Шепот об аристократии и лучших закатах на свете

Когда Зейн впервые слышит голоса, он сидит в своей комнате обиженный на весь свет и ему только исполняется пятнадцать. Друзья разъезжаются на Рождественские каникулы, а парень остается в снежном городке, который уютен в своей безобразности даже в зимнюю пору. Малик сидит тогда в своей спальне, кидает теннисный мячик в стену и ловит его легким движением. Когда Зейн проклинает весь свет, то по его комнате гуляет ветер, который подхватывает легкий тюль насыщенного синего цвета и отбрасывает под самый потолок. По коже парня пробегают мурашки, и он решает все же закрыть окно, потому что зимняя прохлада только бросает его в дрожь и пальцы ног коченеют. Зейн опускает ноги на холодный пол и быстро доходит до окна, закрывает его наглухо и опять ложится на кровать, вскинув руки над головой. — Посмотри на меня, — знакомый до одури голос раздается над его ухом, когда парень садится. Он в комнате один, потому что дверь не открывалась, и скрип половиц не разносится по дому. Сердце бешено стучит в груди, когда Зейн пытается согнать дурман и, на самом деле, он думает, что просто дремлет. Потому что человек, которому принадлежит этот голос – мертв. Когда Зейн открывает глаза, он смотрит перед собой, боясь пошевелиться, но светильник не отбрасывает теней. Зейн думает, что все же это был сон. — Так ты посмотришь, Зи? И он, не слушая свой внутренний голос, резко оборачивается и замирает, когда видит на кровати ее – светлые волосы аккуратно лежат на ее плечах, как и в тот день; белоснежное платье, кое-где перепачканное землей, идеально сидит на худенькой фигурке, а глаза стеклянные, голубые. В горле Зейна пересыхает, когда он хочет прикоснуться к ее мраморно-белой коже. Сердце его ухает вниз, а она улыбается. Сидит, как и прежде на своем излюбленном месте и улыбается так же, как и раньше. Но ее нет. Она мертва, и Зейн точно это знает. Он произносит речь на ее похоронах. Разглядывает ее пухлые губы, пытается заглянуть в хрустальные глаза. Холодок пробегает по коже. — Как ты оказалась здесь, Джи? — его сердце разбивается в то самое мгновение, когда ему говорят о ее смерти. Она – его лучший друг и самый главный соратник, но уже больше двух лет ее нет рядом, и никто не может заменить ее. Зейн думает, что от одиночества он сходит с ума. Потому что все разъезжаются на каникулы, оставляя его одного. Джи никогда не уезжала. — Ты же мертва. — Но тебе я нужна, — улыбается мягко и ласково, по-детски, а ее щеки так и хочется потискать. Зейн еле сдерживается от этого желания, когда садится на кровать рядом с ней и чувствует легкий холодок по коже от близости к ней. Она – мертвец, и, как бы он ни хотел этого признавать, она сидит рядом с ним. — Всегда нужна была. Я так любила твой дом… Шаги в коридоре, шум и гам. Зейн в панике смотрит на умиротворенную девочку рядом с собой, которая только успевает прикоснуться к его руке (Зейн не чувствует ее прикосновения). Как только дверь распахивается и на пороге стоит Валия, дурман с комнатки пропадает и Зейн проваливается в бездну, слыша лишь крик младшей сестры о том, что ее брат в обмороке. На утро Зейн думает, что это лишь побочный эффект обморока, но иногда чувствует чье-то дыхание на своем затылке и мурашки по коже. Это происходит впервые и Зейн думает, что это лишь иллюзия и побочный эффект. Ему пятнадцать, когда он впервые видит призрак своей лучшей подруги. И он определенно не думает, что это станет именно тем, что послужит ему заработком на жизнь. Он станет говорящим с призраками. Его жизнь круто меняется, когда он выбирается из Англии, переезжая в Америку и путешествуя по загадочным местам, которые прослывают сомнительной славой среди местных жителей и туристов. Парень, одиноко следующий по стране с небольшой ручной камерой, запечатлевает на ней лишь место, краткие данные о своем дальнейшем пункте прибытия и историю, почему именно ему хочется посетить штат Кентукки, например. Когда он проходит по старым домам, заброшенным и не очень, что только он не видит: от сгнивших трупов до холеных маменькиных сынков, которые все еще прячутся за их юбку. Когда Зейн останавливается в небольшом кафе, он садится за крайний стул и заказывает крепкий чай и пирожное, которое любила Джи. Он часто вспоминает о ней, они часто разговаривают и девушка, на самом деле, только и делает, что приходит к нему холодными ночами, садится на край кровати и тихонько напевает колыбельную. Зейн носит ее цепочку с собой, и девочка следует за ним. Сейчас ему уже двадцать два и он хочет податься в Голливуд со своим шоу. Когда он попадает в небольшой дом в Лос-Анджелесе, солнечном и непокорном, Зейн садится на припавший пылью табурет для игры на пианино и открывает крышку рояля, пальцами легко перебирая клавиши. Когда Зейн закрывает глаза, продолжая играть, он чувствует знакомый холодок по коже, который своими прозорливыми щупальцами проникает под кожу и Зейн думает, что это, наверное, Джи. Но стоит ему остановиться и повернуть голову вправо, то он замирает на полуслове. Перед ним совершенно не Джиджи, а незнакомый парень, который стоит, расправив важно плечи. Его подбородок вздернут, и он смотрит на Зейна с легким недоверием. Но молчит. Просто рассматривает незваного гостя.

