***
Рихан смотрел на девушек, сменивших кимоно на европейские платья, подчёркивающие изгибы их фигур. Слушал звонкий перестук каблучков в танцевальных залах. Вдыхал аромат духов, так непохожий на любимые запахи его жены. Время от времени ему даже становилось стыдно, и он проводил дома несколько дней к ряду, приносил в подарок отрезы ткани с необычным рисунком, а то и вовсе эти самые платья и туфли на каблуках. Ямабуки была дочерью иного времени. Она застыла в постоянстве своих одежд, причёски и манер. Сколько бы ни проходило лет с момента их первой встречи, она была всё та же, ничуть не меняясь даже в самой малости. Иногда Рихану казалось, что ей тяжело уследить за ходом времени. Ямабуки была похожа на фотокарточку — резкая вспышка, странный химический процесс, и вот на кусочке плотной бумаги навсегда отпечатался образ, отныне и навсегда неизменный. Когда такие штуки только появились, любопытный Рихан не мог не сунуть туда нос. И, разумеется, захотел попробовать. Вот только когда он уговорил Ямабуки сделать новомодный парадный портрет, на снимке оказался лишь он один. Хорошо хоть, у того гайдзина со странной аппаратурой было много заказов, и он не вспомнил, что на снимке должны были стоять двое. Кто знает, отчего всё вышло именно так. Может, виной тому человеческая кровь Ёхимэ, текущая в его венах, или же фотография способна запечатлеть только живое, тогда как Ямабуки Отомэ умерла давным-давно, сама того не заметив, позабыла своё имя. Прекрасная, как цветок, она была отрадой его жизни. И что с того, что глупая бумага не смогла сохранить её облик? Оригинал был всяко лучше любой возможной копии. Фотокарточка почти сразу же куда-то запропастилась, но позже Рихан её случайно заметил в одной из шкатулок жены. Неясный овал с несимметричной композицией — высокий и худой он, соизволивший натянуть хакама и хаори с пятью гербами[2], раз уж это «парадный» портрет, и пустота в центре, где должна была быть его прекрасная Ямабуки в нарядном кимоно. Время летело слишком быстро даже для него, но попыток занять грустящую жену он не прекращал: — Давай сходим потанцевать? Незачем сидеть взаперти целыми днями! Когда практически все женщины послушно сидели дома, ты преподавала в Тэракоя[3]. Теперь, когда женщина может заниматься едва ли не всем, чем захочет, ты решаешь быть затворницей! На лице Ямабуки-отомэ неловкая неуверенность мешалась с озорством, и вот уже и она кружится вместе с ним в танце. Ночная темень её волос выделяется среди модных коротких стрижек, платье на ней — неуловимо другое. И когда она неловко берёт в руки свою первую чашечку с кофе, не слишком понимая, что надо делать с ручкой, у Рихана тепло разливается в груди. Его Ямабуки — это тепло домашнего очага, мрак беззвёздной ночи, это тонкие пальцы и нежная грусть улыбки. Никуда он от неё не денется, сколько бы ни носился по городу, скольких бы женщин ни обнимал, всё равно вернётся к ней.***
Рихану нравилась военная форма — простые прямые линии, тень от козырька фуражки, сапоги довольно удобные, накинутый на плечи плащ смутно напоминал хаори, да и меч на поясе при такой одежде не вызывал особых вопросов. Форма давала возможность не слишком выделяться, оставаясь при этом самим собой — многие ходили по городу в похожем виде. Слиться с толпой, не привлекая внимания, стать частью людского потока, раствориться в нём и пропасть — для сына Нурарихёна самое естественное занятие, а что может быть надёжнее армейского мундира в стране, которая целиком живёт войной? Договоры и соглашения, Первая мировая война — где-то там, но бывшие немецкие колонии тоже совсем неплохо. Восставшая Корея под боком также не давала утихнуть милитаристским настроениям. Иногда Рихану казалось, что люди готовы воевать с кем угодно, за что угодно, а то и вовсе без какой-либо причины. Да и зачем она нужна, когда можно просто похвастаться своей удалью, продемонстрировать мощь Великой