— midnight

Это произошло зимой, когда снежинки падают белыми узорами на чужие черные плечи и кружат в хороводе событий; когда на улице толпа собирается с горящими, как гирлянда глазами и сметает с полок всё: блестящие пакетики, ёлочные игрушки и дорогие украшения; тёплые свитера и шапки; шарфы; перчатки и вязанные варежки; действительно всё. Пестрая толпа, что растворялась разноцветными каплями гуаши, больно била по чужим, наполненным черной грустью глазам. Глазам, что устали плакать; глазам, что покрыты белой пеленой так, словно он ― слепой; глазам, что не похожи на ту самую праздничную гирлянду в круговороте акварельных искр и радостных криков; глазам, что принадлежат самому Тэхёну. Он с интересом рассматривал близко проходящих к нему людей, будто прожигая насквозь или туша о собственное запястье, словно окурок давно использованной сигареты, и ухмылялся, чувствуя это живучее тянущее вниз чувство пустоты, что расползалось по веткам вен и дырявило, кажется, насквозь. Было невыносимо чувствовать это сейчас, когда на улице, кажется, творится самое настоящее рождество; самое настоящее чудо и волшебство; когда всё становится как-то слишком по-особенному. Даже его мать готовила праздничный ужин, напевая любимые песни давно вышедших из моды групп; старшие братья как можно лучше прятали рождественские подарки от своих детей, плотно запечатанные в красивые, но привычные для глаз, коробочки; а племянники как-то слишком сильно увлеклись поеданием конфет, купленных самим Тэхёном. Тэхёном, что, кажется, больше не мог улыбаться. И причина была полностью объяснима для него, и только для него. Причина, что вскрывала недавно заросшие раны на запястьях и тисками сдавливала сильно вздымающуюся грудь. «― Тэхён, я, правда, буду верен тебе. Просто дай мне ещё один шанс. Я смогу перебороть себя, я буду только с тобой. Только поверь мне, пожалуйста. Умоляю!» И он верил, как наивная девчонка, только что закончившая младшую школу; как маленький ребенок верит в Санту; как подростки верят в то, что во взрослой жизни будет легче. Он верил... Просто верил, что всё действительно наладится, что для Юнги Тэхён станет всем, как и старший был для него... Верил, будто в последний раз; верил так, что по-другому и быть не могло. Верил также сильно, как и любил; в е р и л. ... Дни, что плыли и просачивались сквозь пальцы, словно вода, больно ударяли между рёбер и выдергивали, кажется, последнее. Казалось, каждое обещание было лишь отговоркой; лишь желанием продлить эту невозможную пытку, эти страдания вкупе с душераздирающим крамольным криком, отпечатавшимся в чужих перепонках; казалось, что Мин просто издевается (правда). Но Тэхён не мог сказать банальное и такое, вроде бы, простое «Мы расстаёмся», потому что Тэ всё ещё слишком много верил. Просто Юнги говорил, что исправится, что попробует стать лучше; что сможет; что, правда, сделает всё; что навсегда останется с Тэхёном, переплетая их судьбы, словно те самые костлявые длинные пальцы, когда на душе становится как-то совсем холодно. Он каждый раз безнадежно лгал. Юнги не любит Тэхёна, но худощавое тело, лежащее под боком ― вот, что правило им, когда он в очередной раз становился на колени и, пытаясь преодолеть собственный заплетающийся язык, мямлил о прощении. Мин знал все слабые точки маленького и невозможного Тэ: начиная с морковного сока и заканчивая любимым жанром; с любимых махровых носков и до бесконечности, что горела в чужих глазах собственными искрами. Он управлял им, не желая отпускать, но и не решаясь остаться с белобрысом подростком, который просто любил идиота, шляющегося по гей-клубам и ведущего жизнь хорошей ласковой и покорной шлюхи. Просто Юнги давал людям то, что они хотели, а Тэхён не понимал. Не понимал, кажется, совершенно ничего, закрывая собственные глаза израненными запястьями и лентами, что плели паутину на хрупкой шее. «― Я даю людям то, чего они хотят!» И Тэхён лишь горько сглатывал, потому что, чёрт возьми, Мин никогда не был обязан ему хоть чем-то.

