идиотизм, разбавленный тоской

Ойкава считал себя достаточно сдержанным человеком, чтобы не рыдать в полвторого из-за какой-то-никому-не-нужной-уже-любви. Ойкава считал, что выше этого, и часто советовал друзья, знакомым, даже родственникам забыть всю эту херню и двигаться дальше. Ойкава честно следовал своим советам, пока не понял вот что. Ему, вообще-то, раньше и забывать было нечего. А теперь вот есть что. Жизнь иногда так забавна, что хочется смеяться до колик, до слез, до падения в бездну, до разрыва легких. Ойкава на самом деле никогда не знал, что такое «забыть». Ойкава все помнил. Ни одно имя еще не вылетало из головы так стремительно, как слова «просто забей». Почему тогда он сам никогда не может «просто забить»? Воспоминания, яростные, глубокие, яркие, живые. Живее Ойкавы. Живее всего в его жизни. Живее его глаз, живее его улыбки и надоевших «привет, как дела» ненужным людям. Господи, как же все заебало, тихо шепчет он в ночное небо, туша четвертую (?) сигарету о бедный, ни в чем не виноватый подоконник. Вообще-то, хочется прижечь кожу. Выжечь на ней что-то такое, что не поймет никто. Личное, важное. Но добавление лишних шрамов может вызвать лишь беспокойство со стороны других, новые разговоры-разговоры-разговоры. Господи, да заткнитесь вы все. Ойкава отчего-то начал всех ненавидеть. Даже тех, ради кого чем-то жертвовал. Дожертвовался, вот и злится. На себя. На жизнь. На Иваизуми. Ойкава, вообще-то, все помнит. Глупые переписки, долгие гулянки и разговоры ни о чем и в то же время о чем-то несоизмеримо важном. Ночи останавливались, как и останавливалось его сердцебиение от каждого «я люблю тебя». Вообще-то, Ойкава боялся даже начала их отношений. Ойкава нервно курил и кусал губы, боясь ляпнуть слишком чувственно «и я люблю тебя». Ойкава доигрался в любовь уже очень давно и хотел забыть это чувство навсегда. Но в этом мире так редко что-то случается так, как мы хотим. Ойкава знал, к чему это может привести. Знал-знал, но, черт возьми, как хотелось раствориться в этих чувствах, в своей любви и гребанной радости, которую дарил лишь один человек. Другие отодвигались на второй план, но все же маячили слишком близко. Ревность, знаете ли, противная штука. Горячая. Ойкава об нее обжигался не раз. И каждый раз он одергивал руку, а не сжимал ее, он отпускал, а не удерживал. Некоторые вещи не меняются. «Ива-чан, я только твой!» «Ива-чан, мы прямо как соулмэйты!» «Ива-чан, Ива-чан, Ива-чан!» Ойкава тихо скулит, утыкаясь в свои руки и вздрагивая от резких порывов ветра. Холодно. Противно. Больно. Ойкава сам виноват. Ойкаве надо держать язык за зубами. Ойкаве надо затыкаться хоть иногда. Ойкаве надо думать наперед. Ойкаве надо научиться выбирать людей так, чтобы не жалеть в будущем. Потому что сейчас он жалеет. Потому что сейчас каждое слово въедается в кожу уродливыми шрамами. Потому что просто открыть рот, чтобы сказать кому-то «привет» ужасно сложно. Потому что хочется послать всех нахер и свернуться клубком в уютном уголке души. Потому что Он там. Наверное, даже если бы Ойкаве стерли бы память, он бы все равно подсознательно просился бы к Иваизуми. Тихо, почти не слышно, на грани мольбы, зная, как это глупо и ни к чему не приведет. Ойкава просто хотел обратно в лето. Противная осень засела в душе и легких. Сердце нещадно кололо, но Ойкаве было все равно. Он лишь вновь брал сигарету, рыдая в полвторого ночи и не зная, куда теперь деть себя в этом мире. Глупое «надо» засело в голове. Надо взять себя в руки. Надо жить дальше. Вокруг столько людей, надо налаживать со всеми отношения, надо быть общительнее, надо забыть его, надо-надо-надо. Ойкава не забывал. Ойкава судорожно искал его на страничках в фейсбуке, потому что Иваизуми пропал, пропал отовсюду, и Ойкава искал-искал-искал, не зная, зачем ищет. Вообще-то, Ойкава тоскует. Вообще-то, Ойкава старается не ныть, пытается выходить на улицу, а не забиваться в своей квартире, втыкая в уши наушники и нервно куря в никуда. Вообще-то, Ойкава не один раз открывал их диалог, перечитывая, перечитывая, перечитывая. Не раз открывал уже почти закончившийся альбом, делая наброски такого чужого (родного) лица. Не раз пытался написать. Не раз просто боялся постучаться в наглухо закрытую дверь. Вообще-то, Ойкава ненавидит себя и людей вокруг. Вообще-то, Ойкава, наверное, единственный жалеет и не хочет забывать. Наверное, он немного мазохист. Настолько, чтобы думать об Иваизуми каждый день и составлять сотни их диалогов в голове, рассказывая о том, как прошел его день. Хотя, вообще-то, знаете как? Пиздецки никак, ведь все осточертело так, будто цвета выцвели, оставив на месте себя грязный серый. Вообще-то, Ойкава все еще хочет постучаться в чужую дверь. Вообще-то, Ойкава такой кретин. Сигарета летит в темноту ночи, разбиваясь о мокрый асфальт. Ойкава не против разбиться вместе с ней.