…