Всегда недостаточно

— Ты так сильно желаешь спасти своих сыновей? Тогда заключи со мной контракт, как пуэллус магус. Голос исходил откуда-то из-за спины Магнуса — пронзительный и по-детски высокий. Он не ощутил приближения чего бы то — или кого бы то — ни было. И по-прежнему не ощущал ничего — ни эмоций, ни души, — что нарушало бы течение Великого Океана. Он мог бы обернуться, но это значило бы признать, насколько он потрясён. Он мог, не оборачиваясь, распознать облик этого нечто по тени, отброшенной на стену: похожее на лисицу создание, размером не больше его широко разведенных пальцев. — Что ты такое? — Я могу исполнить твоё желание. Никто больше здесь не умрёт. Умерли столь многие. Даже прежде, чем он встретил их глубоко под пирамидами Тизки. Они умирали, крича, пока их плоть предавала их, как если бы что-то пожирало их изнутри — равно и тело, и разум. Скольких из своих сыновей он вынужден был убить — прикончить, как бешеных собак? С каждой неудачей, когда он должен был оказаться способным спасти их, но не сумел. Он помнил каждое прикосновение разума к разуму и благодарность, которую испытвали они, когда он шептал: «Спи же, сын мой» и отнимал боль, гася их жизни, словно огоньки свеч. Существо, похожее на лисицу, двинулось вперед и принюхалось к астартес, над которыми стоял Магнус, прежде чем оно обратилось к нему: братьям-близнецам, уложенных недугом на одну и ту же каменную плиту. Азек всё ещё корчился от боли, пока его кожа плавилась, точно воск, всякий раз открывая нечто новое: костные выросты, лишенные век глаза или пластины чешуи. Ормузд уже не шевелился. — Ты сказал: «контракт». И, значит, ты хочешь чего-то взамен. — Не ты ли говорил только что, что отдал бы всё? Разве ты не это имел в виду? Разве твое желание слабей, чем казалось? — Нет такой жертвы, какую я отказался бы принести! Что угодно! Исцели их от перерождения плоти. Немедленно! — Исполнено. Оно вернулось? Ты попросил только о немедленном исцелении от недуга там и тогда. Вы, люди, становитесь такими эмоциональными, когда сами же не продумываете всё до конца. Как странно. Повреждение Паутины? Разве твой отец не подразумевал, что тебе не следует беспокоить его на Терре? Я лишь отметил, что твоя душа теперь находится в самоцвете души, а не в твоем теле, — после того, как ты спросил. Если ты действовал с неполной информацией и никак не мог знать этого, почему тогда ты испытываешь чувство, именуемое виной? Ну ладно, ладно. Теперь будь хорошей ведьмой. Волки уже почти здесь. *** Каждый вдох отзывался у него в лёгких мучительной агонией. Мортарион уже перестал ощущать всё остальное тело, но ещё был способен чувствовать жжение на нёбе и в горле, возраставшее всякий раз, когда лёгкие расширялись, а затем — едва ли не ласковое эхо первоначальной боли, когда он делал выдох. Так значит, это всё? Как бы он ни пытался, сколько бы усилий ни прилагал, он не мог продвинуться ни на шаг дальше. Он слышал шипение — в мокрой грязи под ним разъедала правую сторону лица, начиная со лба и дальше, через надбровную дугу, вдоль скулы и вниз по подбородку. Возможно, яд пожрёт его целиком, без остатка. Он не мог заставить своё тело шевельнуться. Он сделал всё, что мог. Он повернулся спиной ко всему, чем когда-то был, потому что видел, что это неправильно. Он учил людей из долин, как сражаться. Он покорил все вершины, кроме этой одной. Он никогда не сдавался. И он по-прежнему не сдаётся. Вперёд. Вперёд. Неужели его руки и ноги не пронесут его ещё немного? Его решимость должна чего-нибудь стоить. Свет его души пылал ярко. Его воля была тверда; его плоть не могла быть настолько слабой, чтобы его подвести. Сами законы природы восстают против него? Как они только посмели. Какой прок от его решимости, если её недостаточно, чтобы преодолеть собственные ограничения, вообще все ограничения этого