Две стороны одного Юри

      Поворот.       Ветер, догнавший тебя на ошеломляющей скорости, когда лица на трибунах превращаются в единое цветное месиво, холодит разгоряченное лицо, играет волосами. Ты видишь только безразлично-белую гладкую поверхность катка и собственные руки в красивом развороте кистей, ты слышишь только музыку, что перекликается со стуком сердца.       Прыжок.       Мир замирает – лишь на единое мгновение, пока ты летишь, закручиваешься в безумный вихрь, - и обрушивается на тебя снова, всеми своими звуками, огнями, ощущениями. Кончиками пальцев касаешься льда, но даже не чувствуешь холода. Ты чувствуешь пламя. Ты зажег свой огонь, тебе это удалось. Ты Эрос. Ты красотка, что одним движением губ сжигает сердца. За один твой взгляд любой готов будет на что угодно. Именно этим взглядом ты выхватываешь из разноцветной толпы лицо, стирая в одночасье с нее задумчивую неживую полуулыбку.       Шаг.       В голове стучит, ты уже почти не помнишь, что это только номер, который вот-вот закончится – для тебя это целый мир, и ты живешь по его законам, отдаваясь полностью тому, что делаешь. Ты умрешь, если остановишься. Ты потухнешь, если затормозишь.       Поза.       Последняя нота догорает в тишине, а потом ее накрывает шквал аплодисментов. Это все твое. Виктор зазывно машет рукой. Пламя притухает, уходя куда-то глубоко. Но оно горит, оно все еще с тобой. * * *       Грудь Кацуки тяжело вздымается, пряди темных волос прилипли ко лбу и вискам. Его спина ровная и весь он безумно хорош в этой гордой позе – смотрится ничуть не хуже его самого – так думает Виктор. Все в Юри прекрасно в этот момент, все, кроме этого растерянного, виноватого взгляда. «Это я сделал? Не может быть, не мог…»       Виктор машет рукой своему протеже. Тот облегченно вздыхает и катится к бортику. И где эта гордая осанка, жгучий взгляд? Русский распахивает объятия, и Юри падает в них с громким выдохом, прижимаясь горячим телом к его олимпийке. Пока еще не тот нелепый, милый японец. Другой Юри.       Виктор мимоходом отмечает, что не может перестать думать о гордо поднятой темноволосой голове и о том невозможным мимолетном взгляде, которым обладатель оной одарил его. Даже когда отчитывает протеже за ошибки, продолжает об этом думать. * * * - Твою победу нужно отметить! Мы идем на источники! – Это не было предложением, это была констатация факта, что становилось очевидным хотя бы по одному тому, что Виктор произносил это, будучи уже облаченным в халат, который он легкомысленно называл «банным кимоно» - за схожестью фасона.       Юри вздрогнул одними плечами и проблеял: - Виктор, я… Я устал, вы не возражаете если я… - Возражаю, - строго, насколько мог, осек его Виктор. – Ты съел свой кацудон со мной, теперь _я_ хочу пойти с тобой на источники. Это было бы справедливо, потому что твоя победа принадлежит и мне тоже, как считаешь? - Д-да, конечно.       Словом, долго уговаривать не пришлось. * * *       Звезда русского фигурного катания разве что не урча от удовольствия возлежал в источнике, а его юный – ну, ладно, не такой уж и юный, если вспомнить о существовании Юры Плисецкого – протеже куда-то запропастился. - ЮРИ-И-И! - Я… Я здесь.       Выскочивший, как ошпаренный, Юри с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, отчего-то опять краснел и мялся. - Юри, я хочу тебя попросить… Кацуки встрепенулся и осторожно спросил: - О чем?       Виктор склонил голову к плечу и улыбнулся: - Встань в финальную позу сегодняшней программы. Пожалуйста.       Японец моргнул и зарделся еще больше. Закусил губу, и как-то неуверенно, даже неуклюже, принял позу, встав на носки, имитируя отсутствующие коньки.       Все было хорошо, все было так, но. - Не так! – Виктор раздраженно плеснул водой в сторону брюнета, который немедленно стушевался. – Где твой Эрос, где эта страсть, которую я видел? Юри посмотрел на него внимательно-внимательно. Опустил глаза, снова поднял. Снова опустил. - Хочу увидеть тот взгляд еще раз, - добавил Виктор уже мягче.       Второй раз Юри уже не мялся, встал в позу резко, с места в карьер, всплеснув руками. И бросил-таки испытующий взгляд на тренера. Почти тот, который нужно. - Прекрасно, - кивнул Виктор. Он даже не заметил, что произнес это на русском.        Одной искры достаточно, чтобы раздуть пламя, и эту искру он увидел.       Не стесняясь собственной наготы, Виктор вышел из источника. И снова, уже который раз, японец из гордой птицы мгновенно превратился в пятящегося краба.       Блондин подошел близко и, глядя сверху вниз, спросил: - Так, какая, говоришь, история у твоего Эроса?       И Юри, сбиваясь и краснея, поведал и о прекрасном сердцееде, и о красотке, что пленила его, жестокого разлучника. И о кацудоне не забыл, но это уже скорее для полноты картины, чтобы, мол, не думали, что я весь такой возвышенный и прекрасный, нате вот, свиные котлеты поверх куртуазной истории о донжуане и красавице. - Я хочу показать тебе свой Эрос.       Юри вскинул на него свои ланьи очи. В них плескался страх, стыд и, кажется, что-то еще. - Я…       Ответить он не успел. Его рот оказался неожиданно занят. Он еще пытался что-то промычать, но не сопротивляться, не освобождаться отчего-то не спешил. И сдался, наконец. Целовался он, как и следовало ожидать, отвратительно. Отсутствие практики вкупе со стыдом создавало восхитительный коктейль «двадцатитрехлетний девственник», и даже если это не было правдой, выглядело именно так.       Виктор помнил свой лучший прыжок: тройной аксель на прошлогоднем чемпионате. Так вот это был его лучший поцелуй – по крайней мере, на данный момент.       Юри пытался отвернуться и продолжал что-то негодующе мычать, и Виктор, наконец, не выдержал. Он рассмеялся, открыто и весело, и припечатал сгорающий от стыда лоб японца своими губами. Все-таки Юри – чудо. И гордое создание с пронзительным горящим взором, и по-милому нелепое раскрасневшее – но настоящее чудо.