Воспоминание - сон

После смерти любимой жены я остался один с орущей на руках дочкой. Последним подарком от нее. Я, честно, пытался стать хорошим отцом, но жизнь требовала финансовых затрат и немалых. Проведя ночь в размышлениях, пришел к выводу, что мужчина должен, прежде всего, заботиться о благе своей семьи, а значит... Мне пришлось напрячься, полностью окунаясь в единственную на тот момент проблему – добычу денег. И вот Леле уже пять. Она не знает, что такое родительская любовь и ласка. Живя практически на работе, я упустил тот момент, когда дочери нужна была моя помощь, и едва не потерял ее. Помню, как стоял уткнувшись лбом в белые холодные двери реанимации, как дрожали руки и по лицу текли соленые слезы, как нахлынули воспоминания пятилетней давности, когда так же терял свою жену... Но жизнь подари мне еще один шанс, и Леля выжила. Когда мне сообщили, что все в порядке, помню, как без сил опустился на пол, обхватив себя за плечи руками и плакал. Плакал, не стыдясь своих слез, косящихся в мою сторону людей, пробегающих мимо врачей. Накопившаяся усталость, страх и маска, созданная мной за пять лет жизни без моей любимой, наконец треснула, разлетаясь на части. Я перестал быть офисным работником, идеальным сотрудником, бездушным начальником. Я стал тем, кем был до этого, человеком, потерявшим любимую жену мужем, отцом, у которого дочь выжила после пожара. Леле удалось выжить, но она замолчала. Несмотря ни на какие старания врачей, психологов и мои собственные, дочь более не произнесла ни слова. Конечно, после произошедшего я никому не мог доверить свою единственную дочь и приоритеты пришлось поменять. Терпеть мои частые отлучки с работы никто не собирался и, спустя пару недель, я был уволен. Не скажу, что меня это расстроило, я познавал мир сызнова через глаза моей дочери. Я никогда не знал, что листья осенью настолько желтые, а воздух по утрам такой холодный. И если даже идет дождь, то, сидя дома укутавшись в теплые плед и слушая старую заезженную пластинку с чуть скрипящим женским голосом, рассказывающую сказку, можно чувствовать себя счастливым. Я ничего этого не знал. Сидя с уснувшей Лелей на руках, впервые за пять лет ощущал себя умиротворенно и спокойно. Но всему приходит конец. Платить за аренду квартиры было нечем. Запасы, отложенные мной на банковском счету, закончились и мы практически очутились на улице. Я с ужасом смотрел на серую безразличную к чужому горю людскую толпу и понимал, что помощи нам ждать неоткуда. Но она пришла... Совершенно неожиданно в виде моей бывшей однокурстницы. Мы встретились, когда я с Лелей и чемоданом в руках поздно вечером шел по проспекту. Видимо, мой отсутствующий чуть напуганный вид привлек ее внимание и она подошла к нам. Обменявшись всего пару слов, мы с дочкой были приглашены в гости, напоены, накормлены и уложены спать на скрипучем диване в гостиной. Эва оказалась милейшей души человек. Светловолосая, немного полноватая, она никогда не унывала, улыбаясь голубизной своих глубоких глаз, даря какую-то иррациональную надежду, что все завершиться хорошо. Эва предложила нам кров и мы остались. Днем я занимался дочерью и по хозяйству, а вечера коротали в тихом неспешном разговоре. Или просто сидя рядышком в уютном молчании, улыбаясь снежной зимней пурге за окном. Мне было легко и комфортно с ней. Она была замечательным человеком, легким в общении, понимающим без слов, добрым. Безгранично добрым человеком. Спустя совсем немного времени, ей удалось подобрать ключик к душе и моей молчаливой дочери. И все было бы хорошо, но... Случился пожар. Откуда появились языки пламени я до сих пор не могу понять. В гостиной, словно из ни откуда, полыхнуло. Я, схватив Лелю на руки, кинулся в спальню, где после ночной смены работы в больнице отдыхала Эва. Нам удалось невредимыми выскочить