Nascita di Venere

Сначала его выдает увлечение ее волосами. Беделия не смогла бы сказать, когда именно у Ганнибала появилась привычка наблюдать за ней в те моменты, когда она снимала украшения и расчесывала волосы, прежде чем пойти спать. Поначалу он усаживался в кресле с газетой или стаканом бренди, лишь украдкой бросая на нее взгляды, которых они оба словно не замечали. Она не возражала, и с течением времени предлоги стали не нужны. Он просто садился на край кровати и нескрываемым увлечением смотрел, как она вытаскивает заколки, освобождая золотистые локоны. Шелковые ленты и серебряные гребни незаметно появлялись на ее трюмо, и Беделия украшала ими свою прическу, используя старые, чтобы убрать волосы на ночь. Каждое утро она проводила часы с плойками и щипцами, пока волосы не завивались в идеальные локоны, бросая вызов гравитации, словно у роковой женщины из фильмов Хичкока. Почти как в викторианскую эпоху, и можно было бы сказать, что она поддразнивает его, если бы его изучающий взгляд не отзывался влагой между ног. Она позволяла ему наблюдать, зная, что Ганнибал страстно желает участвовать. Опираясь на свои нынешние знания, Беделия может проследить эту одержимость вплоть до их первой встречи. До того момента, когда Ганнибалу был предложен выбор из двух одинаковых кресел. Он сел в то, что стояло напротив окна. Она вспоминает, что даже в темное время года он приходил именно тогда, когда мягкий послеполуденный свет заставлял ее волосы сиять, словно нимб. Беделия мысленно пробегает глазами по страницам папки, содержащий всю известную информацию о Ганнибале Лектере (ее физический аналог был уничтожен в Балтиморе, чтобы не достаться ФБР) и узнает, что среди светских львиц, богатых вдов и судебных психологов, разделявших с Ганнибалом постель в эти годы, не было ни одной блондинки. Его вкусы, его образ мыслей, когда-нибудь обязательно предадут его. Чем больше времени они проводят в месте, в этом недобраке, который является таковым по всем параметрам, кроме одного, пожалуй, самого важного, тем очевиднее становится его одержимость. Ганнибал не делал ни единой попытки прикоснуться к ней, когда они были дома одни. А если им приходится разыгрывать этот спектакль на публике, он позволяет себе лишь положить руку на ее спину или плечо и легчайшее прикосновение пальцев к волосам. Даже в их общей спальне огромная двуспальная кровать позволяла им окружить себя коконом личного пространства, которое ни один из них не смел нарушать. Даже в те ночи, когда Ганнибал снисходил до сна, они целомудренно лежали рядом, словно брат и сестра. Словно брат и сестра. Беделия отмечает эту мысль, подчеркивает ее, выделяет курсивом. После того, как семейство Альбицци отбыло, а остатки ужина, приготовленного из несчастного профессора Сольято, убрали со стола, Беделия присаживается на край медной ванны, бездумно скользя пальцами по ее бортику. — У меня есть для вас подарок, — говорит Ганнибал, подходя ближе. — О? — Беделия берет коробочку, аккуратно обернутую в изумрудную с золотом бумагу с рельефной печатью аптеки Санта Мария дела Новелла. — По какому поводу? — Без повода, — заботливо улыбается Ганнибал одной из своих озорных школярских улыбок. — Откройте, — настаивает он. Беделия тянет золотую ленточку и сдвигает в сторону тяжелую бумагу. Коробочка полна кремов и лосьонов, изготовленных по индивидуальному заказу, пеной для ванн и ароматными солями с тяжелым запахом жасмина и мирра. В углу притаились изготовленный на ключевой воде шампунь и бальзам, пахнущий розмарином. Вот розмарин — он для воспоминаний, — произносит голос в глубине ее сознания. — Очень мило с вашей стороны. Уверена, я буду наслаждаться ими, — произносит Беделия, один за одним вынимая крошечные эмалированные кувшинчики и стеклянные бутылочки и выставляя их вдоль края вы ванны. Ганнибал кивает и разворачивается, чтобы уйти. Внутри что-то вспыхивает, словно электрический заряд пробежал от вдоль позвоночника и замер внизу живота. — Возможно, вы захотите насладиться ими вместе со мной. Ганнибал явно вздрагивает от этого приглашения. Он закатывает рукава, наполняет ванну горячей водой и ароматной пеной. Беделия слегка касается пальцами поверхности воды. — Не слишком горячо? — Идеально, — говорит Беделия, освобождаясь из плена шелкового платья