мира? Или он просто не был достаточно хорош для этого? Так ли чувствовали себя люди Барбаруса до тех пор, пока он не спустился к ним? Но он доказал им, что они были неправы. Почему же он не способен сделать то же самое для себя? — У тебя есть желание? Я могу исполнить его, если ты станешь пуэллус магусом и будешь сражаться со злом. Безотчётно он сделал глубокий вдох, чтобы ответить... и не смог закричать после этого, хотя очень хотел. Всё в порядке. Ты можешь говорить со мной мысленно. Ты можешь слышать меня? Разумеется. Впрочем, тебе лучше поторопиться. У тебя не так много времени, если ты по-прежнему хочешь быть защитником справедливости. Так ты не продержишься долго. Совсем не долго. Он мог различить тень Повелителя сквозь пелену туманов. Защитник справедливости? Он мысленно рассмеялся. Интересно, что сказали бы об этом в Гвардии Смерти. Итак, ты примешь решение? Каким будет твоё желание? Я хочу, чтобы я мог двигаться дальше, как бы сильно моё тело ни предавало меня. Сделано. Маленькое создание, которое он едва различал в тумане, исчезло. Повелитель был прямо перед ним. Так же, как и чужак. Умрешь ли ты от этого? Конечно же, нет! Не теряй надежды, Мортарион. Ты можешь пройти через всё, что угодно. Прекратится ли боль? Непохоже, будто у вашего вида есть технологии, позволяющие лечить Чуму Разрушителя. Полагаю, что нет. Но не беспокойся: как бы больно тебе ни было, боль никогда не убьёт тебя до конца. *** Пепел и прах. Они сыпались с неба, образуя узоры на горячем ветру, и оседали среди руин. Лоргар сражался сам с собой за то, чтобы встать. Ему доводилось сражаться на мирах с большой силой тяжести, сражаться против неведомого чародейства ксеносов. Но он не мог. Он не должен хотеть сражаться, говорила вина, контрапунктом ко гневу и унижению. Хороший сын, хороший верующий должен принять своё порицание, как того и заслуживает; должен стремиться только к тому, чтобы лучше показать себя в глазах отца, в глазах бога. Он не мог. Он не мог соотнести ни одно из этих слов или дел с тем, во что верил всю свою жизнь, верил всей душой. Они были невинны! Если они были неправы в Твоих глазах, то лишь потому, что мы вынудили их к этому после того, как завоевали их. Вина лежит на мне, лишь на мне одном! Наказывай меня, не других. Как мог Ты отнять столько жизней, только чтобы донести до меня весть? Не было больше ничего, никакого присутствия, никакого давления на его разум. Лоргар едва это замечал. Я желал только истины. Я желал только того, чтобы другие тоже увидели истину. Был ли я настолько неправ? Там, где прежде был Он, появилось существо. Кот или, может, лисица. Пепел, не задевая, опадал с его белоснежной шерсти. В час твоей нужды ты воззвал к небесам и был услышан. Есть ли у тебя желание? Если ты согласен сражаться со злом, как пуэллус магус, я могу одарить тебя чудом. Чудо. Так вышло, что мы сражались за ложь. Мы умирали во имя лжи. Мы убивали во имя лжи. Эти люди — наши люди — умерли с верой, умерли в неведении. Они взывали ко мне за мщением. К своему палачу. Я не знаю, как дать им это. Мне нужно чудо: ради них, ради справедливости. Пусть будет так, что их жизни имели смысл. Вот чего ты желаешь? Ладно. Конечно же, те жизни что-то значили. Разве ты когда-нибудь сотворил бы всё это без такого толчка? Триллионы умерли ради нескольких миллионов. Вы, люди... Мы, Инкубаторы, никогда не поймем вас. Вы совершенно не умеете расставлять приоритеты. Но мы должны тебя поблагодарить. В ином случае ситуация была бы слишком стабильной, а это не способствует хорошим желаниям. Только когда они страдают, у людей появляются такие великолепные желания, исполнения которых они хотят больше жизни. Мы сможем сдерживать энтропию ещё десять тысяч лет благодаря всем тем желаниям — и тем ведьмам, — которых уже породил твой религиозный раскол. *** Ангрон скрипнул