на улицу, как двухэтажный дом рухнул, пожираемый ревущим пламенем. Дочь дрожала, прижавшись ко мне. Эва, все еще не проснувшаяся до конца, прижав ладони ко рту, смотрела на догорающие останки нашего дома. Пожарные примчавшись на воющей машине, раскручивали шланги, готовясь тушить пожар, но спасать было уже нечего. Огонь сам по себе, словно насытившись, начал утихать, а вскоре и вовсе погас заливаемый водой. Собравшиеся с соседних домов люди принесли нам одеяла и теплую одежду, в ту ночь лишь чудом никто не пострадал. Соседи, что жили на одной площадке с Эвиной квартирой, в тот вечер отправились в гости, а проживающие на первом этаже успели, как и мы, покинуть дом невредимыми. На ночь нас пригласила сердобольная старушка с соседнего дома. Но уже утром мы покинули ее под злобным взглядом невестки. Девушка, видимо, решила, что у нас нечистые намерения, и высказала много злых слов. Блуждая среди сгоревших балок и стен, я неожиданно наткнулся на свой чемодан с которым пришел в тот самый первый день к Эве. Открыв его, удивился: все хранящиеся в нем детские игрушки и одежды остались невредимыми, как и пара фотографий с моей любимой. Те фотографии были сделаны в день, когда она сообщила о своей беременности. Я сидел слегка ошеломленный, с чуть растерянной улыбкой на губах. Врачи утверждали, что детей у меня быть не может. Следствие перенесенной болезни в детстве. А тут такая новость... И вот снова с Лелей на руках, чемоданом и Эвой, идущей рядом, мы двинулись в путь. Куда идти? Я не знал, просто упрямо шагал вперед, не разбирая дорог, улиц, домов... Холод в тот вечер был просто ужасный. Дочь трясло, губы стали почти белыми. Я пытался согреть ее сильнее, прижав к себе и закутав в плед, что нам вчера дали отзывчивые люди. Эва, охватив себя за плечи, остановилась. — Волод, прости, я не могу. Правда, не могу больше идти. Да и куда идти? Почти полночь. Я осмотрелся вокруг, мы очутились в старом районе города, что предполагался идти под снос. Здесь практически никто не живет. Дома зияют провалами окон без стекол. До ближайшего жилого района пешком по такому холоду час хода, не меньше. Да и кто нас пустит в такое время? Я уже было решил зайти в один из пустующих домов и попытаться разжечь костер, как: – Идите сюда, — послышалось откуда-то слева. Я оглянулся. Тонкая полоска света тут же бросилась в глаза. Один из домов явно был жилым и на его пороге кто-то стоял. Не думая более ни о чем, мы поспешили к нему. Хозяин посторонился, пропуская нас внутрь, и тут же захлопнул дверь, поежившись от холода, что просочился вслед за нами. Наконец облегченно вдохнув, сбрасывая оковы холода, я осмотрелся. Небольшая комната освещалась лампочкой, висевшей где-то высоко вверху. Помещение представляло собой почти правильный квадрат, в дальнем углу широкая кровать с круглыми металлическими набалдашниками, смятое постельное белоснежное белье с ярко-красной вышивкой. Три подушки разбросаны на пол. Слева огромный камин почти на треть стены с потрескивающим жарким огнем. Леля, взглянув на пламя, вздрогнула и я поторопился ее успокоить, погладив по голове. Справа еще одна кровать, деревянная, пустая. Отодвинута к самой стене. Окно плотно закрыто тяжелой, давно не стиранной серого цвета шторой, но, судя по тому, как сквозь стекло ничего не просматривалось, видимо, со стороны улицы оно так же было закрыто ставнями. На полу лежал когда-то яркий ковер, теперь же от него остались лишь ошметки. Стены украшены давно затертой, висящей кое-где лоскутами шелковой тканью. Все это придавало жилищу крайне неряшливый и заброшенный вид. — Ну же, подходите ближе, — рукой указав на камин, хозяин отвернулся и пошел к кровати, забираясь на нее с обувью. Закутался в лоскутное одеяло, поглядывая на нас из-под лохматых бровей. Я поставил чемодан, шагнул ближе к камину