шоколадного цвета и перекидывая его через ширму. Она замечает, что Ганнибал избегает прямого взгляда, предпочитая наблюдать за ее отражением в одном из множества зеркал. Она опускается в ванну, довольно вздыхая, когда теплая вода касается его кожи. Удовольствие сменяется ледяным ужасом, когда перед глазами предстают картины собственной плоти, приготовленной в большом медном горшке. Сердце ускоряет свой бег, но Беделия заставляет себя расслабиться, надеясь, что Ганнибал спишет румянец на ее щеках на жар от воды. Ганнибал наблюдает за ней издалека, удобно устроившись на обитой мягкой тканью скамейке в углу. Они лениво болтают о музее, семействе Албицци и их покровительстве, пока Беделия намыливает губку и проводит ей по ногам и предплечьям, плечам, шее и, наконец, опускается ниже, чтобы вымыть грудь и живот. Она слегка прикусывает губу, когда грубый край мочалки на долю секунды касается набухших половых губ. Теперь лишь ее волосы остались сухими и не вымытыми. — Не могли бы вы помочь мне? — спрашивает она, и сердце, словно колибри, бьется в груди. Взволнованно, испуганно, возбужденно. Кажется, можно услышать, как проходят минуты в ожидании ответа Ганнибала. Тот кивает, медленно и задумчиво, становясь на колени позади нее. Не в силах устоять перед искушением, он ласкает ее волосы, зарывается в них руками, пропускает нежные пряди между пальцами. Набирая полные горсти воды, поливает золотистые локоны, пока они не становятся темными и влажными. Стоит достать пробку и бутылки, и комнату наполняет запах розмарина и лаванды — свежий, травяной, чистый, словно горный ветер. Широкие ладони растирают шампунь в пену и покрывают ей каждый локон от корней до кончиков, подушечки пальцев неспешно массируют кожу головы. Ее соски напрягаются, и это нельзя списать на холод, так же, как нельзя списать на воду влагу между ее ног. Чувственные, нежные руки, но Беделия прекрасно знает их силу. Малейшая прихоть, и эти руки могут сломать кости ее черепа с тоже легкостью, с какой крошат яичную скорлупу. Но она также знает, какие чувства и воспоминания просыпаются в памяти, когда он скользит пальцами по мыльным волосам. Беделия готова поставить на кон все, что осталось от ее профессиональной репутации, что прежде Ганнибал делал это лишь для одной женщины, — девочки, если быть точнее, — давно уже мертвой. Она платит физической уязвимостью за уязвимость эмоциональную, физической наготой за наготу душевную. Quid pro quo — эту формулу Ганнибал понимает лучше всего. Она кружит подле этой темы, сплетая так дорого доставшиеся ей нити мудрости в тончайшее лассо. Каким вы были в молодости? Хотите ли вы поговорить о вашем первом ягненке? Почему вы не можете вернуться домой, Ганнибал? Трижды Ганнибал отказывается отвечать ей, и Беделия находит этот почти библейский символизм очень подходящим человеку, превращающему каждый прием пищи в собственную черную мессу. Сжимая в ладонях свое пылающее, трепещущее сердце Беделия наносит свой coup de grace (решающий удар): — Какова на вкус была ваша сестра? Она скользит вниз, скрываясь под поверхностью едва теплой воды, но не опускается в ее молочные глубины. Она задерживает дыхание до тех пор, пока легкие не начинают жечь. И когда голова Беделии наконец показывается над поверхность воды, она прекрасно знает, что следующий ее вздох может стать последним. Но нет. Ганнибал откидывается назад, усаживаясь на пятки, темные глаза стекленеют, и, казалось бы, давно отболевшее горе снова начинает кровить, как звериный укус. — Я не помню, — слеза, прочертив одинокую дорожку по его щеке, растворяется в воде. Даже сейчас Ганнибал продолжает лгать ей и себе. Он помнит, и Беделия не сомневается, что любая еда — как бы изысканно ни была она приготовлена, — не так прекрасна на вкус, как была Миша. Вы никогда не забудете свой первый раз. Беделия триумфально откидывается на бортик ванной, довольно усмехаясь, опьяненная мгновением победы. Она узнала тайное имя демона, и теперь тот покорен ее воле — разве не эти обычно заканчивались старинные легенды? Он тянется назад, беря левую руку Ганнибала в свои, и ведет ее по своей обнаженной груди. — Я не замена вашей сестре, Ганнибал. Его рука замирает на секунду, словно испугавшись, но вскоре пальцы вновь начинают играть со скрытым под водой соском. — Я и не