***
Говорят, может пройти целых десять лет, прежде чем Метка окончательно прояснится, но Метка Шоё сплелась воедино за неделю до его девятого дня рождения — лента королевских оттенков вспыхнула на его коже, отчего все, чьим обществом он себя окружил, зажглись любопытством. — Не жалуйся, Шоё, — строго попеняла ему мама, когда Шоё впервые попросил как-нибудь прикрыть Метку. — Ты особенный, и стыдиться тут нечего. — Ты не понимаешь, — неловко пробурчал он, потирая ключицу пальцем. — Мне не стыдно. Просто... мне не нравится, что на меня постоянно пялятся. В смысле, это ведь означает, что я кому-то предназначен, верно? Мне кажется неправильным вот так этим со всеми делиться. Мама отвлеклась от складывания чистого белья и внимательно вгляделась в лицо Шоё — её собственные большие глаза цвета ореха смотрели на неё с лица сына. Шоё на секунду замялся. — В чем дело? Я опять что-то странное сказал? Мама моргнула и покачала головой, словно выныривая из забытья. — Нет, не в этом дело. — Она положила платье его сестры, которое перед этим складывала, обратно в корзину и, плотно подобрав юбку, присела, чтобы оказаться с сыном на одном уровне. — Просто я забываю, что ты так быстро растешь. — Мам, — неловко протянул Шоё, и покраснел так, что лицо почти сравнялось цветом с волосами. — Это ерунда. — Нет. Нет, — покачала головой мама, проводя большим пальцем по щеке Шоё, все еще по-детски пухлой, а потом улыбнулась, когда он наморщил нос. — Ты не ошибаешься, если не хочешь, чтобы другие видели твою Метку, ты имеешь на это полное право. Просто это будет такая потеря. Метка ведь очень красивая. Шоё нахмурился и прихлопнул узор ладонью. — Это странно, — чуть ли не рявкнул он. — Такое ощущение, будто имена есть у всех, кроме меня. — Шоё, — раздраженно, но терпеливо вздохнула мама, потому что этот разговор зашел у них уже далеко не в первый раз с тех пор, как Шоё достаточно повзрослел, чтобы разобраться во всей этой системе Меток и соулмейтов. — Метки у всех разные, ясно? И вообще, говорят, что обладать Меткой без имени — к счастью. — Это странно, — настаивал Шоё. — У меня есть рисунок и слово, но никакого имени. Мама немного помолчала. — В каком смысле слово? — спросила она. Шоё переступал с ноги на ногу, как провинившийся ребенок, и старательно смотрел куда угодно, только не на маму. — Шоё, — повторила она. — Что значит, у тебя есть слово? Шоё прикусил губу, но потом вздохнул и слегка оттянул воротник футболки, чтобы показать матери Метку чуть дальше изгиба плеча. — Оно уже давно так, — сказал он. — Я не могу его прочитать, не знаю, что оно означает. Прошло немало времени с тех пор, как Марико смотрела на Метку сына с должным вниманием. Шоё уже давно вышел из возраста, когда ей нужно было помогать ему переодеваться или силком запихивать в ванну. И хотя ее сын был достаточно неуклюжим и не слишком хорошо держался на собственных ногах, еще он был жутко самостоятельным и независимым. Его Метка не изменилась с тех пор, как мама Шоё смотрела на нее вблизи — хотя одному только богу известно, когда это было, — но теперь она казалась четче, линии затейливо сплетались красным и золотым, а еще под узором едва различимо виднелась неровная надпись, которая и привлекла внимание Марико. Надпись была так тесно прижата к рисунку на коже, что ее почти невозможно было заметить, если только не знать, куда смотреть. — О, — удивленно выдохнула она, проводя ногтем вдоль надписи и пытаясь выговорить непривычное шипение букв. — Что это? — спросил Шоё маму, когда та выдохнула звуки. — Это часть твоей Метки, — чуть помедлив, ответила она, после чего отстранилась, чтобы можно было вернуть ворот футболки Шоё на место. — Давненько я уже такого не видела. Они сейчас