Из осколков твоих костей

Из осколков твоих костей я возвел стены этого дома, и плененный навеки тобою в нем познал и боль, и обман. В нем вкусил горечь слез и пьянящую сладость греха, в нем умру, не забыв ни тебя, ни себя, ни не созданных нами же нас. В нем меня когда-то найдут, похоронят на заднем дворе, и сожгут к чертям этот дом, пропитанный древним злом. А пока… ...Ты сидишь на крыльце молчаливым моим наважденьем, так невинно потупив глаза, словно я пытал не тебя, словно я тебя не сжигал, не тебя убивал сотни раз. Свинцовой тяжестью груз лежит на моих плечах, я вонзал в тебя острый нож и спичку в костер бросал, подливал тебе в зелье яд и петлю на шее вязал. Столько раз, столько лет убивал непокорную душу твою. Ты сидишь, а я вижу траву сквозь прозрачность твоих ладонь, и покорная тихая грусть убивает уже меня. Ты — мой морок, мое наказание, моя вечная боль и страдание, иль пройденное, иль проваленное испытание. Я тебя любил и желал, и в супруги тебя же я брал под сенью ветвистых осин, и здесь же во мгле целовал, пока нас обнимал туман, скрывающий проблески звезд. А потом опять убивал. Но ты… ...Возвращаешься снова и снова, меняешь время и облик, рождаешься, умираешь, на коленях порой приползаешь и скулишь пораненным волком, примостившись в траве у порога. Ты — измученный пленник Дома, я — орудие пыток и боли. Я лишь страж, безвольный и жалкий, сжимающий крепко пальцы на горле своей жены. И от этого не сбежишь. Не сбежишь от себя и от горя, что щемящей дикой тоскою забивается в клапан сердца, заставляя его молчать. Я могу бесконечно кричать, умолять для тебя пощады. Я могу себя убивать, но снова, и снова…опять… мы вернемся в холодные стены, что пропитаны нашей кровью, и никак не насытятся болью поверженных наземь богов. Я не помню всех наших жизней, мне не вспомнить начало начал. Я не верю в Эдем или Рай, но наш персональный ад на этом клочке земли запустил крепчайшие корни. И ты давно уж покорно принимаешь участь свою, в перерывах сидишь на крыльце молчаливым моим наважденьем, сквозь которое синие звезды со мной говорят в тиши. Говори, говори же и ты… Говори со мной, не имея плоти, пока я не вынужден снова нести опостылевший крест, выбивая весь воздух с легких под отчаянное «Люблю» и блеск стекленеющих глаз. Скажи хоть несколько фраз о том, как меня ты любила, как давно и навеки простила. Но ты неустанно молчишь, потеряв в застенках слова. Их выпила серая мгла. До дна. Молчишь в плену меланхолий и просишь одним лишь взглядом, чтобы было поменьше боли, когда снова Черная Дева зайдет на бокал вина. Я выпью с ней. Снова. До дна. За тебя.