империи? Даже сам он порой поддавался искушению присоединить к владениям клана Нура ещё чьи-нибудь земли. Проблема была в другом — уже не раз и не два ему приходилось использовать свой Страх, чтобы исчезнуть из вагона, везущего солдат воевать в Корею, потому что некоторым казалось, что вот этот вот как-его-там в списках, которого не досчитались при погрузке, это Рихан и есть. Ему выдавали тёплую шинель и заталкивали внутрь. Шинели он теперь мог коллекционировать. На самом деле прокатиться через всю Японию, переправиться в Корею и немного пошалить там — это было бы интересное приключение. Вот только так надолго разлучаться с кланом, отцом и женой Рихану не слишком хотелось. Они и так за него постоянно волновались, хотя он всего лишь гулял по Токио.***
Когда Ёсико отрезала свои роскошные волосы, он стерпел. Когда она стала носить тонкие, почти прозрачные шифоновые платья, он попробовал возразить, но толку от этого было мало. И со свадьбой она всё не торопилась, отмахивалась, что, мол, в мире столько всего интересного, столько надо успеть сделать, увидеть, попробовать… Если бы батюшка Ёсико любил её чуть меньше и не давал ей столько денег на новомодные развлечения, всё было бы иначе. Они знали друг друга с детства, сколько Акира себя помнил, он знал, что она станет его женой — родители сговорились о свадьбе почти сразу после их рождения. Но отчего-то Ёсико не мечтала о семейном уюте, предпочитая веселиться и танцевать. От этого было больно настолько, что он готов был на что угодно, лишь бы всё стало правильно. Пока Акира страдал, его невеста пробовала самые новомодные блюда в только-только открывшихся ресторанах Гиндзы, восхищаясь удобством вилок и удивительными оттенками вкуса. Она требовала, чтобы дома ей готовили то же самое или хотя бы похожее, а к завтраку подавали кофе. Как и из чего готовят новомодные блюда не знал никто из слуг, от запаха кофе у её почтенной матушки болела голова, а от его вкуса у батюшки скрутило живот, но Ёсико была на диво упряма. Она рассуждала о демократии и прогрессе, о равноправии и даже о феминизме. Она хотела быть самой передовой, самой лучшей и самой образованной. Ёсико учила английский и мечтала поехать учиться в Америку. Матушка её в ответ только качала головой и вздыхала, батюшка умилялся тому, какая она умница и какие значительные успехи в учёбе делает. Впрочем, отпускать любимую дочь в чужую страну совсем не спешил. — Купи веер, внучок! Хороший веер, старинный! Коли дева таким прикрываться будет, счастье ей в семейной жизни, деток много, любовь и верность! Купи веер, внучок! От бабки мне достался, а дочерей нет, да и деньги нужны. Веер был красивый — сосновые ветки на светлом шёлке даже не выцвели почти, за столько-то лет. Руки так и тянулись к нему, но старуха тут же завернула его в шёлковый платок: — Нет, этот веер только для женщины, иначе работать не будет! Подари своей невесте — никого счастливее вас не будет на свете. — И сколько ты за него хочешь? Он мечтал, что женится на Ёсико и получит хорошую должность в штабе. Он будет весь такой красивый, в военной форме и наверняка с орденами, она снова наденет кимоно, отрастит волосы и родит ему сыновей. У них квартира в Токио с электричеством и водопроводом, нет, лучше сразу дом! Настоящий особняк, а перед входом — газовые фонари. И чтобы стены внутри обиты дорогим деревом, и непременно парадный подъезд, потому что обязательно — автомобиль, и у друзей, которые приезжают, тоже автомобили. И все знают, что никто кроме Ёсико не умеет организовывать таких шикарных приёмов. А собираются у них важные люди — военные, учёные, политики. Ведут серьёзные разговоры, возможно даже решают судьбы нации! И у Ёсико будет всё, что она только захочет — лучшие наряды, украшения и горничные-иностранки в накрахмаленных белых фартуках. А потом на старости лет Акира заведёт себе пишущую машинку и напишет мемуары о том, как славно воевал он во имя Великой империи… Вот только веер почему-то совсем не помог.***