совсем не частное явление. Шоё наморщил нос, словно она разговаривала шарадами, и Марико осознала, что так оно наверняка и выглядело. Ее сыну еще и девяти не исполнилось, он пока не слишком много знал о соулмейтах и Метках. — Это значение твоей Метки, — сказала она, и вид у Шоё после этого стал еще более озадаченным. — Этот язык уже много столетий как мертв, но у тех, кому настолько посчастливилось быть Помеченными символом вместо имени, всегда проявлялись соответствующие надписи. — О, — моргнул Шоё. — Так вот что это такое? Мама улыбнулась и встала, слегка взъерошив волосы на его макушке. — Похоже на то, — сказала она. — Хочешь, я попробую эту надпись перевести? — Нет, — ответил Шоё, и Марико осознала, что он уже потерял интерес к этому разговору. Внимание её сына во много напоминало пламя свечи на ветру, и невозможно было предугадать момент, когда огонек его интереса обернется тенью. — Все в порядке. Раз это не странно, то все хорошо. Я пойду немножко поиграю. — Ладно, — с усмешкой согласилась она, снова отворачиваясь к выстиранному белью. Шоё вывалился из кухни вихрем конечностей. — О! — воскликнул он, резко затормозив в дверном проеме и ухватившись руками за косяк, чтобы не свалиться. А потом робко улыбнулся через плечо. — Так можно мне теперь это чем-нибудь прикрыть? Можно, да?***
Со временем Шоё почти забыл про свою Метку. Его внимание переключилось на волейбол, соревнования и звук, с которым ладонь била по мячу, чтобы тот отскочил от площадки. Ему совсем не было дела до всей этой девчачьей чепухи про соулмейтов. Он думал, что в двенадцать лет все равно слишком рано беспокоиться о будущем, а соулмейт просто появится тогда, когда появится. — Ты невероятен, — заметил Изуми однажды, когда все внимание Шоё было сосредоточено на отскакивающем от его запястий мяче. — Тебе что, ни капельки не интересно узнать, кто твой соулмейт? В смысле, учитывая, какая у тебя незаурядная Метка, этот человек должен быть ого-го какой интересный. Шоё пожал плечами, но не прекратил подбрасывать мяч. — До этого еще далеко. Сейчас Метка это всего лишь метка. А вообще, ты уверен, что не пойдешь на соревнования с... — Нет, — отрезал Изуми, на этом их разговор и закончился.***
Шоё повстречал Кагеяму рядом с уборной во время самых первых своих соревнований. От злости мозг словно одеревенел, и где-то глубоко внутри все нервы кололо непонятным беспокойством. — Я пришел сюда, чтобы победить, — заявил он со всей возможной серьезностью и мог бы поклясться, что на какой-то кратчайший миг глаза Кагеямы распахнулись чуть шире, но потом произошло то, что произошло, и манера Кагеямы обращаться с Шоё как с неумелым ребенком разрушила все надежды произвести хорошее первое впечатление. Шоё за всю его жизнь ни разу не встречался кто-то настолько высокомерный, и когда он услышал, как этого парня называли «Королем площадки», у него не получалось прогнать мысль, что прозвище это очень подходящее. Не потому что оно было достаточно крутым, чтобы заставить Шоё чувствовать неловкость, но потому что Кагеяма был человеком, который кажется настолько превосходящим всех вокруг, что даже те, кто стоит с ним на одном уровне, кажутся зашуганными. Шоё дико жалел его сокомандников и признавался себе, что это его бешенство в отношении Кагеямы вызывалось по большей части из-за того, что тот воспринимал происходящее вокруг как должное. Шоё бы убил за команду — за кого-нибудь, кто бросал бы ему мяч и хлопал по спине, когда ему удавалось бы запулить этот мяч прямо в землю, — но Кагеяма обращался со всем этим как с грязью, и что-то в этом отношении очень сильно задевало Шоё. — Терпеть не могу этого парня, — пробормотал он себе под нос, пока они шли на построение перед матчем. Изуми искоса бросил на него любопытный взгляд, но ничего не сказал. Судья дунул в свисток, и Кагеяма высоко подбросил мяч. Игра началась.***
