Не убоюсь я зла

— Честь и слава доблестному победителю, благородному рыцарю Гаю Гисборну! Зычный голос герольда разносится над полем. Оруженосец принимает у Гая копье с тупым наконечником и шлем, слуга уводит коня. Двое слуг уносят поверженного сэра Кэдогана. Тот стонет, правая рука висит плетью: мощный удар выбил ему плечо. Гай, взмокший, вымотанный, поднимается по ступеням на помост, где сидит шериф с женой. Седьмая победа, и на сегодня довольно. Тело тяжелое от усталости, в спине и левом боку разгорается боль — дают о себе знать старые раны, да и не мальчик уже, годы тоже берут свое. Следующий поединок ему не выиграть, а значит, пора уйти с поля. Лучше кто-то помоложе выберет королеву турнира — нет сомнений, что это будет прелестная леди Беатрис, дочь лорда Лифхельда, — поднесет ей тонкий серебряный обруч и примет венок из ее рук. Сэр Малкольм, например. Недавно получил шпоры, и глаз не сводит с леди Беатрис — как и большинство рыцарей, даже те, чьи жены сейчас среди зрителей. Он излишне горяч, но хорош и с копьем, и с мечом, и с булавой, и у него тоже семь побед. Гай подзывает оруженосца, приказывает перевернуть щит* и забрать очередной приз — коня, оружие и доспехи побежденного. Мальчишка важно шагает к шатру сэра Кэдогана, надменно выпячивает подбородок, разговаривая с таким же оруженосцем. Гай знает, о чем тот сейчас думает: пусть он младший сын в семье небогатого лорда и еще усов не бреет, зато его господин — великий рыцарь, и победил бы всех, но великодушно решил позволить и другим показать себя. У других шатров тоже переговоры. Кто-то увозит трофеи с собой, выставляет напоказ в манорах и замках. Гай считает это глупым хвастовством. Впрочем, тем, в чьем роду лишь одно или два поколения носят шпоры, позволительно. Сам он обменивает выигранное на золото и серебро. Кобылу или жеребца достойных статей всегда можно свести с его лошадьми, никто не откажется. Куда выгоднее, чем держать на конюшне всех без разбору. Но это потом, а пока — турнир есть турнир, и гордый оруженосец привязывает около его шатра нагруженного доспехами коня. — Вы как всегда были великолепны, сэр Гай, — леди Элизабет, жена сэра Ральфа, протягивает ему руку и улыбается. — Признаться, на поединке с сэром Кэдоганом я сама кричала, как девчонка. — Я слышал ваш голос, миледи, — Гай почтительно касается ее тонких пальцев. — Он придал мне сил и позволил победить. Спина ноет все сильнее. Стараясь не кривиться, он опускается в кресло... И понимает, что опирается не на жесткое дерево, а на мягкую подушку. Гай поднимает взгляд — рядом скалится его шут Клем. — Слишком уж гремят твои старые кости, куманек! — Клем подпрыгивает, хлопая себя по ляжкам, звякают бубенцы на колпаке. — Негодная музыка для ушей прекрасной госпожи и дядюшки шерифа! Сэр Ральф смеется грубой шутке. Гай тоже ухмыляется, сгребает со стола кубок, и слуга поспешно наливает ему вина. Клем плюхается у его ног и распевает похабные куплеты. Леди Элизабет хихикает, прикрывая рот вышитым рукавом. Гай делает глоток, смакует терпкую сладость, отдающую сушеными сливами — шериф знает толк в винах, выписывает их из Лангедока, Иберии, Пьемонта. К креслу подходит белая гончая, кладет голову ему на