Увлечение

Стивен Хендри был первым увлечением Ронни, которое не прошло само. Или вторым, потому что первым был снукер. Снукер жил в его крови, и избавиться от него не выходило никак — до того, что иногда Ронни его ненавидел. Но и Хендри он иногда ненавидел тоже, и куда более искренне. Хендри и снукер, снукер и Хендри, не представить себе одно без другого и не спрятаться от обоих. Ронни бы справился с чем-то одним, природа взяла бы верх — ещё ни одно его увлечение, каким бы безумным оно ни было, не длилось дольше трёх лет. Ронни всегда отдавался чувствам на полную катушку до грани и за ней, всегда за ней, если это становилось для него важным. Потом очередные увлечения и чувства заканчивались, оставляя после себя недоумённое «как я мог быть таким идиотом», и приходили другие, снова до грани и за ней. Всегда за ней. А когда он слишком далеко выпадал за грань, как тогда, с алкоголем и наркотиками — что ж, на такой случай тоже существовал выход. Курс лечения в «Прайори», всего три недели, и у вас нет ни-ка-ких проблем. Так что, когда с Хендри всё началось, Ронни не особенно волновался. Он точно знал — пройдёт. Конечно, существовал риск, что он свихнётся раньше, но такой риск всегда существовал. Ронни нырял в очередное увлечение, как будто прыгал в омут, не проверив перед этим глубину. Риск разбить голову о дно или утонуть, не справившись с толщей воды, был частью его жизни. Иначе было бы скучно. «Пройдёт», решил он. И влюбился в Стивена Хендри. Хендри тогда был жутким отморозком. Не в том смысле, который в это слово обычно вкладывают, он не пил, не дебоширил и не выкидывал ничего из того, что творил Алекс или даже сам Ронни. И вообще был похож на кусок льда, и общаться с ним было так же просто, как с ледышкой. Отморозок, одним словом. Ронни увидел в этом вызов. Сначала ему захотелось разговорить Хендри. Потом — подружиться с Хендри. Потом он влюбился. Потом понял, что это безнадёжно. Хендри был слишком правильным. Омерзительно-тоскливо-идеальным во всём, от снукера до личной жизни. Идеальный семьянин, никаких романов на стороне и ни намёка на внимание к своему полу. Ронни крутился вокруг него, пытался понравиться, пытался расшевелить. Иногда ему казалось, что он видит ответную реакцию, поэтому отчаиваться он себе не позволял. И всегда держался за спасительную мысль, которая уже не раз вытаскивала его из самых безнадёжных ситуаций — это пройдёт. На исходе третьего года Ронни начал думать, что ему пора ложиться в «Прайори». Пожаловаться на… скажем, депрессию. Не на несчастную же любовь жаловаться, в самом деле? Потом он снова наталкивался на едва заметные проявления интереса со стороны Хендри, которые при большом желании можно было посчитать намёком на взаимность, и решал, что не всё так плохо. Может быть, у них в итоге что-то получится. А даже если и нет, скоро всё должно пройти само. Не прошло. Из того запоя его вытащил Кен, в типичной для Кена манере — без чтения нотаций и попыток залезть в душу или научить жить. Вытащил за шкирку, привёл в себя и оставил самостоятельно разбираться со своими проблемами. Ронни решил, что проще всего будет вышибить клин клином, и нырнул в снукер. Погрузился в него полностью, до грани и за ней, понадеявшись, что это поможет забыть о Хендри. И на какое-то время действительно помогло. Пока до Ронни не дошло, что он использует снукер, чтобы воевать с Хендри. После этого он снова ушёл в запой, а, очнувшись, всё-таки сдался в «Прайори». Наговорил врачу какой-то бред про аддикцию, наркотики, алкоголь и панические атаки, про несчастную любовь рассказать забыл, и принялся обустраиваться в палате, больше похожей на гостиничный номер. Лечение ли помогло или наступил долгожданный момент, когда увлечение проходит само, Ронни не понял. Зато в голову пришла первая за всё время влюблённости логичная мысль — надо освободиться. И в эту затею он тоже нырнул, как в омут, потому что по-другому действовать не привык. Правда, Хендри ничем ему не помогал. Наоборот, при каждой встрече был разговорчивым (для ледышки, конечно, но до «Прайори» Ронни посчитал бы это достижением). Хендри даже улыбался, и поводов поссориться как будто специально не давал. Но такие мелочи Ронни не останавливали — оказалось, что за прошедшие девять лет он умудрился узнать о Хендри достаточно. По