Если кто-то где-то что-то прячет, значит, это что-то — интересное! За свою уже довольно-таки долгую жизнь Рихан не встречал исключений из этого правила. И раз уж надо пройти узкими переулками, спуститься в подвал и назвать тайное слово, значит, за дверью скрывается нечто воистину занимательное. В танцевальном зале играли джаз[4]. Рихан с удивлением прислушивался к непривычным ритмам, вглядывался в дымный полумрак помещения, вдыхал запахи. Он определённо что-то чуял. Что-то здесь было не так, холодное дыхание смерти в самый затылок — не его затылок, но чей-то поблизости. Ледяное прикосновение сущности, пришедшей из-за грани. Здесь? В его любимом городе, который Рихан так счастлив видеть живым и процветающим? Ох, не просто случайность привела его сюда, а сама судьба дала подслушать, как шепчут друг другу тайное слово те весёлые ребята. Рихан поправил фуражку с гербом клана Нура вместо звезды и двинулся вдоль стены, пытаясь понять, откуда исходит это чувство. В центре комнаты кружились в танце пары, выделывая конечностями странные движения, останавливаясь, лишь когда музыканты прерывались промочить горло. Рядом с оркестром, старательно коверкая английскую речь, пели то одна, то другая девица. Платья их были весьма коротки и густо расшиты всякими блестящими штучками. Пока одна отдыхала — обмахивалась веером и мелкими глоточками пила что-то из высокого стакана, другая радовала собравшихся весьма недурным голосом. Рядом с отдыхающей певицей крутились несколько молодых людей, ещё парочка влюблёнными глазами смотрела на поющую. Рихан шёл дальше, мимо развесёлой молодёжи, мимо оркестра и певиц. Туда, где чувствовался тот самый холод, которого не должно было быть в этом весёлом месте. В дальнем углу стояли придвинутые друг к другу стулья, там курили и тихо переговаривались, сдвинув головы. Судя по запаху, опиум. — Ты должна мне танец, — усмехнулся Рихан, схватив девушку за руку и вытаскивая ближе к центру. Широко распахнутые глаза в обрамлении угольно-черных ресниц, короткие волосы, уложенные мягкой волной, маленькая шляпка, белое кружево перчаток, дробный перестук каблуков, взлетающий от каждого шага лёгкий подол платья. А на поясе — старинный шёлковый веер. И веет от него таким пронизывающим холодом, что странно, как она не покрылась ещё инеем. — Забыла, прости, — рассмеялась она. — Но ты вовремя, как раз одна из моих самых любимых песен! В глазах её не мелькнуло и тени узнавания, но при этом она даже не подумала от танца отказаться. Она дробно выстукивала каблуками под ритмичную музыку, смело откидывалась назад — то ли была настолько уверена, что её подхватят, то ли ей просто было всё равно. Она танцевала, улыбалась, а по вискам одна за другой катились капельки пота. Когда песня закончилась, Рихан смахнул их пальцами. Совсем ледяные. — Ты бы только знал, как я люблю танцевать, — сказала она, промокнув лоб крошечным платочком. — Жить без этого не могу! Такое чувство, что умру, если остановлюсь. Как здорово, что ты всё-таки пришёл, Акира. Я так хотела танцевать именно с тобой, а ты всё не приходил! Рихан усмехнулся невесело — кого она видит вместо него? Лучшего друга? Любовника? Мужа? И почему не понимает, что сейчас рядом с ней совершенно незнакомый мужчина? Оторвать бы руки тому, кто подсунул этой дурочке проклятый веер, — явно не посторонний человек, иначе не таскала бы его постоянно, да и к платью не подходит совершенно. Но не успел он спросить её об этом, как они снова танцевали. Если отвлечься от музыки и посмотреть внимательно, было видно, как пульсирует в такт её дыханию сила веера и тянет капля за каплей — силы, мечты, стремления, саму жизнь. Оставляет девушке только усталость и желание танцевать дальше. Танцевать до тех пор, пока не упадёт замертво. — Ты совсем запыхалась, — ласково сказал Рихан, поймав паузу между