колено. Сэр Ральф говорит о новом налоге, ощенившейся третьего дня суке, завтрашней казни; леди Элизабет — о предстоящей охоте на кабана. Гай слушает вполуха, но разговор все же поддерживает. Поединки заканчиваются, как он и думал, победой сэра Малкольма. И серебряный обруч, конечно же, ложится на колени леди Беатрис. Зрители провожают молодого рыцаря восторженными криками, кто-то из соперников мрачно смотрит ему вслед. Враги — неизменные спутники побед и славы, и Гай знает это, как никто другой. Враги — и горечь, которую не смыть и океаном сладкого вина. — О, лучники! — леди Элизабет азартно хлопает в ладоши. — Посмотрим, кто явился. Ставлю для начала пять солидов, что после первого круга останется меньше десяти стрелков. Гай не сдерживает улыбку — и впрямь как девчонка. Хотя неудивительно, ей всего двадцать четыре. Шериф, посмеиваясь, подзывает слугу и приказывает сделать у герольда ставку для госпожи и для него. Гай гладит гончую, наблюдает за лучниками, подбадривает их вместе с леди Элизабет, но мысли его поглощены совсем другим: заговором, который плетет против брата принц Джон. Гай присягал королю, сражался с ним плечо к плечу, пил из одного кубка, спал под одним плащом и прикрывал в бою. Король спас ему жизнь, отразив меч сарацина — длинный шрам на спине никогда не даст забыть об этом. И он не мог остаться в стороне, когда случайно узнал о заговоре. Не мог — невзирая на то, что Ричард однажды сделал, и что Гай не в силах простить, хоть и понимает, что иначе было нельзя. Поэтому он с благословения королевы Алиеноры уже год скрытно выслеживает заговорщиков. Пока король опять воюет за гроб Господень, кто-то должен сохранить для него трон... — Похоже, у одноглазого лесничего появился соперник, — произносит леди Элизабет. — Поставлю-ка я на этого лучника. — И проиграешь, дорогая, — с усмешкой отвечает сэр Ральф. — Никто в Англии не стреляет из лука лучше него, — он замолкает и после краткого молчания добавляет: — Впрочем, кроме одного человека. Разбойника Робин Гуда... Гай, прищурившись, смотрит на поле. Соперник лесничего — высокий статный йомен, темноволосый, в коричневой куртке. — Вот именно, сэр Ральф, — говорит он, понизив голос. — Кроме Робин Гуда, которого твои люди почему-то никак не могут поймать. — Схватим его сейчас? — Не стоит лишать народ представления. Подождем. Шериф кивает и подзывает стражника. — Скажи всем, чтобы были наготове. Клем вдруг вскакивает. — Если уж кривой лесничий может выиграть приз, чем дурак хуже? Гай усмехается про себя. У Клема отличный слух и ума побольше, чем у многих. Шут выхватывает у шерифа из ножен два кинжала, сбегает по ступеням. Догадаться, зачем его понесло на поле, труда не составляет. Однако Гай не собирается останавливать его. Мог бы... но не будет. У него свой интерес. Клем вспрыгивает на бревно, отгораживающее поле для стрельбы. Колпак падает с его головы, открывая темные с рыжиной волосы, солнечные лучи отражаются от стального ошейника. Гай снова хватает кубок и делает большой глоток. — Э-хой, дорогу глупости! Гай смеется вместе со всеми, а в груди будто ворочается горячий острый камень, и перед глазами как наяву встает то, что он хотел бы, но не может вытравить из памяти...