и осторожно опустил дочь на пол. Эва уже протягивала к огню руки. Жар огня мне показался таким желанным, что даже хотелось окунуться в него. — Не спрашиваю, кто вы и откуда, — хозяин шмыгнул носом, — и вы уж не любопытствуйте. Если хотите, оставайтесь, места у меня много, наверху есть вторая комната, где вы и можете расположиться. Я удивленно обернулся только сейчас заметив прямо за входной дверью винтовую, кованную лестницу. Она шла довольно круто вверх, где-то посередине меняя направление и выходя на площадку, где, видимо, и находилась вторая комната. Усталость длинного дня навалилась на меня и, обменявшись немым вопросом с Эвой, я благодарно кивнул хозяину. Подхватив дочь на руки, с опаской подошел к лестнице. На вид она казалась весьма ненадежной. Сзади с чемоданом подошла Эва и, обойдя меня, сделала пару шагов. Лестница недовольно заскрипела, но осталась недвижимой. Хозяин, наблюдая за нами, не проронил ни слова. Вздохнув, я таки решился идти наверх. Эва уже была на той части, где лестница резко меняла направление. Судя по всему, там была небольшая площадка, где она и стояла, поджидая меня. — Ой, а тут дверь, — удивленно вскрикнула, касаясь стены руками. — Туда ход воспрещен! Никогда! Слышите? — хозяин сорвался на ноги и подскочил к началу лестницы, крича, —Никогда не открывайте ее! Эва испуганно закивала головой и поспешила подняться наверх. Я же, запыхавшись, решил чуть передохнуть на этой площадке, прижавшись к стене спиной. Старик не сводил с меня внимательного взгляда и я, наконец, смог его рассмотреть. Старик...А сколько ему лет? Если судить по заросшему бородой лицу, то лет семьдесят, ну а если побрить и постричь? Да и стоит он ровно, явно не для старого. Хотя, левую ногу подволакивает, черты лица выдают жесткого, беспринципного человека. Одет был в широкие льняные штаны, сверху — темного цвета рубаху, подперезаная* веревкой, на ногах что-то наподобие бурок. Хозяин что-то недовольно буркнул, словно услыхав мои мысли, и вернулся на кровать, накрывшись одеялом. Переведя дыхание, я подошел к второй части лестницы. Окинув взглядом стену, так и не понял, о какой двери говорила Эва? Поставив ногу на первую ступень, продолжил идти. Когда, запыхавшись, поднялся наверх, опустил дочь на пол и осмотрелся. Комната представляла собой просто площадку на втором этаже размером половины комнаты внизу. Ни дверей, ни стен, отгораживающей ее от остального, не было. В центре все так же стояла большая кровать с набалдашниками, застеленная белоснежным постельным бельем с такой же вышивкой, как и у хозяина и темно-коричневым шерстяным одеялом. В уголке пристроился крохотный столик с зеркалом, на котором даже стояли какие-то пузырьки и флакончики. Эва, перебирая их, вздохнула: — Духи. Очень дорогие духи. Я удивленно поднял бровь. Откуда интересно они тут? Подойдя к единственному окошку, убедился, что оно забито со стороны улицы. Странный дом с не менее странным хозяином. — Ну что, будем спать? — мои девочки согласно закивали головами и, сняв лишь обувь, забрались на кровать. Устраиваясь между ними, я накрыл нас всех одеялом и приготовился бдить. Не думаю, что смогу уснуть в таком необычном месте. Но сон меня сморил едва ли не первым. Когда проснулся, Лели рядом не было. Отбросив одеяло, я подскочил к краю площадки и взглянул вниз. Там моя дочь стояла рядом со стариком молча на него глядя. Бросившись вниз, едва ли не падая со ступеней, я подбежал к дочери. — Леля, ты напугала меня! Никогда так больше не делай, — схватив дочь за плечи пару раз встряхнул, но она никак не отреагировала на мою отповедь. Продолжая смотреть в сторону хозяина. — Леля ты меня слышишь? — начинаю сердиться и сильнее стискивать плечи дочери. — Она тебя слышит, — каркающий голос старика привел меня в чувство и я отпустил Лелю, — только ты не можешь ей