зубами. Он был настолько поглощен гневом, что трудно было вспоминать о таких отвлекающих делах, как дыхание. Враги приближались. Хорошо. Вскоре их кровь обагрит его руки. Нет, плохо. Они все умрут. И что? Их судьба всегда была такой. Каждый высокий всадник, которого они смогут забрать с собой, делал их смерть чуть более стоящей. Он должен был убивать. Он хотел чего-то другого... Что это могло быть? Они здесь. Не на что отвлекаться. Есть ли у тебя что-то, чего бы ты хотел превыше человеческой жизни? Ты никогда не перестанешь сражаться — как пуэллус магус, — если согласишься, но в обмен я могу подарить тебе исполнение одного желания. Чудо. Чего стоила его жизнь? Ничего. Что ещё он мог бы делать, кроме как сражаться? Немыслимо. Он не мог думать. И не должен был. И без того знал, чего хочет сильнее всего в этот момент, предвкушая хруст их костей под руками, запахи крови и кишок. Я хочу убить их всех. Всех их, кто хотел, чтобы мы сражались им на забаву. Пятью минутами позже Ангрон пожелал бы, чтобы его братья и сестры не были мертвы. *** — Почему сейчас? Почему ты предлагаешь мне это именно сейчас? Идёт осада, но она продолжается уже неделю и будет продолжаться столько же. Не дольше, по моим оценкам. Я не потрачу свое желание на неё. Кроме того, после этой осады придёт черед следующей. — Твоё желание может быть каким угодно, Пертурабо. У этого чуда нет границ. — Я никогда не слышал о чудесах, порожденных скукой. Я не в отчаянии. Героические поступки суть одинокие мгновения величия, полностью оторванные от ежедневной рутины, из которой и состоит жизнь. Легко пожелать однажды — и умереть героем. Жить день за днем гораздо тяжелей, но куда менее славно. — Ты тоже можешь стать героем. Защитником справедливости. — Разве ты не слышишь меня, создание? Таков самый легкий путь. Слава себялюбива. Настоящий герой проживает жизнь сполна, и день за днем делает то, что необходимо, сколь бы обыденным оно ни было. Никакое чудо не облегчит этого. Такова цена. Все, от мала и до велика, могут послужить будущему человечества. — Ты, однако, не счастлив. Пертурабо вздохнул. — Я едва ли пожелаю заставить Императора, возлюбленного всеми, давать моему Легиону задания, которые сделали бы нас счастливее, чем тогда, когда мы оказываемся там, где можем лучше всего послужить его замыслам. Уважение моих братьев я заслужу своими собственными деяниями. — Желание не обязано быть чем-то из этого. Чего ты на самом деле хочешь от жизни? — Звучит хорошо. Тогда так: я желаю, чтобы меня помнили за то, что я выстроил. Не беспокойся: Империум никогда не забудет твою Вечную Крепость. Именно таким хотел ты видеть своё наследие? Пустой оболочкой, ныне заполненной телами твоих братьев? Я этого не знаю. Ведь это ты выстроил её. *** — Ты уже решил, Фулгрим? — С такими решениями нельзя спешить. Моему желанию следует быть совершенным. И всё-таки, я выбрал одно, Кьюбей. — Чудесно. Ради чего же ты заключишь со мной контракт? — Я хочу стать совершенным пуэллус магусом. — Уверен, что у тебя выйдет великолепно, Фулгрим! — Он мёртв. Я убил его. Он всегда был мне преданным братом. Всё это время виноват был я. Феррус никогда не завидовал мне, не так ли? — Я никогда не ощущал в нём подобного чувства. Единственные эмоциональные паттерны, которые я могу перечислить, соответствуют человеческому недугу, именуемому дружбой, а также тому, что вы зовете любовью, уважением, верностью, и... Фулгрим? Фулгрим? Теперь ты готов? Твои эмоции уже произвели для вселенной столько магической энергии, и подумай только: ты ещё можешь внести свой вклад. Было бы пустой тратой сил закончить с тобой сейчас. Следующая стадия жизненного цикла пуэллус магуса — становление ведьмой. Незавершенное не может быть совершенным. *** — Ты уже проснулся? Я отметил смену колебаний твоих мозговых волн. — Воды, — прохрипел тощий