Выцветшими чернилами

Доминик смотрит прямо, спина — как струнка (чуть не рвётся, но то неважно). На неё глядит Тьма из зеркал и теней — и бессмертным бывает страшно. Шаг чеканит босыми ногами по холодному мрамору-снегу, платье вьётся Багровым ветром, на бедре хищно блещет меч и над страхом её смеётся. Бесконечное эхо горит в груди и сжигает дотла ту её, что жила безмятежно, Средь обрывочных снов укрывая свои мечты: это всё, что осталось ей прежней. Доминик закрывает лицо. Пепел гаснет внутри. «Не смотри на меня, Вероника». А сквозь пальцы течёт вода, разъедая сомкнутые губы и остатки наивного лика. Не дитя теперь — только воин, сна лишённый хранитель оплота своей души. Её память горячей залита кровью, а мир сказок отравлен тоской и фальшив. Чёрная свечка трепещет в её руках, губы сшиты траурной нитью-молчанием; Она видит улыбку (вся пропитана болью) сквозь лазурное гибель-сияние. И слова режут сердце вернее церковной стали: «Он закончить не мог иначе»… Доминик шепчет тихо, как шорох осенних трав, бесконечное «Я не плачу».