Плохие новости, брат

- Глеб? Глеб, да очнись уже! Я вскинул голову и, подслеповато щурясь, уставился на Костю, который тряс меня за плечо. Я вопросительно поднял брови. - Да что с тобой происходит вообще?! - Бекрев в порыве эмоций заходил по комнате - как оказалось, моей. - Я еще понимаю, можно забыть пару строк, особенно, с твоим... творческим подходом, но в каждой песне... так налажать! - он в сердцах схватился за голову, потом внезапно встрепенулся и с тревогой посмотрел на меня. - Глеб, что с тобой происходит? Ты там сознание потерял... Упал и все... - Бля, Костя... Я сел, обхватив голову руками. Все тело болело, а перед глазами плясали и расплывались разноцветные огоньки. - Уйди, прошу. Я перебрал немного, дай мне отлежаться. Костя, привыкший к подобным сценам, закусил губу и вышел за дверь, ничего не став возражать. Обычно после концерта он оставался у меня, мы выпивали, шутили, занимались сексом, если нас окончательно не валила с ног усталость... Но не сегодня. Сегодня просто не было сил на все это, а тот факт, что на завтра у меня запланирована вечеринка, почти пугал и заставлял подниматься в груди чувство какой-то неясной тревоги - особенно сильной в последнее время. Я действительно почти не помнил события сегодняшнего вечера, но, должно быть, сыграли мы отвратительно. А еще меня пугал тот факт - пугал до чертиков, до дрожи в похолодевших пальцах, что я ни грамма не пил: ни вчера, ни сегодня, ни вообще последний месяц, а эти странные приступы повторялись все чаще... Я заснул с навязчивым чувством, что забыл сделать что-то важное, что обещал самому себе уже не один день, но все никак не мог исполнить. Кажется, я хотел кому-то позвонить. На следующий день я напился. Посадил мило смущающегося Костю к себе на колени и рассказывал толпе гостей всякие байки из гастрольной жизни. Конечно, все смеялись, но я не верил, что хотя бы половине было по-настоящему весело. И это нисколько не должно задевать моих знакомых - здесь сказывается недостаток веры и подозрительность моей блядской натуры. Но я был почти счастлив, потому что по моим жилам бежал алкоголь, а в голове было легко и пусто из-за выкуренного недавно косяка. Не знаю, как через музыку и крики я услышал звонок мобильного, находящегося в другой комнате, но пришлось все-таки спихнуть с себя Бекрева и посмотреть, кто так настойчиво меня хочет. И это был ты, а я был, конечно, не готов. Поэтому, подойдя на ватных ногах к креслу, упал на него и все две минуты наблюдал, как прыгает значок телефонной трубки под твоим именем. Вернувшись к гостям, мне потребовалась рюмка водки, чтобы хоть как-то придти в нормальное состояние, похлопать шутливо себя по колену и подмигнуть Косте. Все поддержали меня хохотом, веселье продолжалось. Каждый раз, переступая эту черту, я знал, что моя радость - просто иллюзия, что эйфория кратковременна, а за ней нет ничего. И когда ее действие заканчивается, остается опустошенность - тебе нужна радость, с каждым разом все больше радости, а ее все нет, по-прежнему. По-прежнему жизнь тянет на мониторе унылую полосу, изредка подскакивающую и опадающую в рваном ритме - когда санитары подсуетятся и в перерывах между затяжками пустят по твоему телу короткий разряд: для приличия больше, чем из веры, что тебя еще можно спасти. Их лицемерие - это все что у тебя есть, по сути. А когда-нибудь они стряхнут пепел, посмотрят на тебя равнодушно и не захотят больше стоять у постели смертельно больного, пойдут к какому-нибудь парню помоложе, который сам цепляется за жизнь, без их помощи... Знаю я этих санитаров. Именно поэтому не дал забрать себя в больницу, когда мне позвонил захлебывающийся слезами Костя и сказал, что процесс