«— Никогда в жизни не называй призракам свое имя, — предостерегает Джи. — Почему? — Они смогут выследить тебя где угодно»

Зейн думает заговорить с ним о чем-то. Парень перед ним потрясающий. Он красивый, статный и от него веет властью, непоколебимой и всемогущей. Зейн чувствует это даже сейчас, когда их отделяет несколько метров и его собеседник, в общем-то, нереален. Когда Зейн поднимается на ноги и оттряхивает черные джинсы от пыли, то решается спросить: — Почему вы остались на земле? — Зейн не теряет уважения.

«— Многим нравится чувствовать себя важными. До сих пор. — Несмотря на то, какого они происхождения? — Поверь, те, кто были ниже, всегда хотят оказаться на вершине. Это будет на руку»

Когда собеседник начинает говорить, его голос пропитан немой язвительностью и французский, щекочущий акцент ласкает слух парня. — Так надо, — его губы сомкнуты в плотную линию. Когда Зейн смотрит на него, то думает о том, как хотел бы, чтобы он оказался живым. Но он – призрак и он определенно не из этого века. Он такой, какими описывают принцев в сказках, главных положительных героев романа или повести. Он – нереалистичен. — Как Вас занесло сюда? — Я точно не знаю, — отзывается Зейн. — Расскажите, что вам нравится? Парень, который доселе не двигается с места, делает несколько шагов в сторону широкого подоконника, глядя в зашторенное окно, через которое пытается пробраться солнечный свет. Когда он пальцами пытается коснуться занавесок, словно в попытке сорвать их, резко поворачивается к Зейну, который наблюдает за происходящим, затаив дыхание. Зейн отмечает, что он чуть выше молодого парня перед собой, но тот крупнее в плечах. Зейн думает о том, что все это – подстава судьбы. — Мне нравится пение птиц; звуки виолончели; я любил чай, чтобы как кипяток был, — проговаривает парень, садясь на место Зейна. — А теперь, пожалуйста, уходите. Вы не владелец этого дома, я не могу рассказать вам больше. Когда Зейн делает шаг назад, его охватывает привычная легкость и тепло, словно, прорывается сквозь защитную стену. Вокруг нет никого, только Зейн и пыль. Когда парень проводит языком по губам, то чувствует на них солоноватый привкус и его щеки покрыты влагой – теперь он не падает в обмороки, его глаза начинают просто чрезмерно слезиться (окей, да, он плачет). Когда Зейн достает камеру, он обводит все помещение, говоря о том, что обязательно вернется туда. И этот дом – последний пункт, который он посещает, прежде чем двинуться дальше. В Голливуд. Сейчас Зейну двадцать пять и он думает о том, чтобы купить потрясающий дом, который он некогда посещает. Он располагается недалеко от Лос-Анджелеса (почти вплотную к городу), и его постройка датируется почти сотней лет. Когда Зейн впервые видит этот дом, он напоминает ему о чем-то великом и старинном. Возможно, двадцатые года прошлого века. И вот сейчас, когда он стоит на крыльце вместе с риелтором, на его руках крупные перстни, некоторые фамильные, а некоторые – нет, и перебирает их пальцами. Зейн слышит шепот: тихий, неразличимый, но он есть здесь. Когда дверь распахивается, Малик оглядывается по сторонам, потому что голоса становятся громче, более различимы. Сильнее, чем в прошлый визит. А еще он улавливает французский акцент. Такой манящий, приторный, ласкающий слух. Зейн наслаждается. Такое он слышит лишь в самом Париже, когда наведывается в одну семью. Зейн находится в полном восторге, как только погружается в эту пучину. Он хочет этот дом себе. И он купит его. Ему нравится мрачность дома в совокупности с солнечным городом. Зейн в немом восторге, когда стоит на крыльце и уже сейчас слышит голос, который он хочет услышать уже долгое время. — Мистер Малик, пройдемте, — проговаривает женщина-риелтор, держа на руках маленькую собачку, которая только и делает, что тявкает на все подряд, а Зейн с воодушевлением (риелтор таким его еще не видела) проходит дальше, оглядывая все вокруг. — Дом продается в три дорога только из-за его богатой истории. Здесь есть подвал и несколько туннелей, ведущих за пределы. Великолепный фасад, недавно отреставрированный. — Зачем вы говорите мне все это? — его голос надменный. Малика почти никто по-настоящему не любит из-за его ханжества и закрытости. — Я в любом случае куплю его. — Почему? — Он весьма… — Зейн кусает нижнюю губу, когда обводит коридор взглядом. Медленно, словно в памяти запечатлевает каждый изгиб. Дверь в гостиную открыта и когда Зейн заглядывает туда, то видит шикарный рояль, стоящий посередине зала и на удобном сидении располагается молодой парень. Его плечи гордо расправлены, подбородок поднят, и он держится так, словно находится на важном проеме. По коже Зейна пробегают знакомые мурашки, когда незнакомец улыбается, заглядывая в его глаза. — Специфичен. Мне нравится это, поэтому я беру его. — Будете смотреть другие комнаты? — Нет, я уже увидел все, что было мне необходимо. Когда Зейн отворачивается, чтобы уйти, он слышит тихий шепот, который проникает под самую кожу, заставляет его вздрогнуть всем телом и холодный поток ветра заставляет его поежиться. — Рад встретить людей в своем доме, — мелодичный голос шепчет ему на ухо, когда Зейн только поглядывает на обладателя боковым зрением, прикусив губу. — Добро пожаловать… — З-е-й-н, — шепчет по буквам, что скрывается от взгляда риелтора. — Лиам.

