Шестьдесят шестая трасса

— А я думал, ты опоздаешь. — Твоё чувство юмора так и осталось паршивым. Пьетро уселся на треснутое кожаное сидение такого же старого, проржавевшего изнутри и просто потрёпанного жизнью, шевроле, каким в принципе был и его хозяин. Таким же стальным изнутри и снаружи. Максимов, правда, надеялся, что сам водитель этой тачки ещё не покрылся ржавчиной. По старой привычке парень закинул ноги на панель. По старой привычке он начал щёлкать кнопочки на радио-панели, меняя радиостанции, по сути, даже не вслушиваясь в музыку, а просто листая одну за другой, ловя лишь куски слов отрывками. Раньше ему нравилось наблюдать, как Логан бесился во время этого преступления против музыки и цивилизации в целом. А раньше станций было в два раза меньше — неужели он стал настолько взрослым? Максимов задумался на секунду, продолжая хаотично нажимать на кнопочки, пока не почувствовал, что его руку сжимает другая. Такая, вся в шрамах, с вечно не затягивающимся порезами на костяшках и грубой кожей на ладони. Ничего не изменилось. — Пьетро, умоляю, хватит. У меня не стальные нервы. Вообще ничего. Тогда-то Ртуть и поднял на него свой взгляд, прожжённый огнём времени и судьбы. Логан почти не изменился. Даже улыбался ему так же — нарочито раздражённо, сжимая губы, но по-доброму. Пьетро почувствовал себя восемнадцатилетним подростком. — Давно меня ждёшь? — С девяносто первого. Констатация факта. Без обиды и угрызений, в принципе, это было правдой. Ртуть стыдливо опустил голову, пытаясь закрыть волосами свои покрасневшие вмиг уши. — Прости, я, правда, хотел, но… — Всё нормально. У тебя много забот. — Я не успевал каждый раз. Логан вскинул бровь удивлённо и в упор уставился на Максимова. — Смешно, да? Я и не успевал! Но каждый раз, когда я возвращался сюда, было уже слишком поздно. — Всё нормально, ты же не ребёнок, у тебя… своя жизнь. Пьетро проглотил эти слова остервенело с горьким привкусом на языке. — Но, кто ты и куда ты дел моего мальчика? Пьетро Максимов никогда не оправдывался! Логан улыбнулся, отпуская руку парня наконец-то, наблюдая как Ртуть тихо смеётся в кулачок. А ведь этот большой парень прав — он никогда не извинялся и не оправдывался. Что же с ним сейчас? — И куда мы уедем сейчас? — Брокен-Арроу. Пьетро только кивнул. И снова начал листать радиостанции, поглядывая на Росомаху, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но тот лишь крепче сжал руль и глубоко вздохнул. Шевроле завёлся лишь с третьего раза, но к тому моменту Логан был почти на взводе: и старый четырёхколёсных друг подводит, да ещё один ребёнок мешает ему сосредоточиться. В общем, всё как в лучшие его времена. Пока он почти яростно не вытащил из бардачка новую кассету и практически не впихнул её одним движением в проигрыватель. — Ой, Логан! А ты у нас грустявые песенки любишь? Вот уж не думал! Логан устало вздохнул под звонкий смех своего спутника. *** — Не выключай, мне нравится! Максимов не давал ему уже в десятый раз сменить песню или хотя бы просто выключить приёмник. Он разлёгся на сидении так, что его длинные ноги упирались в лобовое стекло, а светлая макушка съехала чуть ли не на седушку. У него были чипсы и леденцы, а голос хрипел и срывался от почти двухчасового пения. Кстати, Пьетро петь никогда не умел, да и сейчас тоже. Они неслись по полупустой трассе, остановившись лишь за сигаретами (и когда этот мальчик стал курить?..), где Пьетро по старой доброй привычке просто ушёл с вкусностями. — А я думал я здесь единственный, кто любит грустнявые песни. Росомаха его дразнил. Явно, без утайки, надеясь на фирменную колкость Ртути, но тот поддавался, вёлся на всё, словно пятилетний. Это было странно, непривычно, но Логан чувствовал, что это и должно было случиться. Так и должно было быть. — «Мы можем собрать наши старые мечты и старые жизни.» Максимов протягивал каждую гласную, приподнимаясь будто бы завывая. Логан уже смирился с этим музыкальным безобразием. — «И мы найдём место, где солнце всё ещё светит!» Хоулетт ему подпел тихо и неуверенно, но, кажется, это ещё больше раззадорило Максимова. Тот стал во все горло орать что-то типа «я люблю тебя, детка, люблю всегда» и смеяться. Солнце пряталось за тучами, их окружали лишь пихтовые леса. Ржавый шевроле напоминал какой-то скоростной музыкальный автомат, который заел на одной песне. — Эй, грозный Росомаха, хочешь конфетку? — Пьетро… Парень воспользовался открытым ртом водителя и сунул ему барбариску. Логан хотел сказать ему что-то не особо приятное, но