Зойка и витамины

Зойка прислонила велосипед к стене, стащила с горящих рук перчатки и подцепила ногтем свежую мозоль. Пузырек сукровицы вздулся и опал, из-под ороговевшего слоя заблестела розовая кожа. Неистово шумели кроны, в густом переплетении ветвей путалось ломкое ледяное крошево. Она обогнула сторожку по хрустящей тропинке («Избушка-избушка! Стань ко мне передом, к лесу – задом!») и поднялась на крыльцо. Саул сидел, скрючившись над пультом, в распахнутой до пупа рубахе. Вокруг царил идеальный порядок, привычный для любого места его обитания, на пределе слышимости чирикала аппаратура. Сторожка являла собой картину мира и благоденствия, и все-таки Зойку чуть не отбросило назад, когда она отворила дверь. Чем-то смутным, неприятным пахло внутри, какой-то кислятиной, определенно органической и даже неуловимо знакомой, но словно бы многократно усиленной. - Дверцу-то прикрой, не повышай мне тут расход энергии, - посоветовал Саул, отрываясь от наблюдения за приборами. Голос у него был какой-то странный, чужой, с обертонами. Зойка заперла дверь. - Чем это у тебя тут пахнет? – поинтересовалась она. – Давно вентиляцию включал? - Пахнет? – удивился Саул. – Надо же, как будто ничего не замечаю. Может, сеть? Он принюхался. - Да нет, запах органический, - Зойка пошла вдоль стен, оглядывая закутки и уголочки на полу. – Может, мышь какая сдохла? Где твой уборщик? - Там, - Саул махнул рукой на кучу разнообразного механического хлама, из которой торчало что-то похожее на корпус кибера. – Алгоритм ему усовершенствовал, пересобрал тоже кое-чего. А ты зачем приехала? Зойка нахмурилась. Друг играл в отшельника уже несколько месяцев, и если первое время они с Сонечкой относились к этому благодушно, полагая, что забава Саулу вскоре надоест, то теперь нарочитая отстраненность начинала их обеих раздражать. - Ты мне отвечал бы хоть изредка, может, и не поехала бы. У меня сейчас дел хватает. Работать ей в последнее время и впрямь приходилось за двоих. Олеся разрывалась между своими теоретическими работами по алгебре и практической деятельностью, Инну с концами утащили к себе планировщицы, группу то и дело переформировывали, напарницы приходили и уходили, и полагаться на кого-либо, кроме себя, было решительно невозможно. Зойка с тоской вспоминала Артема и страшно скрежетала зубами всякий раз, когда ловила ее в столовой Эллочка и принималась некоторым образом выговаривать за нерасторопность. - А чего тебе отвечать? – Саул вдруг резким движением отодвинул стул и возвысился над Зойкой на все свои дополнительные полтора сантиметра. Зойка хмыкнула. - Что ты мне такого говоришь, чтобы тебе отвечать? – настойчиво повторил Саул. – Зачем тебе вообще нужен я, человек второго сорта? - Чего еще? – вытаращилась Зойка. – Какие еще сорта, мы не в средневековье! Саул вдруг спохватился, отошел от Зойки и приткнулся в углу, схватил из кучи деталей какую-то плату и начал ногтем зачищать контакты. - Вот тебе моя десятка, - пробормотал он, не поднимая глаз. – А, впрочем, может, уже и не десятка. Может, уже двадцать, двадцать пять… - Двадцать пять не бывает, - возразила Зойка. Ей надоело стоять, она завалилась на скромную лежанку у стены и забросила ноги на спинку стоявшего возле пульта стула. Нос снова уловил прежний органический запах, только теперь к нему добавилась какая-то тошнотворная пресная нота. - Почему же не бывает? – недобро щурясь, возразил Саул. – За барьером все бывает. И здесь бывает, если перестать пить витаминки, которые делают из питекантропа человека. - Какие витаминки? – недоуменно спросила Зойка. Она оглядывала сторожку в поисках пульта управления вентиляцией. Саул подошел к стеллажу и принялся копаться в содержимом. На пол полетели очередные