***

Новости в Вестминстере разносятся, как лесной пожар, особенно о раскрытом заговоре. Гай второй день сидел в отведенных ему покоях и пил — до тошноты, до черной пелены перед глазами, до бесчувствия. Бертран, друг детства, с которым они были оруженосцами у лорда Мортимера и в один день получили шпоры, вместе с другими баронами замышлял убить короля. Ричард милосердием не отличался: заговорщиков вместе с семьями должны были живыми доставить в Лондон, чтобы прилюдно лишить титулов и земель, мужчин оскопить, а затем всех медленно повесить. Гай упросил его позволить Бертрану умереть, как подобает воину, а его жене и детям принять яд. Король согласился на все, кроме яда, и повелел ему своей рукой убить близких предателя. Владения же Бертрана отныне принадлежали Гаю...

***

Темные плиты перед донжоном стали еще темнее от крови, ноги скользили по ним. Убитых десятки — мужчины, женщины, дети. Приказ короля — не оставлять в живых никого, даже слуг. Несколько человек надсадно выли, лежа в груде собственных внутренностей. Над сизыми петлями кишок поднимался пар — осенний воздух прохладен. Отряд Гая ворвался в замок на рассвете. Война его многому научила: вместе с двумя воинами он взобрался по стене и, пока те расправлялись с двумя караульными, открыл решетку и опустил мост. Это было не сражение — бойня. Пять наемников Бертрана и слуги из крестьян против отряда, прошедшего вместе с Гаем Палестину. Гай, переступая через мертвецов, медленно шагал по двору. Останавливался, добивал умирающих и шел дальше. Он сам с головы до ног был в крови, только в чужой — на нем ни царапины. Воняло рвотой, мочой, дерьмом, железом, но он уже почти не чувствовал запахов. Два воина волокли рыдающую служанку в разорванном платье. Около конюшни они остановились, один отвесил женщине шлепок по заду, другой грубо мял ее пышные груди, ущипнул за сосок. Она завизжала, и воины с хохотом швырнули ее лицом вниз на разворошенный стог сена. Вскоре раздался новый вопль... Гай поднялся по ступеням, прошел под высокие своды. На галереях замка, освещенных факелами, тоже хватало крови. Крики последних добиваемых слуг доносились как сквозь толщу воды. Его воины привели всю семью Бертрана в охотничью залу и стерегли, не смея тронуть — он пригрозил, что сам выпустит кишки тому, кто к ним прикоснется. Бертран со связанными руками стоял рядом с женой, леди Маргарет, которую Гай когда-то сам для него сватал. Когда-то... целую жизнь назад. Три девочки-погодки, старшей восемь, цеплялись за материнскую юбку и ревели от страха. Четырехлетний мальчик держался за пояс отца и смотрел на Гая полными слез глазами. Уилфред, его крестник. Перепуган, но твердо сжимает дрожащие губы. Темные с рыжиной волосы точь-в-точь как у Бертрана, а глаза как у Маргарет — серо-голубые, словно осеннее небо. — Ну, здравствуй, Гай. Гаю хотелось заорать — почему, зачем? Схватить Бертрана и трясти, пока не ответит, как мог так поступить — нет, не с королем, с ним. Вот только ответ ему известен — Маргарет. Первая красавица Ноттингема, за чью руку некогда бились лучшие рыцари. Ее отец стоял во главе заговора, и принц обещал ему звание маршала. Маргарет же всегда была не только красива, но и честолюбива. А Бертран слишком любил жену, чтобы сказать «нет». Ее отцу повезло умереть от разрыва сердца раньше, чем до него добрались люди Ричарда. Гай надеялся, что Бертран убьет свою семью и себя, отошлет людей из замка куда-нибудь подальше, избавит его от этого бремени. Но надежды не оправдались. На что он рассчитывал? Даже реши Гай предать короля, их все равно ждала смерть. — Здравствуй... Бертран. Маргарет. Собственный голос показался Гаю вороньим карканьем. — Меч взять позволишь? Бертран поднял связанные руки. Гай кивнул одному из воинов, и тот разрезал путы, протянул меч рукоятью вперед. Уилфред вдруг сорвался с места, кинулся к воину, попытался выхватить кинжал у него из ножен — и отлетел, отброшенный оплеухой. Когда он поднялся, по его левой щеке струилась кровь, рассек кожу об угол кресла. Гай