***

Однажды Тэхён просто не выдерживает и закрывает входную дверь, выбежав на улицу в одних штанах и летней просторной футболке, развевающейся на ветру, словно тот же самый корейский флаг. И снежинки падали на его оголенные плечи, пока Тэхён замерзал среди знаков вопроса. Настигнувшая после этого болезнь лишь чаще напоминала о происшествии. С того самого дня Тэхён отключил телефон, а затем сменил номер, потому что «всё кончено» и «надоело». Потому что Тэ начинал осознавать происходящее с каждым новым днём; потому что он больше просто-напросто не мог. У них была странная любовь, большая похожая на всё, что угодно, кроме того, что называют «любовью». Той взаимной любовью, о которой пишут в романах и показывают в фильмах; той самой любовью, о которой знали они, и которая не знала о них. Тэхён садится на лавку, и глубоко вздыхает. Надоело; бесит; раздражает; болит... Протяжно, звонко и просто-напросто слишком сильно. Глаза, что больше похожи на ледяное озеро, теперь действительно плачут. ― Идиот, ― пробормотал сам себе под нос Тэ. ― Слабак. И как бы КимТэ ни пытался забыть Мина, вспоминая круговорот боли; невыносимых слов и измен, что вцеплялись в глотку шайкой агрессивных собак, он всё равно прощал, кажется, действительно всё. Мин был идеален (но только для Тэхёна). Для Тэхёна, что слепо верил и прощал; что не знал, что значит отпустить Юнги. С каждым новым разом было всё тяжелее смотреть в глаза, которые любил он, и которые не любили его. Это был бесконечный круговорот мыслей, сводящий с ума; круговорот, что уносил в бездну и бесконечность, в которой растворялись лишь жалкие остатки. И он сдался. Не было больше сил проводить беседы, слушать оправдания, пытаясь понять, успокаивая себя и лишая желания ударить по этому красивому лицу; не было сил быть тем самым Тэхёном, что любит того самого Юнги.

Тэ ненавидел так сильно, но и любил в той же мере.