микросхемы, провода, предметы личной гигиены. Наконец, Саул извлек кулечек с двояковыпуклыми белыми таблетками. В кулечке, смятая в небольшой шарик, болталась схема приема. - Вот эти витаминки, - тихо сказал он, темнея лицом. - Да все их пьют, - возразила Зойка. Она подумала о том, что медслужба проворонила Саула еще полгода назад, когда его мягко, но настойчиво, развернули из школы, куда он рвался преподавать. Чего прямо тогда стоило ему отдохнуть, полежать в санатории, пособирать землянику, картины какие-нибудь порисовать? Проклятый пульт от вентиляции никак не попадался на глаза, усталые ноги начинали ныть. - А что в них, Зойка? – Саул осторожно присел рядом с ней на лежанку и высыпал горсть таблеток себе в ладонь. - Витамины, - Зойка пожала плечами, - бактерии, там, какие-то. Нам же в школе рассказывали, только так давно это было, я даже труда себе не дала запомнить. Сделай мне чайку лучше, а? Путь до тебя, знаешь, неблизкий. Саул пересыпал таблетки из одной ладони в другую, затем − обратно. А потом – сжал ладонь и растер их пальцами. - Чайку я тебе сделаю, - пробормотал он, наблюдая за тем, как сыплется из ладони в ладонь белая крупа. – Только это, Зоечка, − не витаминки. Твои, может, и витаминки, а мои, мои – не совсем витаминки. Или – вовсе не витаминки. Совсем не по-Сауловски, он внезапно стряхнул растертые таблетки прямо на пол и наклонился над лежащей Зойкой, уперев руки по сторонам от ее плеч. В нос Зойке ударил давешний запах, только совсем концентрированный, горячий, и она вдруг с отвращением поняла, что это – неестественно резкий, нездоровый запах пота. - Я, Зоечка, − генетический урод, - преувеличенно артикулируя каждое слово, проговорил Саул. – Здесь нас таких осталось немного, но еще остались. Никак не могу в толк взять, зачем. Чтобы мы могли жить с нормальными людьми, Зоечка, с такими, как ты, как Соня, как Неля, нас пичкают препаратами, которые призваны скорректировать проявления нашей недочеловеческой природы. - У тебя бред, - Зойка приложила руку ко лбу товарища. Лоб был горячий и влажный, а под кожей щек и шеи словно сгустилась какая-то тень, как будто поселился большой черный паразит, который не вполне еще созрел, чтобы вырваться наружу, но уже угрожающе проглядывал сквозь покровы. - На что это ты смотришь? Аааа, - Саул осклабился в недоброй усмешке. – Красив я теперь, а? Как тебе это нравится? Он повертел головой в разные стороны, давая Зойке оценить зловещие серые зернышки под кожей. - Не нравится? Саул мотнул головой, уклоняясь от попыток Зойки коснуться его щеки. - Да повернись ты на свет, погоди! Зойка вынырнула из-под руки Саула и схватила его за воротник. - Ты заболел, наверное, чем-то. Какую-то кожную болезнь подцепил. Саул засмеялся ломаным неестественным смехом. - Хромосомную, - уточнил он. – Генетическую. В тот самый момент, когда из двух клеток слился в одну. - Да подожди ты, не мельтеши! – прикрикнула на него Зойка, но он уже встал и ходил теперь по сторожке туда-сюда, изредка бросая взгляд на экраны и пульт. - Это, Зоечка, − самое паршивое заболевание на свете! Оно, Зоечка, неизлечимо. Оно во мне с первого дня моего существования, оно в моем мозге, в моих тканях, во всем моем теле… О! – Саул обернулся и острым внимательным взглядом уставился Зойке в глаза. – Как любопытно оно проявляет себя в моем теле! Я уже три месяца не принимаю таблетки, и я больше не способен контролировать свое тело. Оно издевается надо мной, оно предает меня, а я могу только умирать от отвращения к самому себе. Не подходи! Зойка застыла от неожиданности, с таким страхом было это сказано. С непостижимой какой-то злостью и еще более непостижимым ужасом. - Так, дружище, - проговорила она, стряхивая с себя липкую сеть