лучше/хуже

      Хакурю закрывает лицо руками, крепко-крепко жмурит глаза и поджимает ледяные губы. Тяжелым дыханием он втягивает леденящий душу запах белых роз, исходящий от спящей девушки за его спиной. Тела — кровь от крови; жизнь — бок о бок; постель — одна на двоих. Мальчишка выдыхает, оборачивается к сестре, привычно облизывает нижнюю губу и чувствует тошноту, но сдерживает порыв, до боли прикусывая щёки с внутренней стороны и глядя на девушку.       Такую невинную, хрупкую и неприкосновенную в его мыслях. Такую страстную и грешную в реальности.       Хакурю ненавидит эту дрянь, эту чёртову мерзкую стерву, заваливающуюся к нему в комнату со слезами вот уже который раз и толкающую его к кровати. Он не может устоять ни перед ней, ни перед самим собой, и позволяет ей забыться в его объятьях, высказать между стонами всю боль и вновь уснуть рядом с ним. Но в то же время Хакурю безмерно любит свою сестру чистой, искренней детской любовью, не позволяющей большего, чем простые объятия и поцелуй в лоб, улыбку от улыбки и дружный заливистый смех.       Хакурю разрывается. Хакурю понимает, что любимой сестре-мерзкой дряни на это плевать. Одно её слово — и между ними больше не будет ничего. Ни-че-го. Но она молчит, тянет время, заставляет страдать, заставляет продолжать любить, хотя сама влюблена в Синдбада, хотя Хакурю любит Моржанну, но она вновь и вновь продолжает повторять своё гнусное дело!       Мальчишка тянется к оголённому девичьему плечу, сжимает и слегка встряхивает, заставляя девушку проснуться и, повернувшись, посмотреть ему в глаза.       Хакурю поджимает губы, чувствуя, как глаза предательски слезятся, а язык никак не хочет говорить что-либо.       Хакуэй смотрит на него.       Она хуже всего, что он когда-либо знал.  — Ты лучше всего, что я когда-либо знал.