После Шоё цеплялся за сеть и пытался отдышаться — в груди было тесно, а в горле словно ком встал. Это была самая настоящая резня — кровавая бойня. Реальность уже не в первый раз швыряла мечты Шоё ему в лицо. Он сможет оправиться. Всего секунда, и он снова станет беспечным рыжим мальчишкой, каким все хотят его видеть, но именно в этот момент ему просто нужно было мгновение на то, чтобы собрать себя в кучу. Скрипнули кроссовки по полированным кленовым доскам покрытия площадки, сеть затрещала под весом кого-то прислонившегося к ней с другой стороны, и Шоё тут же вскинул голову. Это был Кагеяма, и какие-то пару секунд Шоё только и мог, что таращиться на него, потому что любые слова застревали в горле странным скрежетом. И тогда Шоё, возможно, впервые успокоился и оказался достаточно близко, чтобы действительно посмотреть на Кагеяму. Тот был все таким же высоким и пугающим, но в его глазах был взгляд, из-за которого Шоё стало сложнее дышать. Взгляд гневный и злой, и Шоё не мог бы сказать наверняка, кому были адресованы эти эмоции. Крошечное сплетение золотого и красного на его ключице по каким-то необъяснимым причинам раскалилось добела. — Ты, — прошипел Кагеяма, и только сильный страх не дал Шоё вздрогнуть. — Что ты вообще делал последние три года? И это жалило. Жалило сильнее, чем должно было, потому что Кагеяма — всего лишь тупой пацан, с которым Шоё впервые столкнулся всего час назад и который не знал, как делиться, не имел ни малейшего представления о том, как быть достойным человеческим существом. Больно быть не должно было — не так и не от такого, — но было. Кагеяма развернулся и отправился обратно на построение, но Шоё далеко не сразу смог сдвинуться с места. <div align="center">* * *</div> Весь следующий год Шоё лупил по мячу, пока ладони не начинали кровоточить. У него все так же не было команды — никого, кто побросал бы ему мяч или похлопал по спине, — но Шоё все равно нырнул в тренировки с каким-то безумным фанатизмом. Каждый раз, ощущая такую усталость, что колени чуть не подгибались, он вспоминал лицо Кагеямы, расчерченное тенями от сети, и резкое шипение его голоса. «Что ты вообще делал последние три года?» Все это заставило Шоё проучиться до конца средней школы. Это позволило ему пережить выпускные экзамены, а потом поступить в старшую школу. Это даже привело его прямо к дверям спортзала Карасуно. Стремление уткнуть Кагеяму симпатичным лицом в землю и заставить признать его, Шоё, толкало его вперед вплоть до того самого момента, когда двери спортзала с грохотом распахнулись. А потом Шоё увидел Кагеяму точно в такой же форме, как и у него самого. Плечи расправлены, шея идеально выгнута назад, прыжок для передачи мяча. — Ты! — пискнул Шоё, когда его мечты о разрушении Кагеямы и его звания «Короля площадки» рассыпались в пыль прямо у него на глазах. Кагеяма пошатнулся в прыжке и, как только его ноги вновь коснулись пола, изумленно обернулся к Шоё. Упавший сверху мяч ударил ему по затылку. Шоё очень хотелось бы счесть это смешным. И даже удивительно, насколько ему это не удалось. — Ты... — пробормотал Кагеяма, и на одно ужасающее мгновение Шоё показалось, что Кагеяма его забыл, что пока Кагеяма толкал Шоё в эту сумасшедшую погоню за успехом, сам Шоё был для него всего лишь соринкой за пределами внимания. — Ты меня, наверное, не помнишь, — начал Шоё со смесью неловкости и злости в голосе, но Кагеяма без промедлений перебил его: — Помню. «Он меня помнит». Сердце Шоё как-то странно зашлось в груди — будто волейбольный мяч слишком высоко закружился в воздухе, — но когда Кагеяма открыл рот, чтобы выплюнуть оглушающий поток оскорблений, это ощущение мигом скатилось с небес на землю. Шоё ненавидел этого парня.***