крайней мере, куда и как бить, он знал. Поэтому в первом же интервью наговорил всякой ерунды, понадеявшись, что подействует. Если бы он дал себе труд включить голову, он бы подождал хотя бы неделю, а не трепался перед полуфиналом чемпионата мира. Всё-таки он на самом деле знал Хендри. Который предсказуемо вынес его в полуфинале и ещё более предсказуемо перестал с ним разговаривать. Вообще перестал. Теперь точно пройдёт, думал Ронни, напиваясь после очередного дня турнира, за который он раз пять успел столкнуться с Хендри, и все пять раз был проигнорирован. Должно пройти, ведь больше нет ни поводов общаться, ни смешанных сигналов или как там называют дурацкую ситуацию, когда непонятно, что происходит с отношениями — особенно когда отношений никаких и в помине нет. А не пройдёт — тогда точно в «Прайори». И Ронни снова попытался погрузиться в снукер, чувствуя, что опасно приближается к грани, за которой сумасшествие наступит раньше, чем проклятое увлечение пройдёт само. Хотя, кажется, «увлечение» уже стало неподходящим словом. В итоге он возненавидел снукер. Игра выпивала из него все соки, не оставляя ни желания жить, ни сил интересоваться хоть чем-то вокруг себя. И не отпускала, совсем как Хендри. Ронни попытался помириться. И так, лицом к лицу, и в интервью, но Хендри с ним по-прежнему не разговаривал. И о нём не разговаривал тоже, как ни пытались журналисты. До «Прайори» Ронни бы даже подумал, что Хендри не наплевать на их ссору. И надо бы снова лечиться, думал Ронни, приходя в себя после срыва в четвертьфинале чемпионата мира. Царапины на лице болели, сочувствующие взгляды со всех сторон так и вообще были невыносимы. Не отреагировал на его истерику в прямом эфире, кажется, только Хендри. Ронни даже представил себе, как приезжает в «Прайори» и говорит с очередным психологом. Что-то вроде: «Госпожа доктор, меня зовут Ронни О’Салливан, и я хочу...» И на этом фантазия буксовала. Чего он хочет? Оставить Стивена Хендри в покое, или не оставлять? Или чтобы Хендри оставил его в покое... Или чтобы пропал он пропадом? Больше всего Ронни хотел, чтобы всё хоть как-нибудь закончилось. Ему и без того хватало проблем — и со снукером, и с собственной расшатанной психикой. Тошно было и без Хендри. Когда Хендри попытался заговорить с ним перед матчем, первым желанием Ронни было послать его по какому-нибудь адресу позаковыристее. Но не успел — игра началась, не через стол же было орать. А Хендри сидел и улыбался, как будто был доволен тем, что у них получилось обменяться парой фраз. Ронни честно попытался убежать в снукер, но, как назло, игра не шла и отвлечься не выходило. За такие подставы он снукер и ненавидел. Поэтому решил послать обоих к чёрту, пожал Хендри руку и ушёл с арены прямо в середине фрейма. В раздевалке его скрутил приступ истерического хохота. Ему точно было пора в «Прайори». Потом он улёгся прямо на кушетку в раздевалке и почти уснул, но из полудрёмы его выдернул стук в дверь. Разозлившись, Ронни распахнул дверь рывком и едва не захлопнул обратно, потому что в коридоре стоял Хендри. И, судя по выражению лица, ему было очень даже не наплевать. Они постояли пару минут, глядя друг на друга, потом Хендри спросил какую-то ерунду вроде «как ты?», получил дежурные заверения, что лучше не бывает, постоял ещё минуту молча, пробормотал «ладно, я пойду» — и никуда не пошёл. Ронни всё-таки закрыл дверь у него перед носом, злорадно улыбнувшись. Нравится, когда тебя игнорируют, Стивен? После этого случая Ронни понял, что пора бежать. И побежал. Нашёл спортивный клуб поближе к дому, купил беговые кроссовки, пристроился к компании опытных спортсменов и принялся зависать на беговой дорожке. Как любому увлечению, он отдался бегу полностью, до грани и за ней. Даже забил на снукер — и это, на удивление, помогло. И ему, и его снукеру. Ронни снова заиграл так, как играл только в юности, когда был молодым нахальным новичком и считал, что весь мир — его. Только от Хендри ничего не помогало. В «Прайори», думал Ронни, отвечая на очередную улыбку Хендри. «Точно в “Прайори”», размышлял он, когда утром в гостинице Хендри подсаживался к нему со своим завтраком. Само оно точно не пройдёт. Оно и не прошло. После того, как Хендри впервые поцеловал его, Ронни решил, что в «Прайори» ехать нет смысла.