«― Где ты был? ― Тэхён внимательно смотрит на только что зашедшего в квартиру парня, чьи глаза слипаются, а ноги подкашиваются от переизбытка алкоголя. Потому что Юнги снова пьян; снова в стельку; снова просто одно сплошное «ничего». Блондин воет, словно брошенный щенок; скулит куда-то в ворот с собственной ничего не греющей водолазки и сжимает кулаки, потому что, чёрт возьми, Юнги снова здесь и снова не обязан ничем; и так было всегда. ― Тэхён-и-и, ― пьяно протягивает Юн, не понимая, что творит. Он пытается податься вперед, упасть в объятия Тэхёна, но вместо этого приземляется на колени рядом с полкой для обуви. ― Мой маленький Тэхён-и-и! ― Прекрати, ― Ким брезгливо отходит назад; так, что вытянутая рука Мина просто-напросто не может достать до него. ― Мне надоело видеть тебя в таком состоянии. Вставай немедленно, тебе нужно привести себя в порядок. Завтра на учёбу. ― Тэхён-и-и-и, как хорошо, что родители разрешили тебе жить отдельно... Тэхён-и-и-и, ты у меня такой заботливый!― Мин встает, опираясь на уже подошедшего к нему Тэ и слабо улыбается в пьяном угаре. ― Мы можем заняться кое-чем получше, ― тихо шепчет он в ухо блондину, который изо всех сил пытается не уронить пьяного идиота на пол. ― Ты про бросить пить и шляться по тем клубам, в одном из которых я тебя однажды встретил? ― парень протаскивает его в ванную, закрывая за собой дверь одной рукой, пока другая за талию придерживает пьяного Мина. ― Если нет, то даже слышать ничего не хочу. Тэхён так устал; ему так надоело; изо всех сил, что, кажется, действительно испарились. У него больше нет возможностей и желания пытаться сделать хоть что-то. Он хочет покончить сейчас и прямо сейчас, но также и не хочет. ― Тэхён-и-и-и! Ты обо мне плохого мнения. Я не был... ― Юнги не успевает договорить, как его зло заталкивают в душевую и усаживают, потому что «Аищ, Юнги, заткнись! Прошу, за-мол-чи!» ― Хочешь сказать, что не был там? ― блондин включает прохладную воду, от чего Мин дергается в ту же секунду, пока ледяная жидкость скользит по одежде и крашенным сухим волосам. Он открывает рот для того, чтобы закричать, но видя расстроенного и побитого жизнью, словами, действиями Тэхёна, замолкает. ― Юнги! Я знаю, что ты был там! Просто... Просто мне надоело говорить одно и тоже! Я пытаюсь понять тебя, ты же обещал, Юнги-хён! Оба замолчали. Тэхён вдыхает как можно больше, будто пытаясь пропитаться запахом алкоголя как можно больше и опьянеть саму, чтобы не понимать происходящее в полной мере; чтобы не видеть этого чертового Юнги, что лишь смотрит на мокрые штаны и трогает влажные волосы; только бы заснуть и проснуться в какой-нибудь больнице под капельницей с другими алкоголиками; всё, чтобы только не здесь. ― Тэхён-и-и-и, ― вновь затягивает Юнги, без какой-либо игры или желания подразнить, потому что надоедает, кажется, уже двоим; и Тэхёну становится уж слишком плохо. В воздухе лишь тишина и нотки послевкусия, граничащего с воплем, разрывающим перепонки. И Тэхён молчит, потому что Юнги ― также. ― Тэ, ― уже на полном серьезе говорит Мин, хотя ощущение, будто язык прирос к нёбу и не собирается слушаться. И Тэхён опускает голову лишь сильнее, потому что игры закончились уже давно, не успев даже начаться. Потому что слишком больно. ― Давай расстанемся. И Тэхён не спрашивает, почему именно сейчас; не хочет знать ответы на свои вопросы; не хочет буквально ничего, потому что дыра, что расплывается где-то в грудной клетке, прямо сейчас больше никогда не сможет быть зашитой. ― Ладно, я... Хорошо» Тэхён вспоминает это так, будто в последний раз; будто это единственное воспоминание, что застряло в его голове, словно на маленькой флэш-карте, где больше нет места чему-то другому. Тэ взлетает над всем этим черно-белой бабочкой и травит их в своём животе ядом. Тэхён стирает самого себя между вздохами. ... Знакомый силуэт и руки, которые недавно переплетались с его, ― теперь держат за руку совсем другого парня. Они играют пальцами, как и Тэ когда-то играл с Юнги. Слишком знакомо; слишком больно; невыносимо; слишком как-то никак, что слов просто не остаётся, будто и не было совсем. Тэхён ухмыляется в ворот своей куртки, когда всё внутри сжимается и в мгновение превращается в пепел, что развевается порывами осеннего ветра. Тэхён умирает сегодня и возвращается никогда. Душа горит жгучими листьями осени на мокром асфальте. Ничего не осталось. Всё умерло вместе с Тэхёном, что лишь пытается дышать ― хотя бы как-нибудь. Юнги держит его за руку; треплет его кудрявые волосы и улыбается между короткими воздушными поцелуями прямо в губы. Тэхёну хочется утонуть в собственных солёных слез, что разъедают старые раны. Тэхён ― испачканный-перепачканный лист, что теперь смяли окончательно. Хотелось выть и кричать, но рот плотно сомкнулся, губы дрогнули, а по телу пронеслась волна разочарования. Казалось, что сил кричать больше не осталось... И не было вовсе. Казалось, что мир просто остановится и секундная стрелка умерла где-то между своими «тик-так».

Тэхён отпускает вот так.