— Эй, — окликнул его Кагеяма во время очередной вечерней тренировки, пока они готовились к матчу трое на трое. — Почему ты так сильно хочешь играть в волейбол? Шоё настолько удивился, что пропустил подачу и скривился, когда мяч больно отскочил от его предплечий и откатился к деревьям позади него. — Что? Они уже второй вечер с большой неохотой тренировались вместе, и Кагеяма, наверное, впервые заговорил с ним предложением, которое начиналось не с оскорбления. Пока что он относился к Шоё как к неизбежному злу. Шоё требовался Кагеяме, чтобы заслужить вступление в клуб, но желанной его компания не была. Уж это Кагеяма постарался отчетливо донести. — В смысле, — продолжил Кагеяма, явно не беспокоясь по поводу того, что только что устроил в их яростной тренировке незапланированный перерыв. — У тебя ведь даже не слишком хорошо получается. Да, есть хорошие рефлексы, но никакого таланта к спорту. У тебя получилось бы ничуть не хуже с баскетболом или чем-то еще. На мгновение красная пелена ярости застила все перед глазами Шоё. Как Кагеяма смел говорить нечто подобное ему, когда у самого за плечами долгая история совершенно невыносимого поведения? Конечно, у Кагеямы мог быть природный талант к спорту, которого Шоё не доставало, но его отношения с людьми этот талант только умаляли. Шоё лучше других знал, насколько важна команда для победы. Один человек не может играть на всей площадке, как бы сильно ни старался. Эти слова крутились на кончике языка, готовые сорваться, когда до Шоё наконец дошло, что вид у Кагеямы был заинтересованный. Шоё осознал, что Кагеяма не хотел сказать гадость — просто не понимал, что грубит. Или, возможно, даже не обращал на это внимания. Так или иначе, у Шоё никогда не было склонности к длительным приступам гнева. Обычно у него этих приступов вообще не бывало, но Кагеяма обладал особым талантом вытягивать из людей все самое плохое. Или, возможно, только из Шоё. — Я не понимаю, о чем ты, — сказал он после секундного молчания, когда внимательно рассматривал разочарованное, но не злобное выражение на лице Кагеямы. — В смысле, я вроде как понимаю, но не совсем. — Я о том, — процедил сквозь зубы Кагеяма, — что тебе должно быть неважно, играешь ты в волейбол или во что-то еще, верно? Все было бы одно. Шоё посмотрел на него — раздраженно прищуренные глаза, неровно после трех часов подач и ударов падающие на лоб пряди волос — и задумался, неужели Кагеяма и правда настолько тупой. — Ага, — после тяжелой паузы сказал Шоё. — Наверное, я мог бы пойти в другой спорт. Но я не хочу. В смысле, у меня нет прирожденного таланта к чему-то конкретному — не то что у тебя, — поэтому какая разница, если я предпочитаю один спорт остальным? Я люблю волейбол, и мне этого достаточно. Если ты играешь только потому, что чувствуешь себя обязанным делать это, разве это не считается пустой тратой времени своего и окружающих? Кагеяма непонимающе уставился на него, и Шоё задумался, не ляпнул ли что-то очень глупое. (с такого близкого расстояния в отсутствие летящих от одного к другому волейбольных мячей между ними Шоё вдруг осознал, что Кагеяма и в самом деле очень симпатичный, когда не хмурится.) — Знаешь, — протянул Кагеяма спустя какое-то время, заполненное фоновым шумом от собиравшихся на другом конце поля участников футбольного клуба. — Вообще ты довольно глупый. — Эй! — одернул его Шоё. — Но еще иногда ты бываешь умным, — чуть помедлив, нехотя добавил Кагеяма, и у Шоё появилось ощущение, будто что-то в районе его позвоночника закружилось подобно поспешно пролитой воде. Потрясение от