двигался стремительно. Один выпад — и нарушивший приказ воин повалился на пол, зажимая рану в животе. Трое остальных отвели глаза и стояли неподвижно. За годы под началом Гая они привыкли, что командир скор и на награду, и на расправу. — Я сказал, не трогать, — процедил Гай. Девочки заревели еще громче. Бледная Маргарет тоже рыдала, крепко прижимая их к себе. Вторую руку она протянула к сыну, обняла его. Уилфред, всхлипывая, уткнулся лицом ей в живот, запятнал голубое блио кровью из разбитой щеки. Бертран вышел в центр зала, оперся на меч. — Сохрани жизнь детям, — попросил он, и в голосе его звучала мольба, от которой Гаю хотелось выть. Еще и потому, что выполнить эту просьбу не в его власти. — Не могу. Но я убью их быстро, обещаю. — Хотя бы Уилфреду. — Не могу, — повторил Гай. — Приказ короля... всех. — Замок и земли теперь твои, да? Гай передернул плечами. — Я не просил об этом, так решил Ричард. — Не сомневаюсь, — Бертран усмехнулся. — Ты уговорил его не вешать нас, и он сделал тебя палачом. А ведь называл другом. — Лучше мне стать палачом, чем смотреть, как вас вздергивают, и чернь швыряется яйцами и плюет в того, чьи предки сражались вместе с Альфредом Великим!* Гай сжал рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев. — Сделаешь это быстро? — спросил Бертран. — Биться с тобой я не буду, незачем. Но все равно, спасибо за меч. Прощай... друг. Он тяжело опустился на колени, наклонил голову. Гай замахнулся... Кровь из перерубленной с одного удара шеи залила пол. Тело Бертрана повалилось вперед, голова прокатилась несколько шагов и замерла. У Маргарет вырвался истошный крик — распахнутые глаза мертвого мужа смотрели прямо на нее. Уилфред вывернулся из ее объятий, бросился к отцу, и его перехватил воин. Он завизжал, брыкаясь, попытался укусить держащую его руку... Гай бросил меч на стол, вытащил кинжал и шагнул к Маргарет. Сейчас он ненавидел эту женщину, и с радостью отправил бы ее в петлю: за то, что втянула Бертрана в заговор, за то, что Гай уже сделал и еще должен сделать. Но он обещал быстро, и сдержал слово. Обреченные, они не сопротивлялись. Маргарет только отвернула дочерей от него... Гай положил Маргарет на пол рядом с девочками, набросил на тела свой плащ. Никто из них даже вскрикнуть не успел — точный удар в сердце, и все было кончено, — и повернулся к воину, держащему Уилфреда. Мальчик внезапно замолк, глаза его закатились, и он обмяк. Гай забрал его у воина, прижал пальцы к жилке на шее. «Обморок... Хвала Господу, не почувствует». Он перехватил безвольное легкое тело, замахнулся кинжалом и... опустил руку. Отнес Уилфреда в кресло и хрипло приказал: — Келрик, найди мне труп похожего мальчишки. Воин потрясенно уставился на него. — Но король... — Живо! — рявкнул Гай. Тот сорвался с места, как ужаленный. Гай отошел к поставцу, налил себе вина в кубок и незаметно снял со стойки взведенный арбалет. Бертран всегда был предусмотрительным. Резкий поворот, щелчок... Один воин упал с пробитым горлом. Второй бросился бежать — знал, что против господина ему не выстоять. Гай, уже не таясь, схватил второй арбалет, и беглец получил болт в затылок. Вернувшийся Келрик остался лежать на пороге со стрелой в глазу. Гай подошел к дверям, забрал труп, закрыл створки и опусил засов. На шее мальчишки ошейник с выбитым именем — Клем, сын Безмозглого. Сын шута... Что ж, пусть будет так. Раб и шут лучше, чем мертвец. Ричард мнителен, недоверчив и очень проницателен. Он быстро сложил бы два и два, появись внезапно у Гая воспитанник одного возраста с сыном заговорщика. Но даже Ричард не заподозрит потомка Дрейков в рабе. Гай положил тело на стол, стащил с него окровавленную рубаху, штаны и мечом отсек голову. Кровь в теле еще не успела свернуться, но уже стала вязкой. Он забрал из густой красной лужи ошейник, обтер о рукав и спрятал под кольчугу. Уилфред все еще не пришел в себя, раздевать неудобно, но Гай справился и натянул его одежду на обезглавленного мальчишку. Король потребовал предоставить тела — и он предоставит...

