you.

Серое небо нависло над Чикаго, словно потолок, не давая даже крохотному лучику солнца проникнуть вовнутрь. Кажется, в этом городе все серое: дома, люди, улицы… Только огненно-рыжая шевелюра хоть как-то разбавляет одноцветную палитру. Сутулая спина, длинные худые ноги и разбитое выражение лица. Изумрудные глаза поблекли, смешиваясь с красками выцветшего мира. Вся его изнеможенная натура кричит об усталости, усталости жить в этом мире, терпеть выходки и проходить испытания, которые раз за разом подсовывает парню жизнь. Казалось бы, обычный юноша, за чьей спиной не больше двадцати четырех лет. Да, казалось. Не хило потрепанный, загнанный в угол, мальчишка не любит, чтобы его узнавали. Чересчур много людей, чересчур много говора, чересчур много всего… Разве не проще просто уйти, кануть в небытие? Сигарета между губами, дым овладел телом, разумом, всем вокруг. Хочется стать им, стать этой серебристой дымкой, улетающей в даль, забирающей жизненные силы. Веять смерть, болезни, страдание, чтобы не только ему было больно, чтобы не только он мучился. Наверное, сознание уже давно в полете, потому что только сейчас юноша осознал куда несут его ноги. К какому дому, а точнее — к чьему дому. Издалека даже показалось, что все так, как и было раньше. «Как раньше никогда не будет, Йен, уясни это наконец» — это он, тот чертик, сидящий на плече, который говорит, что жизнь дерьмо и существование никчемно. А самое главное, что Галлагер привык к его словам внутри себя, к его указам и советам. Может, он просто разучился слушать людей? Дом ближе, мысли громче, сердце быстрее. Просто невероятно, насколько легко разрушить то, что строилось годами. Разжечь с трудом потушенное. От этой безысходности хочется выть. Во всю глотку, раздирая ее в клочья, чтобы потом давиться собственной кровью и осознавать ради чего, из-за чего, из-за кого. Ну, вот ты и на месте, только зачем? — бесенята вновь встрепенулись, поднимая свои косматые головы. — Окна заколочены. Помнишь, как ты смотрел на это? Ха-ха-ха, слабак. — юноша, стоящий перед тем самым непримечательно-примечательным домом, внезапно схватился за голову, пытаясь выбить, вытеснить, выбросить, да что угодно лишь бы избавиться от того, кто живет за него! — Господи, да оставь меня в покое! Прошу тебя! — крики. Громко, но тихо. Недокуренная сигарета бесшумно падает на серый асфальт. Хочется, чтобы весь мир слышал, как ему больно. Чтобы каждый живущий в этом пидорском мире был хоть чем-то схож с ним. Но разве кому-то интересно? Ведь это всего лишь парень, который, скорей всего, накурился травки, а теперь у него отходняк. Ничего необычного. Внезапно голос умолк. Больше никаких упреков, решений и приказов. Ничего. Абсолютная тишина. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Плевать, главное — его нет. Йен распахнул глаза прежде, чем разум пришел в норму. Лишь спустя пару минут, Галлагер осознал, что его руки прижаты к ушам, а он сам стоит на коленках перед домом Милковичей. Бывшим домом Милковичей, напомнил он себе. Губы вспыхнули, пальцы юноши потянулись к ним, поглаживая, пытаясь возобновить то мимолетное прикосновение. Даже года не способны стереть это из его памяти.