юноша, который однажды станет Конрадом Кёрзом. — Здесь, — Кьюбей носом подтолкнул к нему ведро. Сначала он погрузил туда лицо, затем отпил немного. После этого в воде остался привкус грязи и крови, однако прикосновение ладонью к щеке подтверждало, что глубокие царапины на его лице уже затянулись. Несколько струпьев засохли у него под глазами, словно дорожки от слёз. — Что ты видел на этот раз? — Сам не знаешь? — Точно так же, как мы не имеем понятия, каким образом работает твоя сила. Когда мы, Инкубаторы, говорим о будущем, то экстраполируем известные данные и строим вероятностные модели. Если бы мы могли быть источником магии подобно вам, людям, то не нуждались бы в вас. — М. — Что? — Я голоден. — Ты видел кого-то, кто собирался бы спрыгнуть с крыши? Я не чувствую поблизости ни одной ведьмы. — Когда они мне были нужны? — Он стронулся с места. — У меня на уме кое-что другое. Кьюбей спрыгнул с мусорной кучи ему на голову. — Основываясь на последних данных, согласованных с тоном твоего голоса, ты вряд ли намерен ещё раз употребить в пищу это тело. — У тебя есть ещё. — Определенно, но тратить энергию, которая могла бы пойти на сражение с энтропией, неэффективно, тогда как всегда есть люди, которых оставили гнить. Он привёл их к пустому магазинчику. Кьюбей запрыгнул внутрь сквозь разбитое окно наверху, в то время как его спутник проломил стену позади системы сигнализации, чтобы вырвать провода, прежде чем вскрыть замок на задней двери. Глаза Кьюбея должны были светиться в темноте красным, но он приглушил их, чтобы не раздражать нострамца. — Ты видел в будущем пекарню? — Я видел, как пекаря три минуты спустя убьют ради его наручных часов в более опрятной части города, далеко отсюда. Обычно он оставляет хлеб, который слишком подгорел или засох, около мусорного бака. Его дочь ещё неделю не придёт в магазин, а потом всё выкинет. Как ты и говоришь, будет расточительством позволить делам обернуться плохо. Он осторожно раскрыл одну из витрин вместо того, чтобы разбить стекло, но при этом сел на пол и ел руками, хотя мог бы воспользоваться ближайшим стулом или вилкой. Кьюбея он тоже покормил с рук. Когда Кьюбей прикончил предложенный торт в несколько укусов (каждая порция — размером с голову самого существа), он облизал с зубов остатки сладости и произнес, как ни в чем не бывало: — Я очень хорошо вижу, что ты готовишь для меня, Инкубатор. — Значит ли это, что ты не собираешься заключать со мной контракт? Это было бы слишком плохо. — Я знаю, что я сделаю это. Я уже решил, что намерен пожелать. Мне не обязательно видеть будущее, чтобы знать: я соглашусь на контракт во время одного из моих приступов. — Любого из приступов. — Если ты хочешь этого, разве ты не должен испытывать чуть больше счастья? Ты должен пожелать чего-то, чего ты хочешь. Именно тебе придется за это платить. — Я пожелаю уничтожать зло до тех пор, пока не стану единственным, чего стоит бояться. Я пожелаю стать чудовищем. Чудовищу необходимо существовать; я не обязан наслаждаться этим. (Но он будет). — Я буду здесь, как только ты будешь готов, — сказл Кьюбей, слизывая с его ладони глазурь и подсохшую кровь. Залы его флагмана всегда были полны мрака, но теперь они танцевали, меняясь местами, черное на черном. Тьма была источником страха, поскольку кишела чудовищами. Так всё и было. «Почему фамильяры не атакуют?» — пуэлла мага — асассин — без слов спросила Кьюбея. «Ведьма не хочет делиться тобой ни с кем». «Какая самоуверенность». Пуэлла мага рассмеялась про себя, но не вслух. Она пожелала для себя способность убить всякую ведьму. Против фамильяров ей пришлось бы попотеть. Ведьма улыбнулся ей, обнажая острые зубы, единственное белое пятно на окровавленном и утонувшем в тенях лице. — Ты всегда можешь найти ещё кого-то, правда, Кьюбей? — Я только предлагаю контракт. Принимать