хочу, чтобы вы были ею. — Но хотели. — Больше нет, — отвечает он, накрывая мягкое полушарие ладонью. — Ведь если бы я была ею, мы не смогли бы сделать этого. Она ведет его руку ниже, глубже, где соединяются ее бедра. Не говоря ни слова, он раскрывает припухшие половые губы, скользнув внутрь длинным тонким пальцем. Медленно он трахает ее долгими, дразнящими движениями. Она понимает, что это безымянный палец, когда золотой ободок обручального кольца касается ставших слишком чувствительными складок кожи возле ее входа, в то время как ладонь давит на клитор. Она стонет. — Сильнее, — умоляет Беделия, но Ганнибал лишь качает головой, продолжая дразнить ее. Этого недостаточно, но она столь сильно объята страхом и возбуждением, так пьяна от ощущения собственной силы, что чувствует, как внутренние стенки начинают сокращаться. И именно в этот момент Ганнибал убирает руку, оставляя ее жаждать удовлетворения. Это всего лишь игра, в которую они так любят играть, всегда только игра. Беделия поднимается из ванной, мыльные пузыри покрывают ее грудь, словно морская пена, наслаждаясь ощущением того, что она словно перерождается в его глазах. — Вы хотите попробовать меня на вкус? — это скорее утверждение, чем вопрос. — Да. — В этом смысле? — она протягивает влажную руку, чтобы убрать с лица его волосы. Вопрос кажется безрассудным, но будь у нее рассудок, она бы ни за что не уехала с ним из Балтимора, ни за что бы не согласилась работать с ним, в первую очередь. — Во всех смыслах, — открыто признает он. Он позволяет ей увидеть себя, человека и монстра, и впервые в этом не таится никакой опасности. — Я так и думала, — Беделия ставит одну ногу на край ванной, открываясь Ганнибалу. И это единственное приглашение, которое ему нужно. Жадные губы прижимаются к мягкой коже бедра, язык собирает капли ароматной воды. Орлиный нос утыкается в коротко постриженные волосы меж ее бедер, и он вдыхает, чувствуя ее природный аромат. Он сжимает ее ягодицы, стремясь быть еще ближе, и она упирается руками в его плечи, когда Ганнибал начинает вылизывать ее. Желание доставить удовольствие борется в нем с инстинктом хищника. Его напряженный язык проскальзывает внутрь, толще, чем палец, но мягче, чем член, и она не может сдержать крик. Его зубы дразнят набухший клитор, и она трепещет, так близко к краю, снова вздрагивая и задыхаясь, — и он останавливается. Беделия закрывает глаза и проглатывает желание умолять его о разрядке — она знает неписаные правила этой неведомой игры и не намерена проигрывать первый раунд. Ганнибал внимательно смотрит на нее, когда она открывает глаза. Она уверенно выдерживает пристальный взгляд, наслаждаясь тем, как блестят его губы, покрытые ее соками. Видя, что она не намерена ни упрекать его, ни умолять, Ганнибал подает ей руку, мягко помогая выйти из ванной. Сперва он укутывает ее в пушистое полотенце цвета шалфея, а затем заключает в объятья. Беделия чувствует его эрекцию сквозь слои мериносовой шерсти и египетского хлопка и сладко улыбается. Она разворачивает полотенце, чтобы вытереть волосы, пока Ганнибал наблюдает за ней. Его взгляд тускнеет, когда он видит ее обнаженное тело. — Вы слишком похудели. Беделия отвечает ему хриплым, пустым смехом. С момента их прибытия во Флоренцию она питалась в основном устрицами, вином и изредка купленным украдкой мороженым. — И чья же в том вина? Пальцы Ганнибала скользят по ее груди, и Беделия знает, что он может почувствовать каждую косточку. — Моя, в основном, — признает он, почти извиняясь. Он забирает у нее полотенце, последний раз проводя им по волосам, прежде чем отбросить его в сторону и притянуть Беделию к себе. Ее тело все еще напряжено и дрожит в предвкушении обещанного удовольствия. Он прижимает ее, все еще влажную, ближе к себе, не заботясь о собственной тщательно выглаженной рубашке, и вовлекает ее в долгий, томный поцелуй. Беделия сжимает в кулаках его рубашку, поощряя углубить поцелуй, и в тот момент, когда язык Ганнибала касается ее языка, сильные руки легко подхватывают ее обнаженное тело, и Ганнибал направляется в их спальню. Он переносит ее через порог, словно жених, несущий на брачное ложе свою невесту. И теперь кристально ясно, что больше он не думает о ней как о своей сестре. Ганнибал укладывает ее на атласные простыни, словно сервирует