танцами. — Давай проветримся, выпьем кофе. Узкая рука в кружевной перчатке чуть дёрнулась, но девушка тряхнула головой и улыбнулась. — Кофе, да, да… Я очень люблю кофе. Как мило, что ты помнишь, Акира! И как узнать её имя, если она уверена, что они давно знакомы? Не запусти веер столь глубоко в неё свои когти, сорвал бы его с пояса да сам разобрался, что за пакость такая, но Рихан хорошо видел, что так просто эта мерзкая вещица не оставит свою жертву в покое. Не повезло девочке, что тут скажешь, — аккуратно эти проклятия распутывать Рихан не любил. Ему бы что попроще — мечом с плеча рубануть, а потом сказать, что так и было, например. — Как хорошо тебе в форме, — щебетала тем временем девушка. — Сразу такой сильный и мужественный, могучий воин Великой империи. Вот мы идём сейчас вдвоём, и все мне завидуют. Ну и пусть! Пусть все знают, что сегодня Ёсико самая счастливая. Вечерние сумерки окутывали узкие улочки, тени становились длиннее, а у Ёсико — вот, значит, как её зовут! — мелко дрожали ресницы и кончики пальцев. Она этого будто не замечала, сидела напротив, аккуратно размешивала крохотной ложечкой кофе. Ложечка жалобно звякала о край фарфоровой чашечки. Рихану казалось, она, сама того не понимая, так зовёт на помощь. — Послушай, этот веер… — Да-да, разумеется, я ношу с собой твой подарок, пусть он не слишком сюда идёт… Но он такой красивый и такой притягательный. Помнишь, как я всё не могла выпустить его из рук? Ты ещё сказал, что это какой-то талисман, и мы теперь будем счастливы! Думаю, ты прав — я такая счастливая сейчас! А потом, когда ты вернёшься с войны и мы поженимся, я стану счастливой окончательно и бесповоротно. Она ещё что-то говорила, о том, как видит их дальнейшую жизнь, а ещё почему-то про политику, Великую Японскую империю и достижения прогресса. Но Рихан уже не слушал, он думал о том, как убрать эту пакость из его любимого города. Значит, веер подарил ей жених вместе с мечтами и надеждами на будущее. А Ёсико танцевала под запрещённую джазовую музыку, и только чудо в лице Рихана спасло её от трубки с опиумом. Занятная картинка получалась — говорила да, наверное, и думала Ёсико одно, а делала совсем другое… Просто так забрать у неё веер не получится, нужно, чтобы она отдала его сама. А ещё лучше, чтобы уничтожила собственными руками, но как заставить её сделать это? Рихан любил шутить над людьми, пугать их и злить. А вот принуждать не любил, но ещё больше не любил мучать и убивать. Он взял Ёсико за руку, коснулся пальцами голой кожи чуть повыше кружевной перчатки и заглянул в глаза. Расширенный зрачок, покрасневшие от полопавшихся сосудов белки — на самом деле она прекрасно чувствовала, что происходит, но веер заставлял её делать вид, будто всё хорошо, чтобы никто не догадался, пока не станет слишком поздно. Рихан стянул с неё перчатку и переплёл их пальцы. — Пойдём гулять по набережной? Ёсико послушно кивнула. Они шли, держась за руки, и Рихан слышал рядом беспокойное биение чужого сердца. Выпустив ёки, он осторожно, боясь навредить хрупкой человеческой девочке, пытался выкорчевать корни той хищной силы, которую веер запустил в её тело. Получалось так себе, всё же махать мечом куда привычней и проще. — Прекрасный вид, не правда ли? — он ободряюще сжал её пальцы. — Осталось совсем чуть-чуть, потерпи. — Ты ведь не Акира, — неуверенно спросила она и попыталась отдёрнуть руку, но Рихан держал крепко. — Сломай веер, — как можно мягче сказал он. Интересно, а жених нарочно подарил ей эту гадость или сам не знал, что обрекает невесту на мучительную смерть? — Я не буду! Это Акира подарил, не стану ломать! — Ёсико задёргалась сильнее, и Рихану пришлось использовать свой Страх, чтобы припозднившиеся прохожие не обратили на них внимания. — Кто ты такой? Отпусти меня! — Сломай веер, — настойчивей сказал Рихан, глядя ей в глаза. — Иначе умрёшь. Ты же не хочешь умирать, правда? Ты хочешь пить