***

Когда переезд заканчивается, все вещи располагаются на своих местах и слоя пыли как и не бывает, Зейн располагается перед распахнутым настежь окном, держа в руках чашку чая, растягивая удовольствие. Когда Зейн кусает губу и зажмуривается, зовя Лиама (потому что он уверен, что парень сейчас стоит за его спиной, он чувствует его ледяное дыхание), и вот, секунда, и молодой человек холодком, пробегающим по спине Зейна, оповещает о том, что он здесь, рядом. Когда Зейн оборачивается, Лиам стоит за его спиной, держа руки перед собой. — Я спал, — проговаривает призрак надменно, по слогам. — Я думал, ты уже лет как сто спишь, — пожимает плечами Зейн, ухмыляясь сам себе. Лиам только хмыкает, когда обходит Зейна, вставая перед распахнутым окном, и высовывает руку за пределы дома. Зейн наблюдает за ним пристально, понимая, что он просто испаряется, стоит ему пересечь границу дома. В его глазах – пустота и толика боли, когда Зейн поднимается на ноги и равняется с ним. Лиам только смотрит то на свою руку, то на парня рядом с собой. — Расскажи мне. — Что я могу рассказать человеку, который объездил весь свет? — О себе расскажи. — Я мертв. — Твоя душа живет. А это, я думаю, больше. Лиам только отворачивается и через секунду испаряется, а на его месте показывается Джи с милой улыбкой от уха до уха, ее платье все также в грязи и руки худые. Она посмеивается и морщится, на ее носике появляются маленькие морщинки и Зейн не может и сам сдержать улыбки. — Он тебе нравится, — улыбается он, прикусив чуть губу. — Я же вижу. — Джи… — Молчи, он тебе нравится, — она пропадает быстро. Иногда Зейн думает, что они – видения.

Но он прекрасно знает, что это – реальность.