указывать. Ты другого поля ягода. Я непонимающе посмотрел на него. Это сейчас мы о чем? — Всему свое время, — хозяин сильнее закутался в одеяло и кинул взгляд наверх. Кажется, в той стороне находилась та загадочная дверь, что обнаружила вчера Эва. — Да о чем вы? — подхватываю дочь на руки. Эва, разбуженная, видимо, нашими голосами, спустилась вниз, подходя ко мне. — О мире, времени, богах, — старик усмехнулся. — Ох ты вторая и натворила бядов, — он кивнул в сторону Эвы. Та спряталась за мою спину. — После такого он тебя таки нашел, —теперь кивок в мою сторону. — Испоганили мир, народ рабами сотворили. Все больше и больше слушая его, я приходил к выводу, что мы разговариваем с сумасшедшим. — А что далее? Что окромя сего? Забыты мы, ой забыты. Старик начал покачиваться из стороны в сторону. Леля всхлипнула. Я глянул на дочь. По ее щекам катились слезы. — Леля? Что с тобой? Доченька? —прижимаю ее голову к своей груди, стараясь утешить. — Не смей поганить своими руками невинность, — старик вскочил с кровати, яростно сверкая на меня глазами, — ты не смотри, что сил у меня мало, есть еще народ свободный. Что живет праведно, почитает предков! Род! Славит нас! Вот возьмет булавушку и прогонет тебя с земли своей. Обернувшись к Эве я прошептал "уходим". Она все правильно поняла и осторожно двинулась в сторону двери. — Отдай мне дитя наше, — хозяин протянул руки в сторону Лели. Я отдернул ее, прикрывая собой, кинулся на выход. И тут раздался ужасающий вопль. Мы присели. Подняв глаза вверх, я с ужасом заметил Эву, стоящую на лестничной площадке. Напротив нее зиял провал открытой двери. Вопль повторился и, словно сгусток тьмы, заметался у потолка. – Ох бяда-бяда. Что ж ты вторая наделала, да когда же твое любопытство-то поутихнет, — причитал рядом старик. Эва продолжала стоять, словно кукла, глядя на открытую перед ней дверь. А под потолком что-то бесновалось. Комнату наполнило красным светом, огонь в камине полыхнул, стелясь по полу и отрезая меня от выхода. Неужели опять? Мне хотелось от отчаяния кричать, но что-то сдавливало грудь. —Уйми жену, — дернул меня за рукав рубашки старик. — Жену? — я посмотрел на него. Он спятил? Моя любимая умерла больше пяти лет назад. — Уйми ее, иначе несдобровать ни мне, ни тебе. Мир снова придется отстраивать. А он хоть и гнилой, но наш. Мы в ответе. Спасем, потом разберемся между собою, — покачал головой хозяин и снова протянул руки к Лели. Моя дочь тут же потянулась к нему. Ничего не понимая, я передал старику дочку. — Но что? Что мне надо делать? — наблюдаю за летающим сгустком тьмы. Старик ухмыльнулся. — Тебе видней. Она твоя. Моя? Моя кто или что? Внутри что-то шевельнулось. Что-то неведомое мне до сели. Сила, мощь, власть. Я встал во весь рост, потянулся, слыша, как хрустят суставы. Огонь тут же кинулся ко мне, ревя. — Пшел отсель! — ярость заполняет сознание, когда вижу, как дочь съеживается под его жаром. Пламя тут же, словно послушный щенок, ныряет обратно в камин и затихает. Усмирить... Но, кто она? — Да позови ж ее, — крикнул хозяин, прижимая к себе мою дочь. Позвать? Но как ее зовут?... И тут память встрепенулась, в голове всплыло имя. Губы растягиваются в ухмылке, я ощущаю, как мой образ меняется. Я становлюсь тем, кто я есть. —..., — и она отзывается. Мир замирает, тьма отступает, рядом стоит мое создание, моя дева, сверкая ревностью в глазах, смотрит на застывшую за моей спиной Эву. — Все хорошо, — протягиваю руку, взяв ее ладонь, — нам пора домой. Пол качнулся, развернулся. Уходя оборачиваюсь. — Храни ее старик. Она, хоть и не мое дитя, а ваше, но я ее люблю, как свою. Хозяин хмыкнул и еще сильнее прижал к себе мою... Мою дочь. — Леля. Да не коснется тебя ни одно из моих созданий. Будь счастлива. — И ты будь... Папа, — и этот детский голосок поселился во мне на веки вечные.