Август

      Юноша мерил шагами комнату, запустив пальцы в угольные волосы. Губы его высохли и покрылись мелкими трещинами, а на щеках играл нездоровый румянец. — Глупец! Какой же я глупец!       Ленскому вот уже третий день нездоровилось. Третий день он не бывал у Лариных, не виделся с красавицей Ольгой. Откровенно говоря, он вообще не выходил из дома, целыми сутками просиживая в своей комнате, изредка перебиваясь урывками беспокойного сна.       В комнате царила разруха: десятки книг, заложенных и раскрытых, с карандашными пометками на полях, смятая простынь на кровати, несколько канделябров, расставленных в самых неожиданных местах, и листы, листы, листы... Они буквально покрывали всю поверхность комнаты. Исписанные до черноты или девственно чистые, скомканные или гладкие, они шелестели под ногами Владимира, взлетали, когда он распахивал окно, и отлично горели в пламени камина. На многих из них можно было найти строчки зарождающихся стихов. На большинстве красовалось имя "Евгений Онегин".       Этим именем жил молодой поэт последние несколько недель. Он и сам не понял, как вышло, что одно только присутствие Онегина заставляет его смущаться, а улыбка, адресованная ему, пьянит, как сладкое старое вино. В компании Онегина Ленский пытался списать бабочек в животе на несвежий стейк за обедом, а тысячи мурашек вдоль позвоночника на сквозняк, но вскоре понял, что лишь обманывает сам себя. Встречи с другом превратились для юноши в жестокую пытку и сладостную награду одновременно. Беседуя с Евгением, Ленский будто находился под чарами лукавых глаз и усмешки, то и дело проскальзывающей на лице Онегина. А уж его взгляд бедный поэт и вовсе не мог вынести и стыдливо опускал глаза, словно разглядывая носки своих ботинок, или смотрел куда-то вдаль, всем сердцем надеясь, что друг не заметит предательски вспыхнувших щёк.       Владимир понимал, что его друг смотрит на него сверху вниз. Их жизненные опыты несравнимы, а мировоззрения полярны. Онегин нашёл в Ленском спасение от скуки, только и всего. Ленский нашёл в Онегине нечто более тёплое и светлое.

Ленский влюбился в Онегина.

      И он наконец нашёл в себе силы это признать. Пусть это постыдно, нелепо, невозможно, обречено на провал, но сердце Владимира рвалось к сердцу петербуржского повесы. И это убивало. Убивало в буквальном смысле: Ленский сделался нервным, ему не спалось ночами, а по вечерам бедного поэта мучила головная боль. Всё это привело к неизбежному исходу — болезни. И вот он практически не спавший, измученный жаром и мыслями, терзающими душу, проводит вечер в компании книг и грелки, которую ему заботливо подала девчонка-ключница.       Тем временем темнота опускалась на землю, укрывая своей чёрной блестящей вуалью неказистые крестьянские дома и пыльные дороги. Сумрачные тени бродили по стенам комнаты Ленского, а его больное воображение наделяло их живыми очертаниями. Присев на краешек кровати, юноша принялся разглядывать тени, тем самым надеясь отвлечься. Вот он увидел рыбацкую лодку, а это молодая лисица, которую почти настигла стремительная борзая. Владимиру удалось разглядеть цветущий чёрными розами-тенями сад, и райскую птицу на ветвях столетнего дерева, и старца в тёмных одеждах. Творческая натура, ни дать, ни взять! Скоро он был поглощён своим новым развлечением. Как почтенный буддистский монах наблюдал он за причудливыми метаморфозами образов, за игрой света и тени, в которой, как ему казалось, содержится нечто мистическое и непостижимое. Больная голова Ленского не могла думать ясно, и пелена, покрывающая его мысли, лишь помогала воображению, подкидывая всё новые образы. Ничто не могло вывести созерцающего из состояния благодатной задумчивости. — Господин, к Вам мсье Онегин пожаловал. Прикажете сказать, что Вы больны?       