удивления, - давай-ка остынем. Ты, кажется, перетрудился. Но больше она не успела сказать ни слова, потому что Саул бросился к ней, схватил за плечи и швырнул на стену, и прижал к этой стене всем корпусом. - Я хочу, чтобы ты испугалась не за меня, - выдохнул он Зойке в лицо, - а меня. Чувствуешь? Любопытный эффект, а? Нас учили, что так больше не бывает, что личность – это продукт общественных отношений, что мы теперь все нормальные. И пичкали нас, генетических уродов, таблетками. Чтобы не случалось конфузов. И ввели ПФМ, чтобы вас, людей, предупреждать об опасности. Об опасности, которую представляем для вас мы. Зойка прикидывала варианты. Для начала, Саула следовало успокоить. Медицинской службе понадобится время, чтобы добраться до лесничества. Возможно, ему поможет, если он сейчас выговорится. За отбитое плечо должок, конечно, нужно будет вернуть, но это подождет его выздоровления. - Не боишься, - злобно оскалился Саул. – Я вот себя боюсь, а ты меня не боишься. Это напрасно… Уродов надо бояться, Зоечка. Уродов надо ликвидировать. Может быть, если я тебя достаточно напугаю, ты меня ликвидируешь… Зойка отреагировала помимо своей воли, словно ее тело тоже престало ей подчиняться, а запустило вдруг аварийную программу, абсолютный автопилот, который невозможно было отключить. Она перехватила руку, которой Саул собирался ударить ее в лицо, вывернула под неестественным углом, одновременно с содроганием фиксируя, как лязгнули у него зубы от ее встречного удара. Зойка не боялась, потому что нечего ей было бояться, потому что бояться ее не научили, потому что никого из них никогда не учили бояться. Она не терпела насилия, потому что их учили нетерпимости к насилию, но кроме того их учили действовать по обстоятельствам, и она действовала. Ветер гудел в плотных седых кронах, швырял в стекла белую крупу, заметал расчищенные трудолюбивыми киберами дорожки. Зойка болтала в стакане последний глоток ромашкового чая и жевала сухую галету. Она думала о ходе истории. О темных веках, когда люди делились на группы с неравными правами на самые простые человеческие вещи: на труд, на самореализацию, на саму жизнь. О том, чему учили ее в школе великолепная лекторка, невероятная умница Валерия и добрый вежливый Алесь. О великой победе над тысячелетним миропорядком, одержанной благодаря кропотливой слаженной работе тысяч людей, которые убеждены были в социальной конструируемости личности. Не могли же им лгать. Эра лжи закончилась вместе с образованием агломераций. Но зачем-то нужна же была шкала ПФМ. Зойка всегда воспринимала эти числа, присоединяемые к имени каждого мальчика или мужчины, как один из обычных внешних признаков, вроде роста, веса, индекса здоровья. Да нет, не так. Кому и когда, кроме уроков медицины, приходило в голову вообще разделять людей по такому малозначительному признаку как пол? Это разделение осталось в веках, как атрибут давно отжившего общественного устройства. Зойка вспомнила про барьер. Про людей, которые отправлялись туда в «командировки» с никому, кроме сотрудниц Института Антропологии, неизвестными целями. И вспомнила она про Поля. Литтл-Полли, бывший абсолютный ноль по ПФМ, который вернулся из-за барьера в закрытом цинковом ящике, потому что отстрелил себе половину головы, не выдержав себя такого, каким сделали его эти «командировки». Литтл-Полли, из чьей закостеневшей руки с большим усилием извлекли смятый листок с неровным почерком накарябанными нотами последней написанной им для Арта песни. Ветер гудел в плотных седых кронах, на грани слышимости стрекотали приборы. Зойка осторожно укладывала электронную начинку уборщика в его маленький блестящий корпус. Привалившись к стене, тихо плакал на своей лежанке Саул.