Flashback

— Ка-а-арл! — в голову врезался истошный крик Фионы. — Карл, что за пиздец?! — в следующую секунду голос старшей Галлагер разносился по всей комнате. Рыжеволосый разлепил сонные зенки и попытался сфокусировать взгляд на сестре. — Какого хуя ты опять льешь с балкона?! Сам будешь стирать мою пижаму, ясно?! — Йен облокотился на локти и посмотрел в сторону, откуда доносился крик. Не успев сообразить и четверти сказанного девушкой, Галлагер обратил внимание на кровать младшего брата, который, в свою очередь, глазел в мобильник, хитро ухмыляясь. — Эй, дрочила, что случилось? — прохрипел Йен, переворачиваясь на живот и засовывая руки под подушку. — Просто мудила-Фрэнк снова занял туалет, а мне нужно было по делам. Вот я и скоротал время. — посмеиваясь, произносит тот, переводя взгляд на брата. — Ты же в курсе, что Фиона в бешенстве? — не размыкая глаз, ответил рыжий. — Угу. — Бесстрашный. — промямлил Йен. Через пару секунд, готовый уже погрузиться в царство Морфея, парень почувствовал вибрацию в зоне живота. Нащупав телефон рукой, Галлагер достал его из-под себя и уставился в экран. На рабочем столе маячил значок с конвертом, оповещая о пришедшем сообщении. Его первой мыслью было забить на это и продолжить нежиться в постельке, но что-то остановило парня. И это же что-то заставило Йена прочесть смс. Отправитель неизвестен, а содержание до необычайного прост, но слишком уж подозрителен. «Выйди на крыльцо» И знаете, он выйдет. Кинет брату короткое «пойду покурю», наденет первые попавшиеся штаны, но не потрудиться найти футболку, и выйдет. Пальцы по привычке полезли в пачку. Губы по привычке смочили мягкий фильтр и обогнули его. Руки по привычке подожгли ее. Легкие по привычке сделали смертельный вдох. Кажется, в мире Галлагера все по привычке. И живет он тоже по привычке. Привычные, опять же, для рыжего рассуждения были прерваны увиденным. Там, на другом конце улицы, слишком далеко, но в то же время, до смешного близко, из дома в дом шагает парень, года так двадцати одного. Три раза туда и четыре раза обратно. Он считал. На последнем заходе сутенер вынес ребенка. Так забавно, слова ребенок и сутенер стоят в одном предложении. Это не так больно, как осознание того, что они не просто в одном предложении…они в одной жизни. Зажав сигарету губами с большей силой, Йен быстрыми решительными шагами двинулся в сторону дома, попутно засовывая руки в карманы, как он заметил ранее, джинсов.

Kelly Clarkson — Because of you

— Куда-то собираетесь? — вопрос автоматом адресовался Светлане, держащей маленького мальчика на руках. Милкович снова зашел в дом. — Да, мы переезжаем в Калифорнию. Евгений должен получить хорошее образование, чтобы жить, как человек, а не помойная крыса. Я сделаю для этого все. А Милкович, как мой законный муж и отец Евгения, будет участвовать в этом. Слова врезались в сердце и самообладание словно миксер. Сука, так хотелось этим самым миксеров взбить ей мозги. Хотя, там, наверное, взбивать-то нечего. Она ведь еще и русская, вдруг медведя своего ручного натравит. Кто их знает… — Ну и…надолго? — слова сами собой вырвались из уст. Трудно контролировать тот громадный поток эмоций и чувств. — Навсегда. — девушка посмотрела в глаза рыжему с таким сожалением, что в груди закололо. И еще это слово… Навсегда. На пару минут Галлагер будто впитал его, испробовал, изучил, но тут же выплюнул с характерным звуком. Нет. Это не то, что он хотел услышать. Не в таком контексте. Ситуация потихоньку выводила рыжего из себя. — Мне жаль. — и сейчас парень готов поклясться, что слышал дрожь в голосе Светланы. Да, они не любили друг друга (это мягко сказано), но никто не отменял чувство сожаления и сочувствия. — Света, я… — звук отключения сигнализации перебил биполярного мальчишку и заставил обернуться. Девушка, в свою очередь, поспешно открыла дверь и села в машину, оставляя бывших возлюбленных наедине.

