Одна осень.

Слава медленно выпускает дым колечками вверх и зябко ёжится от холода. Осень в Питере, как всегда, сопровождается ледяным ветром, вытряхивающим душу из тела. Выходить из дома не хочется примерно до середины июля, а сейчас всего-навсего конец октября. Карелина совершенно неожиданно и неприятно пугает мысль о том, что это серо — холодное безобразие продлится еще как минимум полгода. А с ним и осенне-зимняя хандра. Выглянешь однажды утром в окно и удавишься с горя от беспросветности происходящего. Осень всегда наступает слишком нежданно и неотвратимо. Слава тушит окурок в пепельнице и возвращается в комнату, плотно закрыв за собой балконную дверь. Он садится за компьютер, кутаясь в спасательный плед, и бессмысленно рыщет по сети, не особо даже вникая в поток цифровой информации. Внезапно тишину в его квартире прерывает характерный звук уведомления. Карелин щелкает мышкой. Одно новое сообщение. Интересно. -Ты там еще не откинулся? Баттлимся уже на днях. Слава хочет ответить что — то едкое в своем духе. Что-то про хуи, про жопы и про бородатых товарищей, но вместо этого неожиданно для самого себя пишет: -Скоро откинусь твоими молитвами. Холодно, пиздец. : ( Фарафонов на том конце монитора практически сразу набирает и посылает сообщение: -Я в 1703, если что. Приходи, согрею, милая. Слава фыркает вслух и быстро отвечает: -Что я забыл среди петухов? Ебыря своего согрей. Фарафонов несколько раз набирает сообщение, но ничего не отправляет. Слава ждет, но ответа так и не следует. Он уже почти жалеет о том, что сорвался. В конце концов, Гена нормально с ним общался. Пытался, хотя бы. Не успев, как следует, подумать, Карелин пишет: -Приезжай ты. Адрес знаешь. Гена все так же молчит, как партизан. У Славы руки чешутся послать того нахуй, но он себя сдерживает. Меньше всего ему хочется выглядеть в глазах Фарафонова, как «истеричная пиздючка». Поэтому он выходит из синей сети, дабы лишний раз не провоцировать самого себя. Карелин долго размышляет о том, что у них с Геной раньше могло бы всё сложиться. Правда, могло. И ему, Славе, не было бы так невыносимо тоскливо холодно этими осенними вечерами. Он осознает, что до их баттла остались считанные дни и сейчас не время придаваться сентиментальным размышлениям. Но ничего поделать с собой не может: осень всегда располагает к подобным мыслям, как бы это банально не звучало. Спустя сорок минут тишину в дребезги разбивает дверной звонок, заставив Карелина подпрыгнуть на стуле от неожиданности. Он подходит к двери и, даже еще не открыв, знает, кто за ней стоит. -Можно? — Гена мнется и ежится на пороге, с волос на воротник красной куртки стекают дождевые капли. Слава молча пропускает его внутрь и захлопывает дверь. Коха выбежала встречать неожиданного гостя в коридор и ласково трется об его ноги. Карелин печально кривит губы глядя на то, как Фарафонов гладит кошку, а та мурлычет и ластится к его рукам. -Тебя твой ебырь искать не будет? — наконец нарушает молчание Слава, скрестив руки на груди и облокотившись о дверной косяк. -Не будет, — огрызается Гена. — Хотя, это смотря, кого ты имеешь в виду. Карелин мрачнеет. Гена, мельком бросив на того взгляд, говорит: -Ты не обдолбанный и даже не бухой? Тогда не удивительно, что на улице такая холодина. А завтра вообще снег обещали. -Лучше бы ты в бит попадал так же хорошо, как выёбываешься. Глядишь, шансы проебать были бы чуть поменьше. Гена раздраженно фыркает и молчит в ответ. Щеки его раскраснелись, мокрая челка липнет ко лбу. Слава впервые за долгое время так близко разглядывает Фарафонова, с удивлением и грустью замечая, что тот стал выглядеть старше. Фарафонов же, напротив, в глаза Славе старается не смотреть и вообще как будто жалеет, что приехал. От их напряженного молчания, от того, как Гена подчеркнуто не смотрит и неловко себя чувствует, от того, как мнется, Слава испытывает почти физический дискомфорт. Ничего у них не могло раньше сложиться — эта внезапно всплывшая в мозгу мысль заставляет скривиться, словно от зубной боли. А если и могло, то, в любом случае, не сложилось и уже точно никогда не сложится. Так что зря он, Слава, его к себе позвал. Ни к чему сейчас бередить старые раны. Видеть Фарафонова горько и невыносимо. Поэтому Карелин решает прервать затянувшуюся паузу: -Зачем притащился, если так не хотел? Гена не отвечает и не смотрит. Карелин устало выдыхает и продолжает: -Можешь валить с чистой совестью. Ты ничем мне не обязан. С этими словами Слава поворачивается и уходит в комнату. Там он, замерев, все же прислушивается к происходящему в коридоре. Какое — то время Гена не двигается с места. Но вот шуршит его куртка, слышатся шаги, хлопает входная дверь. Слава выдыхает и направляется на балкон, чтобы покурить и привести нервы в порядок. Ледяной осенний воздух обжигает легкие, заставляет ёжиться от холода и покрывает руки мурашками. Карелин затягивается и выпускает колечки дыма вверх, глядя на яркие огни ночного города. Ему кажется, что серо — холодное безобразие будет длиться вечно. Что осень здесь никогда не закончится. И что как же это все-таки удивительно: столько прожить в Питере и не удавиться в приступе очередной осенней меланхолии. Неожиданно раздается скрип балконной двери. Кто-то негромко подкрадывается сзади и обнимает его за плечи. Слава замирает, словно боясь спугнуть наваждение, но оно оказывается реальностью: Гена ёжится, стучит зубами и утыкается носом куда-то в область Славиной шеи. В этот момент Карелин думает, что сможет пережить как минимум еще одну осень.