кофе, танцевать и выйти замуж за своего Акиру. И для этого ты должна сломать веер. Её движения стали неловкими и дёргаными, совсем не такими, как в танцевальном зале. О, там Ёсико была сама грациозность! Сейчас она то опускала руку в перчатке к висящему на поясе вееру, то отдёргивала её. Снова и снова, пока наконец не сомкнула на нём пальцы и не отцепила его. А потом попыталась ударить им Рихана, вот только импровизированное оружие прошло его голову насквозь. — Сломай веер, — повторил он, уже стоя у неё за спиной и держа за плечи. — Сломай и выброси в реку. Он развернул её лицом к каналу, выдирая последние следы проклятого веера. Прикасаться к нему у него не было ни малейшего желания. Ёсико развернула веер, всхлипнула и сложила пополам, с громким хрустом ломая тонкие деревянные спицы. Всхлипнула ещё раз и резко дёрнула в разные стороны. Шёлк затрещал, но с трудом всё-таки порвался. Она рыдала и терзала веер, пока в руках у неё не остались жалкие лохмотья и щепки, а потом швырнула их в воду. Проточная вода не даст проклятью задержаться в городе, вымоет чары, вынесет в море, и не останется никакого следа. Рихан успокоено вздохнул и отпустил девушку. — Ненавижу! — крикнула она, разворачиваясь к нему и ударяя кулаком в плечо — Рихан даже уклоняться не стал, пусть ей полегчает. — Подарок! Акиры! За что ты со мной так! Плечи Ёсико мелко дрожали, шляпка съехала на бок, а косметика размазалась. Она рыдала самозабвенно и искренне, а потом у неё подкосились ноги, и она упала бы, не придержи её Рихан. — Как долго ты танцевала? Она подняла на него растерянный взгляд, а потом с ужасом прижала пальцы к губам. — Т-танцевала? О-ками-сама! Три дня! Я же не была дома! Батюшка, матушка, Акира! Рихан невесело усмехнулся — ну надо же, он тут ей жизнь спасает, а она всё про жениха своего, который её чуть не угробил. — Эй, что ты делаешь с моей невестой! — чей-то окрик из-за спины нарушил их уединение. У Акиры тоже были длинные, хоть и не настолько, волосы и военная форма — не удивительно, что затуманенный проклятием мозг Ёсико предпочёл увидеть именно то, что хочется, а не то, что есть. Рихан подхватил не способную стоять самостоятельно девушку на руки и вручил ошарашенному парню. — Держи своё сокровище и не теряй больше. А то вдруг меня рядом не будет — кто её спасёт? Он видел искреннюю заботу и беспокойство в его глазах, а значит, опасный подарок был случайностью. Вот только где мог совершенно обычный человек взять такую дрянь?***
Иногда Кубинаши казалось, что Рихан-сама над ним нарочно издевается, злостно и преднамеренно. Неужели так трудно вести себя как взрослый, солидный и серьёзный глава клана? Иногда он даже думал, что сам виноват — другие вот не бегали по всему городу, разыскивая в очередной раз непонятно куда пропавшего главу, и нервы у них целее были. И всё равно спокойно сидеть и ждать, когда уже объявится дорогое начальство, Кубинаши не мог. Это было выше его сил, будто что-то толкало в спину, шептало всякие гадости на ухо, не давало покоя. Нет, он вполне доверял Рихану и не думал, что с ним может случиться что-то такое, с чем тот не справится в одиночку. Скорее, Кубинаши переживал, что глава исключительно по раздолбайству и легкомыслию вляпается в какую-нибудь ерунду, разгребать которую придётся всем кланом, вот и пытался в меру своих скромных сил не допустить подобного развития событий. Выходило, честно сказать, так себе — если Кубинаши и разыскивал Рихана сам, то уже после того, как тот найдёт себе приключений. В этот раз Рихан-сама обнаружился на набережной задумчиво глядящим вслед человеческой парочке, судя по всему — влюблённым. Неужели обойдётся без разборок и прочих проблем? Кубинаши очень хотелось в это верить, впрочем, опыт подсказывал ему совсем иное. — Вот где, оказывается, вас носит, Рихан-сама! — воскликнул он. — А, это ты, Кубинаши… — немного невпопад отозвался Рихан. — Как там поживают буфера