не обратим. На мой вопрос, откуда он это узнал, Бекрев ответил, что из Интернета, и от сердца у меня отлегло. Я сказал, что уже наблюдаюсь у какого-то врача, что это просто переутомление и дополнительная помощь мне не нужна. Костя повздыхал, посоветовал быть осторожнее и наконец от меня отстал. Плохие новости, брат. На следующую ночь я проснулся, понимая, что почти не помню, как выглядит твое лицо. Что в моей памяти только облик, общие черты, а все остальное смазано: как будто ты прохожий, на которого я случайно поднял глаза на улице. Бросился к альбому, перерыл кучу фотографий полунезнакомых людей - я их никогда не знал толком, просто когда-то пили вместе, тусовались... И ни одной твоей фотографии, потому что сам же их все порвал и выбросил, когда мы с тобой поссорились. Тогда включил компьютер, набрал в Яндексе твое имя и перед моими глазами появилось множество изображений - не только твоих, но и наших совместных: концертные выступления, какие-то интервью, фотки у ларька, подловленные фанатами... Я не хотел ничего этого видеть, но как безумный цеплялся за каждое воспоминание, не заметив, как за окнами начал заниматься рассвет и только сейчас понял, как сильно хочу спать. Я написал на обрывке бумажки "Вадим Самойлов" и, положив ее на тумбочку, без сил упал на кровать. Под вечер пришли какие-то люди. Их было двое: один - симпатичный высокий парень в очках, который постоянно похлопывал меня по плечу и потерянно улыбался и второй - несколько мрачный, но серьезный и сосредоточенный. Они прошли в квартиру и сказали, что если я не поеду в больницу сейчас, то помогать будет уже поздно. Я растерялся сначала, задумался, пришлось напрячь память, чтобы выловить из всего прочего твой образ, твои карие глаза и темные кудрявые волосы. Значит, все в порядке, значит, я снова говорю "нет", а эти двое убираются восвояси и оставляют меня в покое. На пороге парень в очках остановил меня и шепотом поинтересовался, помню ли я его. Когда я поджал губы и пожал плечами, он, по-моему, сильно расстроился, порывисто обнял меня и выбежал из квартиры. Только бы не забыть тебя - когда ты придешь... Потому что сам уже не помню, как добраться до тебя, а твой номер я, конечно, стер из записной книжки... А ведь раньше я знал его на память. Я столько раз представлял себе, какой будет наша встреча. Как ты будешь стоять на пороге, может быть, даже с какими-то сладостями к чаю или с бутылкой коньяка и улыбаться так, как будто ничего не случилось, не было всех этих лет и молчания. И я приму участие в твоей игре, махну рукой, мы сядем за стол и не будем прятать улыбки. А потом я привычно вплету пальцы в твои волосы и скажу, что очень скучал. И этого будет достаточно, потому что ты все поймешь и в ответ возьмешь мою руку в свою, и легонько сожмешь пальцы, соглашаясь. Сквозь тонкие шторы в глаза било яркое солнце - впервые, наверное, за эту осень. Так не хотелось вставать с постели, тело было как будто чужое, тяжелое, непослушное. Снова закрыв глаза, я проверил наличие в своем сознании знакомого образа - так я делал теперь каждый день, на автомате. Голова была совершенно пустая, только кровь глухо стучала в висках, с каждым ударом причиняя невыносимую боль. А еще был страх от ощущения того, что я потерял все-таки ту ниточку, которая связывала меня с жизнью и от этого осознания хотелось кричать, выть от безысходности. Дрожащими пальцами я взял с тумбочки у кровати сигареты и, ища зажигалку, внезапно нащупал какую-то бумажку. Расправил скомканный листок и вгляделся в немного детский, неровный почерк. "Вадим Самойлов"... Вот оно что, ты мой брат. Значит, все хорошо. Я тебя обязательно узнаю, ты только, пожалуйста, приходи...