Сердце Ленского сделало сальто и ухнуло куда-то в бездну, убаюкивающая полудрёма мигом улетучилась. В голове за секунду пронёсся целый рой мыслей. Первым душевным порывом было желание выскочить в окно и убежать, куда глаза глядят. Но Ленский быстро отказался от этой затеи, вспомнив, что его комната находится на втором этаже, а под окном растёт шиповник, за колючки которого он так часто цеплялся полами своего пальто. На негнущихся ногах Владимир подошёл к злосчастному окну и раскрыл створки. Восточный вечерний ветер приятно обдал прохладой разгорячённое лицо и поднял ворох листов, о которых Ленский успел забыть. “Нехорошо, надо бы прибрать”, — подумал он и высунулся в окно. Ветер играл его кудрями, пробирался под рубашку, шептал в уши. — Господин?.. — Пусть войдёт, — отозвался юноша сдавленным голосом. — Слушаюсь! — Девчонка быстро поклонилась и уже собралась уходить. — Только… Только, прошу тебя, задержи его минут на семь! — Девчонка кивнула и убежала, шелестя юбками. Ленский вздохнул и провёл рукой по бледному лицу, словно снимая с него паутину. Рассуждать было некогда, нужно было собрать все листы в комнате. “Ни один не пропустить. Чего доброго, заметит.”       Когда Онегин вошёл в покои Ленского, то застал его глядящим в огонь камина. Отблески пламени играли на тонко выточенном лице юноши, придавая его и без того болезненно блестящим глазам искорку безумия. — Здравствуй, друг мой! — жизнерадостно провозгласил Онегин. — Неужель ты решил бросить меня умирать со скуки в этой глуши? Нет, это никуда не годится! — Здравствуй, Евгений, — охрипшим голосом приветствовал друга Ленский. Он поднял глаза, но встретился взглядом с Онегиным и тут же уставился обратно в огонь. — Я тоже рад тебя видеть.       Онегин усмехнулся. До чего странно ведёт себя этот мальчишка! Он прошёл вглубь комнаты и встал рядом с Ленским, устремив свой взгляд в тот же камин. Молчали. Только дрова потрескивали, делая тишину не такой гнетущей. — Ларины спрашивают про тебя. Особенно Ольга. Она, кажется, переживает, — сказал Евгений и перевёл взгляд на Ленского. Ему была интересна реакция друга. Ленский лишь отмахнулся, и это вызвало ухмылку на губах Онегина. — Послушай, ты поступаешь неприлично. Они так ждут тебя. Можно было отправить им записку с извинениями, в конце концов! — Онегин словно отчитывал Ленского, как мальчишку. Разница в возрасте позволяла ему это, и он не упускал возможности лишний раз подколоть друга. — Уж точно не Вам учить меня манерам, Онегин! Слишком много Вы себе позволяете! А знаете ли Вы, что... — Ленский, взвинченный и задетый упрёком Онегина, возмущённо всплеснул руками. И тут же почувствовал прикосновение к своей ладони чего-то прохладного и мягкого. Чего-то, так похожего на ладонь другого человека. Человека, стоявшего в пугающе опасной близости от него. Юноша в недоумении поднял взгляд и встретил колючие глаза. — Знаю ли я что? Ну, чего же Вы молчите, Владимир? Договаривайте, пожалуйста, я слушаю Вас очень внимательно, — во всём поведении Онегина сквозила насмешка. Этот фамильярный резкий переход на «Вы» и мгновенно сменившийся настрой друга забавляли его. Он разве что открыто не хохотал над нелепостью ситуации. Поэт, по всей видимости, сконфузился и даже не пытался высвободиться. По-прежнему держа руку Ленского в своей, Онегин перехватил её так, что его большой палец ощущал неровную ниточку пульса, бьющуюся под тонкой бледной кожей. — Ого, у Вас жар, Ленский! — Евгений сделал притворно серьёзное лицо и попытался поймать взгляд друга, но тот всё отводил глаза. — И пульс крайне странный… Дайте-ка я…       Онегин приподнялся на носки и прикоснулся холодными губами к полыхающему лбу юноши. У Ленского едва не подкосились ноги, в ушах зазвенело, и он с шумом выдохнул, чем вызвал у Евгения невольный смешок.       “Он смеётся надо мной! Смеётся, только и всего!” — прогремело в мыслях Ленского, и он тут же сделал шаг назад, оторвав себя от Онегина. В уголках глаз стало предательски пощипывать от обиды. — Прошу Вас, уходите. Мне нехорошо, я хочу отоспаться, — чеканя, произнёс Ленский, силясь проглотить ком в горле. — Как я могу покинуть друга в болезни? Ведь, как известно, «в болезни и здравии, богатстве и бедности…». Нет, так не годится, я останусь, — Онегин сделал шаг вперёд, как бы наступая на Ленского, но тот и вовсе повернулся к нему спиной. Юноша боялся, что не сможет совладать со своими чувствами. — Евгений, уходи, сил моих нет, — едва слышно выдохнул поэт и прикрыл глаза дрожащей ладонью. — Нет, я не уйду, — Онегин сделал ещё шаг вперёд. Теперь Ленский почти ощущал тепло его тела, аромат его парфюма, его дыхание на своих волосах. — Хорошо, раз так, уйду я! Пойду на улицу, прогулки полезны для здоровья, — злясь, произнёс Владимир. Он провёл рукой по своим волосам, развернулся и, обойдя Онегина, широкими шагами направился к выходу из комнаты, не видя перед собой ничего из-за занавеси вскипавших слёз. Ленский уже был на лестнице, когда услышал быстрые шаги Евгения и призывный оклик «Постой!». Онегин нагнал Ленского лишь в гостиной. — Погоди, что же ты делаешь? — ловким и резким движением Онегин схватил друга за запястье. Тот остановился и, кажется, задержал дыхание. — Отпусти, — сказал он как можно спокойнее и попытался вырвать руку. Но Онегин не позволил юноше обрести свободу. Напротив, он сделал быстрый шаг к Ленскому, с силой развернул его к себе и взял за плечи. На лице поэта он прочёл смятение. Казалось, тот готов расплакаться через мгновение.       “Почему же ты никак не поймёшь?”, — с некоторой досадой подумал Онегин.       Евгений заглянул в глаза Владимира и, наконец, улыбнулся по-настоящему доброй улыбкой, от которой в груди поэта разлилось тепло и сердце затрепетало, подобно мотыльку. Онегин хозяйским жестом провёл пальцами по чёрным кудрям Ленского. — Какие же, вы, поэты, — Евгений сделал ещё шаг вперёд, сократив расстояние между ним и Владимиром до минимума, — импульсивные, — прошептал Онегин буквально в губы Ленскому. Затем переместил руки с плеч юноши на его затылок, притянул к себе и, прикрыв глаза, медленно и мягко прикоснулся к сухим, горячим губам поэта своими губами. Почувствовав, как расслабляется Ленский в его руках, Онегин углубил поцелуй. Владимир тихо выдохнул, приобнял Онегина за талию и сделал совсем крошечный шаг к Евгению. Ему хотелось ещё уменьшить пространство между ними, хотелось встать ближе, хотелось своим сердцем чувствовать биение другого сердца. Мир этих двоих сузился до размеров гостиной, до размеров ковра, на котором они стояли, ограничился прикосновениями и чувствами. Ничто не имело значения в это мгновение: ни простодушная Ольга, ни дядюшкино наследство, ни балы, ни обеды, ни приёмы. Были только губы и дыхание — одно на двоих.       За окном совсем стемнело. Двое молодых людей сидели на мягком диване в просторной гостиной, пили вино и упивались друг другом. Говорили шёпотом, больше молчали. Сейчас им не нужно много слов. Онегин одной рукой гладил Ленского по тёмным волосам, а пальцы второй переплетал с его пальцами. Впервые за долгое время он осознал, что никуда не спешит. А Ленский уже давно не засыпал так крепко.