того, что Кагеяма сделал ему комплимент, холодными каплями застыло под кожей. — О, — тупо отозвался Шоё и вдруг очень сильно обрадовался темноте на улице, потому что сомнений по поводу цвета собственного лица у него практически не было. — Гм. Спасибо? — Не благодари меня, — рявкнул Кагеяма, вернувшись к обычной злости настолько быстро, что Шоё словно кнутом огрели. — Это был не комплимент. — Ты уверен? — с сомнением уточнил Шоё. — Потому что прозвучало вроде как... — Иди за мячом, — прорычал Кагеяма, и тон его голоса не подразумевал никакой возможности поспорить. Шоё сделал точно то, что приказали — спотыкаясь в сумерках и запинаясь о корни и палки, поспешил найти мяч, — не потому что хотел, но потому что какая-то часть его все еще не совсем оправилась от всего этого обмена любезностями. У Шоё появилось ощущение — пусть даже всего на миг, — что между ними возникла связь. Шоё не хотелось открыть рот и похерить тот немногий прогресс, которого они только что достигли.***
После матча трое на трое что-то, казалось, изменилось между ними — между ним и Кагеямой, — и Шоё не совсем понимал, почему, или когда, или даже как, но в итоге он каждый день вваливался в спортзал с искренним желанием увидеть лицо Кагеямы. — Кажется, вы двое теперь неплохо ладите, — высказался Сугавара однажды днем вскоре после того первого тренировочного матча. Они вдвоем оттирали пол. — Приятно видеть, что вы теперь не собачитесь постоянно. Мы с Дайчи какое-то время думали, что вы, возможно, никогда не перестанете. — Не понимаю, о чем ты вообще, — выпалил Шоё, хотя на самом деле прекрасно понимал. Оказалось сложно ненавидеть человека, от чьих подач словно воспаряешь в воздух. Оказалось сложно ненавидеть человека, который, может, и не знает, как сказать «Молодец» или «У тебя получается всё лучше», но при этом умудряется вытащить Шоё из депрессии, когда тот пропускает подачу. Оказалось сложно ненавидеть Кагеяму, и теперь Шоё даже задумывался, а была ли эта ненависть вообще. — Не нужно так себя накручивать, — рассмеялся Сугавара, оторвавшись от уборки, чтобы тепло взъерошить волосы Шоё. — Вы двое удивительные. Этой команде очень повезло, что у нас есть вы. В груди Шоё стало немного тесно, но это теснота была уютной, не неприятной и не болезненной. — Нам тоже повезло, что у нас есть вы, — немного неловко, но с абсолютной честностью ответил он, и Сугавара удивленно моргнул. — В смысле, я никогда прежде не был частью команды, но с со всеми вами есть ощущение, что теперь все именно так, понимаешь? Сугавара смотрел в безнадежно искреннее лицо Шоё, а потом выражение его лица смягчилось, сменилось улыбкой, но ответить он не успел — Шоё в бок больно врезался волейбольный мяч, да с такой силой, что он отшатнулся на пару шагов. — Ты должен убирать зал, — рявкнул Кагеяма с другой стороны площадки. Вполне очевидно было, что это именно он только что запросто швырнул мяч в Шоё. — Мы и убираемся! — прокричал Шоё в ответ. — Не будь таким тираном! Выражение лица Кагеямы стало жестче, он без каких-либо видимых причин одарил Сугавару невероятно раздраженным взглядом, после чего промаршировал в подсобку. — Да что с ним не так? — проворчал Шоё, потирая ушибленный бок. — О боже. — Сугавара улыбнулся, и вид у него почему-то был жутко веселый. — Должно быть, это моя вина. Кажется, я заставил его слегка забеспокоиться. — Забеспокоиться? — непонимающе повторил Шоё. — Чего ему беспокоиться-то? Сугавара загадочно улыбнулся, но не ответил — только пошел дальше, оставив Шоё наедине с шваброй и легкой оторопью.***