. И всё бы ничего, пока Юнги не узнаёт его в этой чертовой разноцветной толпе; в этой суматохе, будто так и положено; в этой неразберихе ёлочных игрушек, где Тэхён та самая, которую вешают на сторону, что не видно. Юнги прожигает взглядом, ломает на части и, хватая, за грудки, бьёт о каменную стену. И Тэхёну хочется плакать. Прошлое огромной кляксой свалилось на этот невинный белый лист бумаги, потому что Тэхён слишком много любит, а Юнги ― пользуется; потому что им обоим следовало бы просто никогда не встречаться, но не сейчас. ― Привет, ― раздался знакомый голос, который не раз умолял о прощении. ― Привет, ― также холодно ответил блондин, поджимая руки. ― Как дела? Праздничное настроение? ― Всё отлично, ― Тэ сжал кулаки, а затем тяжело выдохнул воздух, потому что, чёрт возьми, он должен лгать. ― Как ты? ― Тоже прекрасно. Хочешь присоединиться? Мы гуляем по городу, Чимин очень забавный малый, ― Мин смущенно почесал затылок, когда речь зашла о Чимине. Он слабо улыбается и мило светит ямочкой на щеке. И Тэхёну кажется, что он падает вниз во всю эту чёртову бесконечность. И не перестанет падать никогда. ― У этого парня красивое имя, ― Тэ качает головой и натянуто улыбается в ответ. ― Извини, мне некогда, нужно ещё успеть спрыгнуть с пятого этажа, ― Тэхён ухмыляется в ворот куртки и слишком «невинно» шутит. И оба принимают это за шутку. Оба молча кивнули головами, всё ещё смотря друг другу в глаза. И лица, что не выражали буквально ничего, заставляли обоих поверить, что всё было кончено, так и не начавшись. И всё, что происходит сейчас ― безусловно, правильно. ― Ладно, тогда до встречи. Удачи в Новом году! И Юнги уходит, оставляя за собой лишь слабый запах сладкого парфюма и петарды, взрывающиеся над головой; потому что Тэхён понимает ― он ничего не изменит; и никогда не смог бы сделать это. ― И тебе всего хорошего, лучший человек в моей жизни, ― прошептал Тэ, грустно улыбаясь уголками губ. ― Прощай. Юнги создал бабочек в его животе, разноцветных, как и он сам, а затем убил их, словно они и не были его созданиями. Вместо чувств,― выжженная дотла дыра, сквозь которую ещё бродят шальные и приносящие лишь линию печальной ухмылки на привычном безэмоциональном лице, воспоминания. Слова, всё ещё живущие в голове эхом, разрезают и без того ноющие раны. На мгновение становится нечем дышать, а прошлое врывается в разорванные раны, заставляя стиснуть зубы и попробовать забыть то, что принуждало дышать воспоминаниями. Парень печально ухмыльнулся. Иногда белый блестящий снег не приносит радости, и атмосфера праздника, в которую так активно он пытался вникнуть, окрасилась в темные тона. Тэхён рассыпается на пепел рождества. А на следующий день Тэхёна просто не существует. Он остаётся воспоминанием и звонким смехом; впитывается в стены своей квартиры и родительского дома; радостно улыбается на старых фотографиях и всё ещё живёт записями в социальных сетях. Всё ещё здесь, но уже ― нет. И сейчас, стоя возле надгробия и сжимая в руках две лилии, Юнги лишь слабо улыбается, как бы говоря «Привет, Тэхённи». Он хочет спросить раньше такое банальное «Как дела? Как в школе?». Но знает: ему не ответят. ― Я... ― Мин не мог вымолвить и слова; слезы подступили комком; и казалось, что он просто задохнётся от их количества; умрёт здесь и навсегда останется лишь какой-то выкрашенной лилией на чужой могилой, потому что так хотелось и самому Юнги. ― Как дела, Тэхён-и? Я надеюсь, что теперь у тебя всё хорошо. Надеюсь, что ты... Всё ещё помнишь меня. Но подросток с израненным сердцем больше не встанет. Больше не улыбнется в ответ мальчику, которого считал самым лучшим, ради которого наплевал на общество и решил пожертвовать всем. Тэхёна больше нет, а громкие слова слышат лишь вороны. Юнги оставляет на могиле не только лилии, но и собственную душу; любовь, положенную где-то рядом и только что пришедшую важность Тэхёна в его жизни. Потому что Юнги запоминает Тэ в прикосновениях и тихих поцелуях и больше не хочет забывать...

***

Осознание ошибки приходит либо слишком поздно, либо никогда.

00:00

Midnight