Когда Лиам появляется в следующий раз, Зейн готовит себе кофе, а Лиам ухает над его ухом, заставляя парня вздрогнуть всем телом и опрокинуть банку с напитком, а Лиам хмыкает только. — Сколько тебе лет, Зейн? — Двадцать пять. — А мне двадцать было, когда я умер, — его акцент, его жесты, его взгляд и закусанная губа. Зейн любуется им, иногда взгляд задерживается чуть дольше, чем должен. За все это время Зейн видит многих людей: молодых, пожилых, богатых, бедных. Кто-то называет его ‘солнышком’, кто-то - ‘сладким мальчиком’, а другие - ‘паренек’. Лиам – первый призрак, кому он говорит свое имя и он, признаться, ни капельки не жалеет (потому что теперь Лиам может появляться рядом с ним каждый раз, когда ему этого захочется (а Лиам приличный, поэтому появляется он в поле зрения лишь тогда, когда видит в этом необходимость)). Лиам обычно стучит три раза, когда собирается появиться и Зейну нравится это. Когда Зейн в бешенстве или на съемках происходит какой-то инцидент, Лиам играет на виолончели, едва касаясь ее пальцами. По дому разносятся звуки игры на инструменте, ночная тишина в совокупности с прохладой. Они навевают сон на уставшего парня и он дремлет, а Лиам продолжает играть. Лиам рассказывает, что он может дотронуться до человека (чтобы он почувствовал его прикосновение) лишь в Хэллоуин, все остальные предметы он может двигать в любое время. Лиам любит виолончель. Зейну нравится слушать его игру. Зейн никогда не задумывается о том, чтобы переехать из этого дома, который он называет родным. Ему нравится обсуждать с Лиамом рассветы и закаты, как небо из розоватого становится голубым, насыщенный. Лиам говорит ему о том, что ему нравится аврорное солнце (Зейн думает, что Лиам что-то путает). А еще Лиам критикует его комод цвета ‘Акажу’ (он произносит это на французском). Малик, конечно же, спорит с ним. — Никогда не думал о том, чтобы сжиться с человеком под одной крышей. — Просто прошлые жильцы не видели тебя, а слышали лишь твое недовольство. — Акажу – ужаснейший цвет на свете. Ты искусный дебил, если выбрал его для моей гостиной. — Она моя. — Лишь по бумажкам, — парирует Лиам, отвернувшись. Зейн думает, что он сейчас уйдет, когда Лиам только оглядывается через плечо, кидая взгляд на календарь. Небольшой квадратик нависает над цифрой ‘30’ октября, Зейн только смотрит на него секунду. — Ты не украшаешь дом? — Мне всего этого и в обычный день хватает, — пожимает он плечами, кусая нижнюю губу. — Не боишься, что я смогу задушить тебя? — Кто, кроме меня, будет тебя еще терпеть? — Лиам соглашается и садится в кресло, смотря на Зейна. — Я каждый Хэллоуин жду, как истинного праздника. И почему ты никогда ни с кем не встречался? Ну, то есть, пока живешь здесь? — Чтобы ты навис надо мной в самый, блин, серьезный момент и мой член застрял, где не стоит? — Лиам громко смеется над этим замечанием и, к радости Малика, забывает о теме разговора. Лиам исчезает быстро и внезапно, и этот день не становится исключением. Когда Зейн садится за компьютер, редактируя статью в небольшой журнал, то чувствует, как по коже бегают мурашки и его шея покрывается испариной. Часы неумолимо приближаются к полуночи и все, что хранится под землей, вырывается наружу. Зейн не может контролировать этого, только чувствовать и стараться подавить свои инстинкты где-то внутри. Без одной минуты двенадцать, когда раздается стук и Лиам появляется перед Зейном, опускается на мягкий пуф рядом с ним. Часы в кухне отбивают полночь. Ладонь Лиама вцепляется в рубашку Малика, заставляя его от неожиданности замереть. Лиам смотрит на него, улыбается едва заметно. Когда все в доме стихает, кожа Зейна – одна огромная эрогенная зона. Когда он чувствует дыхание Лиама на своей коже, все такое же ледяное, он хочет всхлипнуть от беспомощности. Секунды, может быть минуты или часы. Но Лиам осторожно касается его губ своими губами. Холодные, мягкие, приятные. Зейн пытается подобрать как можно больше эпитетов и выражений. Лиам отстраняется, Зейн понимает, что не может дышать. Пальцы Лиама на его коже. Дыхание Лиама на его коже. Глаза Лиама прожигают его кожу. — Не называй призракам свое имя, Зейн, — шепчет Лиам, отстраняясь, — потому что они могут безвозвратно влюбиться в тебя.

(или влюбить)