изысканный обед, и Беделия вытягивается на них, лениво и неспешно, желая увидеть, как он сделает это, и заинтригованная тем, что у него, кажется, есть весьма ясное представление о том, каким должен быть их первый раз. Теперь очередь Беделии наблюдать за тем, как раздевается Ганнибал. Слишком поспешно, на ее взгляд, однако он по прежнему находит время, чтобы швырнуть брюки и рубашку в корзину с грязным бельем, — у Ганнибала может быть много недостатков, но он явно не из тех, кого придется бранить за разбросанные по дому носки. Она могла оценить его тело и раньше, почувствовать крепкие плечи под своими пальцами, когда они танцевали, ощутить вес его рук в своих, пока они гуляли от площади к площади солнечным осенним днем. Ей доводилось видеть его и прежде, мельком, и даже тогда он произвел на нее впечатление, но тем внушительнее он смотрелся сейчас — толстый, налитый кровью член, пульсирующий в предвкушении. Они могут лгать друг другу о многом, но твердый член есть твердый член, Беделия по опыту знает, что подобное не способен симулировать даже Ганнибал. Как же приятно знать, что хотя бы в этом он ничем не отличается от других мужчин. С улыбкой, которая говорит ей, что Ганнибал прекрасно знает о значении этого взгляда, он ложится рядом, прижимаясь к ней обнаженной грудью, пока Беделия не ощущает жар его кожи на своей. Он берет ее за руки и кладет их себе на грудь, поощряя продолжить исследование. Приглашение не остается без внимания. Он весьма неплохо сложен, в отличие от худосочных академиков и пузатых директоров, обычно предлагавших ей свое тело в прошлом. Пальцы, невесомо скользящие к основанию ее шеи заставляют Беделию дрожать от страха и удовольствия. Кажется, в ее мозгу эти понятия более неотделимы друг от друга. — Вы смогли увидеть меня, Беделия. Хотите ли узнать меня? — Да, — отвечает она дрожащим голосом. Биение крови отдается у нее в шее, в груди, между ног. Он притягивает ее ближе, так близко, что может бедром почувствовать влажность меж ее бедер. — Не так, как психиатр узнает своего пациента, — Ганнибал чуть сдвигается, и она едва может сдержать стон, — но так, как жена узнает мужа. — Всеми возможными способами, Ганнибал, — шепчет она, затаив дыхание. Она жаждет видеть, как он кончает, распадаясь на части в ее руках, видеть свое отражение в его глазах, когда с ней происходит то же самое. Он удобно устраивается сверху. Не отводя взгляда от ее лица, Ганнибал высматривает, выжидает, давая ей последний шанс сказать «нет», прежде чем они пересекут эту черту и сожгут за собой все мосты. Он толкается, и Беделия вскрикивает, не в силах отделить наслаждение от боли. Но подается назад, неспешно, дразняще, прежде чем вжаться в нее снова. И снова. И снова. И с каждым толчком он все сильнее стимулирует ее «точку G», пока она не впивается ногтями в его спину, кончая с именем Ганнибала на губах. Ему нравится наблюдать за ее оргазмом, и нечто, так похожее на настоящую улыбку, освещает его лицо. Но наделенный нечеловеческой выдержкой Ганнибал еще не закончил, его твердый и горячий член все еще внутри нее. Он придерживает ее, пока Беделия не усаживается к нему на колени, входя все глубже, пока он объезжает ее. Ганнибал утыкается носом ей в грудь, скользя пальцем по ее клитору, почти невесом в начале, но с каждым движением все сильнее, быстрее посылает ее за край и сам срывается вслед за ней. Они теснее прижимаются друг к другу, разделяя краткие мгновения нежности, как и любая пара любовников в любой точке мира. Ганнибал ласкает ее лицо, и Беделия чувствует, как последние обрывки человеческого костюма расползаются на нитки в ее руках. Он словно девственник, внезапно думает она, никогда прежде не делавший этого с кем-то, кто действительно смог увидеть его. И уже не в первый раз его одиночество ранит ее, напоминая о своем собственном. — Алана Блум нашла мой «костюм» столь привлекательным, что решилась не заглядывать под него. Уиллу Грэму я не был интересен как человек. Как друг. Он лишь желал узнать, каков Чесапикский Потрошитель. Что ж, я показал ему Потрошителя, — Ганнибал проводит кончиками пальцев по подбородку, слегка приподнимая ее голову. — Кто заинтересовал вас, Беделия? Вы здесь ради человека или ради монстра? — Я не провожу между ними границы. И это не ложь. Не совсем. Не сегодня.