в последний момент передумал, заметив настоящий пожар в карих глазах спутника. Максимов курил «чёрного капитана», заедая дым чипсами и всегда пропевая припев в один голос с Джоном. Хоулетту хотелось отобрать у него всю пачку, выкинуть и сказать родительское «чтобы я больше этого не видел!», но, увы, он ему не папаша, да и Максимов слишком взрослый уже, чтобы ему указывали, как жить и как себя травить. Главное, что не сигары. — Почему мы остановились? — Ты сам-то есть не хочешь? Пьетро виновато поджал губы, и Логан лишь вздохнул, заметив, что вся машина просто запорошена фантиками. Да и сам Максимов тоже ими запорошён, чего таить. Однако, тот вылез из машины осторожно, стряхнув с себя и крошки, и фантики, и даже пепел. Ночь была беззвёздная, затянутая тучами и давившим на него тяжёлым, сжатым воздухом. Было жарко, а вывеска старого бара мигала лишь наполовину. Прочитать название заведения Ртуть так и не смог, но оно встречало их запахом хорошего пива, музыки и чего-то явно запрещённого. Пьетро помнил это место, словно был тут вчера. Ничего не изменилось — плакаты стали только более ветхими, а единственная ценность — гитара какого-то безвестного панка — продолжала висеть над лестницей. И как десять лет назад миленькая официантка трепетно сметала с неё пылинки. Логан болтал со знакомым барменом, пока Пьетро обходил стены, вспоминая, что когда-то в этом баре, в прокуренном сортире один пьяный подросток решился поцеловать одного зверя с металлическим скелетом. И, чего менее всего ожидал, так это ответа. Как будто вчера. Как будто вчера, Пьетро утягивает Логана в тот же сортир, в котором так за десять лет и не сменили лампочку, и закрывает щеколду. Целуется Хоулетт, кстати, точно так же — грубо, но аккуратно одновременно. Не даёт инициативу Ртути, напирает и в тоже мгновение не смеет даже закусить его губы, тут уже Пьетро пользуется своими возможностями. Уже повзрослевший, без стеснения он ими пользуется, нагло обхватывая ногами бёдра Росомахи, заставляя того прижимать себя к стене. И вообще-то в дверь уже долбят давно и настойчиво. Кажется, их проклинают. Логан, слегка пьяный и злой на весь мир, теперь должен придавливать Ртуть в сиденье собственного старого шевроле. Кожаная обивка поскрипывает под парнем, когда тот стягивает кожанку с Хоулетта, не особо торопясь, кстати. Сам Росомаха готов уже разорвать на нем эту футболку с логотипом роллингов (нет, серьёзно, до сих пор?) и ремень, как всегда затянутый очень туго. Пьетро не торопится только здесь и только сейчас, не решаясь прекратить целовать своего зверя. Прямо как десять лет назад, Логан всё-таки рвёт злосчастную футболку Максимова, который не особо любил раздеваться. Но если раньше на этом сидение лежал худощавый мальчишка с проступающими тазобедренными костями, то сейчас это был парень с крепкой грудью и крутыми бёдрами. Уверенный и сильный, не сомневающийся в себе больше. И теперь Логан сомневается в дозволении целовать его шею, оставлять на ней засосы и подминать под себя, как свою собственность. Но Пьетро позволяет. Пьетро позволяет делать с собой всё, что Хоулетту захочется, отвечая на все ласки и старания кроткими тихими стонами. Притирается ближе, но не спешит перехватить инициативу. Да и не хочет особо. Он не хочет превратить эту ночь лишь в дань ностальгии по ушедшему прошлому, он хочет сделать эту ночь настоящим и возможным будущим. Логан понимает, насколько привык к этому парню с его такими же непослушными волосами, вечными ссадинами на локтях и плечах. К шее и лопаткам с россыпью родинок на них. И насколько непривычно понимать, что он вырос, но вот снова, на тех же кожаных сидениях под ним стонет и молит больше и быстрее, просит не останавливаться. Просит его целовать, и разве Логан может отказать? — Логан, а покажи… Росомаха расплывается в улыбке, замечая озорной детский огонёк во взрослых глазах. Вытягивает руку и нарочно медленно позволяет костяными пластинам показываться из-под кожи, наблюдая за нарастающим восторгом в глазах Максимова. Тот медленно наклоняется и проводит языком по одному когтю, заставляя удивлённо застыть самого Логана. — Это круто. Всё так же восхищённо, без тени лжи. Логан вытирает обслюнявленный коготь: — А вот это уже мерзко. *** Логан просыпается в совершенном одиночестве, ослеплённый ранними лучами. Нет фантиков, нет вишнёвого дыма, нет Пьетро. Как и нет той самой кассеты. Только на руле одинокая записка с тремя словами, написанных размашистыми максимовским почерком: «я больше не опоздаю».