***

— Оказывается, сэр Гай, твой шут отменно владеет не только языком, — голос шерифа заставляет его очнуться. Он смотрит на стрельбище — в центре мишени торчит кинжал. Девять ярдов... Клем замахивается, и второй кинжал вонзается в черный круг рядом с первым. — Да, он дурак, но рука верная, и предан мне, как пес, — небрежно бросает Гай и треплет по голове гончую. — Помнишь лорда Фортеска? — Который подослал к тебе убийцу за то, что ты дважды побил его на турнире? Как не помнить, — сэр Ральф покивал. — О, так это твой дурак его прикончил? — Он самый. Хорошая охрана, сэр Ральф, как считаешь? — А главное, дураку не нужно платить, как ты платил бы наемнику, сэр Гай! — Именно, сэр Ральф, именно, — Гай усмехается. Сэр Ральф смеется и не видит, как Клем наклоняется к йомену в темной куртке. Но даже если бы видел, кто заподозрит дурака, раба первого рыцаря Ноттингема, в том, что он предупредил разбойника? Йомен оборачивается, в упор смотрит на шерифа, а потом на мгновение встречается взглядом с Гаем. Жесткий прищур, зрачки — как наконечники стрел. Достойный противник, пусть и не благородной крови. Противник, которого любой ценой надо превратить в союзника. Тот, кто однажды спас королеву, а после принял свою жизнь из ее рук, поклялся ей в верности, сумеет помочь в борьбе с заговорщиками, умышляющими против короля. Гай пока не знает, как подступиться к разбойнику, чтобы его не превратили в утыканного стрелами ежа. Зато знает точно, что сегодня сэру Ральфу не видать Робин Гуда на виселице, как своих ушей. Клем возвращается на помост, отпихивает гончую и разваливается на ее подушке. Солнечный луч падает ему на голову, и волосы опять полыхают темной медью. Крови там нет и быть не может, и все равно Гай видит ее: на затылке и над виском, куда он когда-то ударил. Такой удар способен отбить память — еще один урок, полученный от сарацин, — и именно это ему было нужно. Чтобы мальчишка забыл свое имя, забыл отца, мать, сестер, крестного — и стал Клемом, сыном шута. Правда, говорят, память может вернуться... Гай не задается вопросом, вспомнил ли Клем что-нибудь. Узнав, что тот втайне учится владеть кинжалом, он приказал одному из своих воинов, старому хромому норманну, тренировать его. Через пять лет после этого Клем спас Гая от убийцы. Он может брать любую лошадь на конюшне, без спросу лазит в хозяйский кошель, и язык у него острее сарацинского клинка. А еще каждый раз, глядя на него, Гай видит молодого Бертрана и чувствует себя в прижизненном аду. Он-то ничего и ни на миг не забывает.

***

Разбойники берут шерифа в заложники и беспрепятственно покидают турнир. Стража их не преследует. Клем причитает по «дядюшке шерифу», но в голосе его звучит ехидство — Гай отлично знает этот тон. Сам он считает, что сэру Ральфу пешая прогулка до Шервуда и обратно пойдет на пользу, может, со страху забудет о заговоре. Гай пока не трогает его, чтобы не спугнуть остальных. Слишком уж много ниточек в этом гордиевом узле, нельзя рубить с плеча. И леди Элизабет... Он не хочет ее смерти. Ведь в отличие от Маргарет, ее семья и она сама верны королю. Леди Элизабет рыдает, Гай утешает ее: Робин Гуд пообещал не убивать сэра Ральфа, а всем известно, что он не нарушает обещаний. Утешает — а сам слушает насмешливые стенания Клема, смотрит на отливающую медью макушку и думает о сундуке в своей спальне. Под вторым дном лежат рыцарские грамоты Бертрана, свиток с родовым древом, страница из приходской книги с записью о крещении сына лорда Бертрана Дрейка и Маргарет Дрейк, в девичестве Уистовер, и вольная Клема, сына Безмозглого из Клю. Там же хранится пергамент, заверенный стряпчим и двумя свидетелями, упокоившимися сразу после заверения. В пергаменте сказано, что Клем из Клю, урожденный Уилфред Дрейк, усыновленный сэром Гаем Гисборном, наследует его замок и земли, однако вступить во владение может только после смерти короля Ричарда, да хранит его Господь. Гай давно не верит в милосердие Божье и не надеется на прощение. Он надеется, что успеет рассказать Клему обо всем прежде, чем сам отправится в преисподнюю.