Нечто новое

Фулгрим — администратор, не воин. В новой пурпурной броне он ощущает себя слегка не в своей тарелке. Частью сознания он задумывается: сколько денег ушло на создание этой вещи, и как он сам мог бы распорядиться такими средствами. Не то чтобы броня не нравилась ему: она прекрасна и ничуть не стесняет движений, но он просто не привык ни к чему подобному. Он не привык ещё ко многому: к тому, что он больше не Фулгрим-найденыш, но примарх Фулгрим; что люди сравнивают его с мифическим фениксом; что ему больше не нужно беспокоиться о ресурсах и их наиболее эффективном использовании (последнее, впрочем, не вполне верно, как вынужден он признать; Астартес и солдаты Имперской Армии — не рабочие на очистительной фабрике, но они всё-таки люди, и пусть боеприпасы — не, скажем, сырая нефть, суть при этом остаётся примерно та же); что у людей находится время украшать нечто вроде его брони, не говоря уже о том, чтобы создавать произведения искусства; но больше всего — к тому, что у него есть отец и братья. Последняя мысль заставляет его улыбнуться. Он был знаком с Хорусом считанные недели — и уже не мог представить лучшего брата. Примарх Лунных Волков таков, каким должен быть, по мысли Фулгрима, идеальный примарх; одновременно политик и воин. Просто глядя на него, Фулгрим уже узнаёт, как стать ближе к тому, кем он предназначен быть. Он знает: перед ним лежит долгий путь. Сама неловкость, какую он испытывает, пытаясь думать о себе, как о воине — тому доказательство. Он смотрит на своё отражение в зеркале и качает головой; за неимением лучшего, разглядывает себя со стороны. Подумать только, он не был уверен насчет цветов. Разумеется, он ничего не сказал своему отцу, но говорил Хорусу: он слишком бледен, чтобы носить нечто настолько яркое. Он утверждал, что люди будут замечать только броню. Его брат посоветовал ему не беспкоиться о подобном. Никому не удалось бы и близко создать хоть что-то, способное затмить примарха. И теперь он вынужден согласиться с Хорусом. Глупо было с его стороны сомневаться в брате: само собой, Хорус знал лучше. Он — любимец Императора, и гораздо дольше исполняет обязанности примарха. Сказать по правде, Фулгрим завидует Хорусу. В отличие от него самого, Хорус приходится Императору сыном не только в биологическом смысле. Хорус — не просто создание Императора, но возлюбленное дитя, проведшее долгие годы рядом с отцом. Фулгрим не может не сожалеть, что не ему выпала такая судьба. Будь иначе, он бы не чувствовал себя так, словно ему здесь не место, так, словно он — не вполне тот, за кого его принимают. Он слышит, как открывается дверь, и поворачивается, чтобы оказаться лицом к лицу с широко улыбающимся Хорусом. Фулгрим не уверен: счастлив он видеть брата или смущен; он только что думал о Хорусе, и не все из этих мыслей были приятны. Должно быть, часть его неуверенности отразилась у него на лице, поскольку улыбка Хоруса слегка блекнет. — Вот видишь? Я же говорил тебе не волноваться, — говорит он, и улыбка вновь начинает сиять с полной силой. — Ты очень неплохо смотришься в своей новой броне. — Ты просто завидуешь — твоя ведь не настолько красива, — отвечает Фулгрим, почти не задумываясь. Хорус начинает смеяться — и Фулгрим присоединяется к нему.