его или нет — зависит от каждого. Страх перед твоим легионом подарил мне много контрактов. Благодарю. М'Шен никогда не встречала ведьм, способных говорить. Но неважно. Её будет, кому послушать на Терре, когда она вернется туда с его семенем скорби. — Множество пуэлли маги, и множество ведьм в свой черед. Не пробуйте с моим легионом, или вы, Инкубаторы, будете наполовину разочарованы. Я стану последним из ведьм, кого они потерпят в своих рядах. — Что? — М'Шен, забывшись, произнесла это вслух. Пуэлли маги сражаются с ведьмами. Они не привлекают их или что-то в том же духе, иначе на выслеживание уходило бы куда меньше времени. Улыбка сделалась ещё шире. — Ты — то, чем я был. Я — то, чем ты станешь. *** — Будущее действительно таково, Кьюбей? — Возможно. Будущее всегда способно меняться, до тех пор, пока ты не теряешь надежду. — Я не позволю этому случиться. Я не позволю, чтобы нас отбросили прочь, словно бесполезное орудие. Даже если всё, во что мы верили — ложь, которой безумец мостил дорогу к божественности. Я сделаю это истиной — своими собственными руками. Если пуэлли маги созданы, чтобы сражаться со злом, тогда я использую эту силу, чтобы дать отпор такому предательству. — Если ты так говоришь, Хорус. Каким же будет твое желание? — Я желаю больше никогда не быть рабом замыслов своего отца. С самоцветом души в ладони Хорус мгновенно исцелил своё тело. Оно больше не значило ничего. Ведьминский барьер окружил их обоих в последний миг. Самоцвет души Хоруса казался столь темным в сияющей ладони Императора. — Отец, мне так жаль. Всё темней и темней, пока не погасла последня искра света. Темней и темней, пока последняя капля надежды не обратилась в отчаяние и ужас от им содеянного. — Мне тоже. Император сжал кулак, раздавливая в пыль семя скорби. *** — Чего ты хочешь потом? Инкубатор взмахнул хвостом — только для того, чтобы быть укушенным одной из тех коз, за которыми присматривал мальчик. Мальчик замахнулся на козу палкой. — Не делай так, — сказал он козе и плюхнулся на спину. — Не знаю. Там, во внешнем мире, действительно так много всего? — Даже больше. Передача данных, которые потребовались бы, чтобы рассказать обо всей вселенной, затянулась бы слишком долго. Возможно, представители твоего вида тоже смогут узнать всё это однажды — если для начала вы разберетесь, как делать камни поострее. — Хотелось бы мне. Но мама с папой сказали не уходить далеко, когда со мной козы. Я за них отвечаю, — горделиво напомнил мальчик сам себе. — Сейчас ты детёныш по меркам своего вида, но так будет не всегда. Ты можешь стать кем тебе угодно, стоит лишь пожелать. Даже богом. Неважно, насколько невозможными кажутся твои мечты — они могут сбыться. Мальчик задумался. Человечество всегда зависело от каприза богов — богов солнца и бури, хорошего урожая и морового поветрия. Бог мог быть довольным или разгневанным, но богу ни в чем нельзя было доверять. Всё, над чем трудился человек, могло быть разрушено без колебаний и без причины. Люди могли полагаться лишь на самих себя и друг на друга. — Я желаю, чтобы ничто не властвовало над человечеством. Наша судьба принадлежит только нам. Кьюбей обнюхал мальчика. — Отлично. Даже мы, Инкубаторы, будем связаны этим обязательством. Вам будет позволено совершать ваши собственные ошибки. Мы будем заключать с вами контракты только тогда, когда вы сами сделаете выбор. Сделай так, чтобы вам было некого больше винить за последствия выбора, хорошо? — Кьюбей мило сморщил нос. — Не могу дождаться, когда вы присоединитесь к нам среди звезд. В конце концов, вашим желаниям предстоит спасти вселенную. Каждый день тысячи семян скорби, собранных со всех уголков галактики, высасывают мрак из самоцвета души Императора, пока Его смертное тело страдает на Золотом Троне. С каждым прошедшим днем самоцвет становится лишь чуть-чуть темнее.