Кино? Дежурная шутка, регулярно вызывавшая вспышку раздражения у всех, кого она успела достать за последние несколько сотен лет, прозвучала как-то вяло. — Уже успели куда-то влипнуть? — Я? Да нет, не думаю. Просто кто-то подсунул девчонке проклятую безделушку. В общем-то ничего необычного, какой только дряни не встречается в мире. И всё же меня это беспокоит. Не знаю, то ли мне просто не нравится, что эта вещь попала на территорию моего города, то ли подобные развлечения уже не современны… Хмыкнув, Кубинаши решил всё-таки не говорить вслух, что сам Рихан стал слишком уж современным — мода на западную одежду в клане не нравилась никому. И только Нурарихён-сама посмеивался — нечего волноваться, ему скоро и это надоест. Рихан легко увлекался любой ерундой, но и остывал тоже быстро. Единственные привязанности, что не ослабевали со временем — клан и супруга. На взгляд Кубинаши, этого бы вполне хватило, но Рихан был воистину неутомим в своих поисках новых впечатлений, с лёгкостью вмешиваясь в чужие судьбы. — Вот ты смеёшься, а в нас уже никто и не верит почти. Посмотри вокруг — в этом царстве повсеместного прогресса для нас остаётся всё меньше места. И я не могу сказать, что это так уж неправильно. Мы — часть истории этой страны, её прошлое. Кто знает, какое будущее ждёт нас самих, да и саму Империю? Разве тебе не интересно, какое чудо уже завтра станет обыденностью? Думать, что завтра может не стать ещё какой-то части привычного мира, Кубинаши было довольно неприятно. Что им, порождённым самыми глубинными чувствами, темнотой ночи и людской верой, до поездов и громадин кораблей? Зачем им яркий свет, зачем перемены? — Поверь, мы стоим на перепутье, но вместо того, чтобы остановиться и подумать, выбрать дальнейшую дорогу сознательно, просто-напросто хватаемся за всё подряд. Как неразумный ребёнок, впервые выбежавший на улицу. Бежим-бежим и непременно споткнёмся. Я чувствую — вот-вот случится нечто грандиозное. И лучше бы всё-таки это не война здесь, пока Империя воюет в колониях, ещё не так страшно. Я предчувствую множество смертей, Кубинаши, но никак не могу понять, что нужно сделать, чтобы их предотвратить.***
Как показала жизнь — Рихан был прав. Великое землетрясение Канто, уничтожившее большую часть Токио и унёсшее почти сто тысяч жизней, подвело черту всей эпохе. Рухнувшая башня Рёункаку стала для Рихана символом того, что более в мире нет ничего вечного. Было ли это знаком, что они шли в неверном направлении? Что ж, теперь у них есть возможность начать всё заново. И только сгорбленная старуха как будто не замечала, что мир вокруг уже совсем не тот, что вчера. — Купи зеркальце, внучка! Хорошее зеркальце, старинное! Будешь в него смотреться — станешь настоящей красавицей. И чем чаще смотришься, тем красивее будешь: кожа белей муки рисовой будет, волосы черней ночи, глаза звёздами сиять станут. Купи зеркальце! Пока всё ещё находились те, кто ей верил. _______________ [1] Рёункаку — буквально — «Башня, возвышающаяся до облаков». Первый японский небоскрёб, построенный в 1890 г в токийском районе Асакуса. На тот момент — первое высотное здание, построенное по европейским технологиям и самое высотное во всём восточном полушарии. Уничтожено во время великого землетрясения в Канто (1923 год). [2] Хакама (яп. 袴 ) — традиционные длинные и широкие штаны в складку, хаори (яп. 羽織) — накидка, надеваемая поверх кимоно или с хакама, части мужского официального костюма. [3] Тэракоя (яп. 寺子屋, «храмовая школа») — общественная или частная начальная школа для детей зажиточных горожан и крестьян в Японии XVII-XIX веков, в период Эдо. Судя по всему, у Ямабуки нет работы с 1870-ых. [4] В 1920-е годы в Японии в танцевальных залах было запрещено играть джаз. Это не значит, что его не играли совсем, но в такие места можно было попасть только точно зная, где они находятся и зная пароль/условный знак/предъявив что-то на входе.