С этого момента и до конца флэшбэка песню прям на репит поставьте

Вот он, перед тобой. Во всей красе. Черные, как смоль волосы, пухлые побледневшие губы, которые еще не так давно целовали галлагерские, татуированные пальцы, вытворявшие немыслимые вещи, и, конечно же, взгляд. Этот взгляд, пробиравший до костей, исследовавший каждую точку тела. Взгляд, который заставлял чувствовать себя голым, открытым перед его обладателем вопреки всем запретам и возражениям. Я еще никогда не скучал по нему так, как скучаю сейчас, подумал Йен, не отрываясь от глаз Милковича. — Привет, — сухо произнес сутенер. — чего пришел? — Микки не двинулся с места, его лицом овладевает тоска и изнеможение. — Почему бы Еву не учиться в Чикаго? — лишь бы вновь услышать его голос. — Света захотела переехать — начать с чистого листа, так сказать. — парень опустил глаза, пальцы затеребили машинные ключи. — На этом листе не будет написано мое имя? — Галлагер бросил докуренную сигарету и уставился в пол. — Ты сам зачеркнул его. Каждый раз зачеркиваешь. Каждый ебучий раз. — его голос дрогнул. Йен поднял глаза на Милковича, кляня себя за то, что причинил ему хоть толику боли. — Но это не моя прихоть! Это все только для тебя! — развел руки. В точности, как в день их последней встречи. В минуту, когда они перестали существовать. Когда их и вместе и порознь больше не стало. Осталась лишь оболочка, без души. А она у Галлагера и Милковича лишь для двоих. — Тогда хули ты приперся сюда, уговаривая меня остаться? — яростно прорычал Мик, спускаясь с крыльца. — Я не хочу тебя видеть, Галлагер! Сечешь?! Лучше я уеду отсюда нахуй и заведу себе другого биполярного отморозка, который будет отсасывать мне! — в карих глазах сверкнул злобный огонек. Милкович подошел на опасно близкое расстояние. — Мне трудно смотреть, как ты каждый день просыпаешься с заебатым настроеньицем, а я пытаюсь залить бухлом ту дыру, которую ты оставил мне! — его тон снизился, но злость не унималась. — Вот здесь! — Мик ударил себе кулаком по груди с такой силой, что, клянусь, если бы его голос не звучал в моей голове так долго и громко, то можно было бы различить хруст его костей. — Это все? — Йен задрал подбородок, чтобы казаться еще выше Милковича, зная, как тот не любит эту разницу в росте. — Пожалуй, нет. — не успев разобрать что к чему, Галлагер отлетел назад, приземляясь на спину. И только благодаря голосу его бывшего, рыжий смог вернутся с небес на землю. Металлический вкус крови появился на языке, в носу загорелся огонек сильной боли. Кажется, он сломан. Парень приподнялся на локтях и понял, что все-таки стоило одеть рубашку, ибо по всей спине и локтям чувствовались ссадины. Вопреки невообразимой физической и нереальной душевной боли, юношу пробрал неестественный смех. Истерический. — Ты и вправду болен. — произнес Милкович, время от времени поглядывая на машину, где сидели его жена и ребенок. — Скажи мне: кто я для тебя? — прождав минуты две-три, спросил Галлагер. Этот вопрос, как и многие другие, вылетел сам собой, не поддаваясь проверке. Милкович, облокотившийся о машину и уставившийся в одну точку, ответил, переводя взгляд на Галлагера: — Ты — моя ноша, мой кошмар и мое проклятье.  — оторвавшись от авто, Мик в последний раз бросает взгляд на лежащего Йена и, обходя ее, собирается открыть дверь, но… Но чувство незримой привязанности его останавливает. Не отдавая себе отчет, сутенер (скорей всего, бывший) срывается с места и вновь возвращается к рыжему, падая перед ним на колени. Их губы последний раз сливаются в желанном, мягком, жарком поцелуе. В последний раз их сердца испытывают то, что должны испытывать одержимые другими. В последний раз они счастливы вместе, но на один миг. Милкович отстраняется от парня, сопровождая это влажным, причмокивающим, звуком. Он просто встает, садиться в машину и уезжает. Теперь уже навсегда. Теперь уже без Галлагера. Потому что он так и пролежал там до тех пор, пока не начали сгущаться сумерки. То любимое, родное тепло еще обогревает юношу. Оно всегда будет с ним, наверное. Вкус Мика и его дыхание еще на галлагерском языке. Такое не забывается. Даже спустя года. Кажется, душа рыжего биполярного пидераста так навсегда и останется кочевать по тому месту, дому, крыльцу, где произошло все это, где он лишился жизни…по своей же вине.

End Flashback

Воспоминания молотом ударили по сознанию. Глаза предательски защипало. Галлагер опустил взгляд вниз, туда, где он упал, где они поцеловались, в последний раз. Последний Ебанный Раз Это просто не укладывалось в голове, не утрамбовывалось в сердце. Возможно, Галлагер уже давно свыкся с этим и продолжил нести груз ебанутого биполярного пидераста, если бы не чувство… Которого не было. Ощущения, что они еще есть, существуют, не все потеряно. Может, Милкович не захочет видеть его и вообще знать, может он завел себе новую женщину, или остался со Светланой, или познакомился с еще одним биполярником, похуй. Абсолютно похуй. Просто хочется увидеть его один раз. Знать, что в его памяти есть чуточку места для долбаеба Йена Клейтона Галлагера, разрушившего собственную жизнь. Что ж, время покажет. Мы любим лишь раз, а после ищем лишь похожих. У всех историй есть положенный им конец, но у этих двоих будет собственный the end. А город грелся под полуденным солнцем.