(— Если будешь со мной, я сделаю тебя непобедимым! — крикнул Кагеяма, и Шоё почувствовал, как где-то глубоко внутри встало на место то, что он и не считал отсутствующим. Несмотря на насмешки от команды соседей, несмотря на периодические попытки Цукишимы напомнить эти слова, будто бы втирая грязь в открытую рану, Шоё никогда не перестанет считать их чем-то особенным. Все это никогда не помешает им возносить его до небес.)***
Вся проблема Меток в том, что Шоё свою игнорировал так долго, что почти забыл, насколько существенной частью каждодневной жизни они являются. И больше всего именно из-за этого он невероятно встревожился, когда однажды вошел в класс и подвергся нападению сидевших в засаде девчонок — казалось, доброй половины его одногодок, — которые схватили его за рукав и втянули в их разговор, словно так оно все и надо было. — Что? — настороженно спросил Шоё. — Что происходит? Кто-то хихикнул — Шоё припомнил, что девчонку звали Накамура, хотя уверен в этом не был. — Мы разговариваем о Метках, конечно же, — воскликнула она. — О, — озадаченно протянул Шоё, не совсем понимая, почему именно его это должно как-то касаться. — Вот мы и думали, а где твоя? Что на ней? — напирала еще она девчонка, и Шоё, окинув паническим взглядом кабинет, понял, что он сегодня был наверняка не первой их жертвой. Половина парней смотрели на него с сочувствием и кивали, должно быть, пытаясь так его подбодрить. — Гм, — буркнул Шоё, когда кто-то снова потянул его за рукав, чтобы вернуть его внимание к разговору. Он чувствовал себя откровенно не в своей тарелке. — Ничего особенного. — Ну не надо так, — рассмеялась вроде бы Накамура и наклонила голову набок, чтобы Шоё смог различить вязь иероглифов в том месте, где шея переходит в плечо — почти там же, где его мама носит имя его отца. На мгновение в нем проснулась зависть. Ему стало интересно, каково это может быть — обладать совершенно обыкновенной Меткой, не чувствовать себя неуместным в комнате, полной открытых имен. — Серьезно, ничего там такого интересного, — солгал он, и его пальцы самовольно потянулись к воротнику рубашку, чтобы убедиться, что она застегнута достаточно плотно, что они не смогут увидеть витки красок в их невозможной форме. Ему почти хотелось вернуть детскую привычку прятать Метку под пластырями и повязками. — Если не хочешь показывать, можешь хотя бы сказать, что там написано? — взмолилась другая девчонка, и Шоё даже слегка заинтересовался, что же вызвало эту внезапную Меточную лихорадку. Метка, по вполне понятным причинам, вещь очень личная — или так Шоё всегда казалось, — и он не мог уяснить, почему кому-то могло быть настолько интересно узнать всё про Метку другого человека. Он никогда не испытывал потребности разглядывать кого-нибудь из сокомандников в раздевалке, никогда не спрашивал и никогда не чувствовал себя обязанным отвечать, когда разговор касался этой темы. Должно быть, это была какая-то чушь в духе старшеклассников. Сама идея истинной любви — соулмейтов — в юности кажется очень привлекательной перспективой. — Гм, — пробормотал Шоё, и всеобщее внимание настолько полно сосредоточилось на нем, что он почувствовал себя невероятно неловко. У него не было особых причин врать, но Шоё все равно ощущал смутное неудобство по поводу всего, что происходило в этот момент. — Это символ, — сказал он, но не уточнил, какой именно, просто потому что не хотел, чтобы пошли кривотолки. — И, э-э, я не совсем уверен, что он обозначает. Никогда не пытался перевести. От громких взвизгов он слегка пошатнулся, и внезапно десяток девчонок рванулись заговорить с ним... прикоснуться к нему. Шоё никогда не чувствовал неудобства при физическом контакте — он вообще всегда был очень контактным человеком, — но вот от такого наплыва едва знакомых людей ему стало отчаянно некомфортно, а когда пальцы подобрались слишком близко к его Метке, он просто отскочил от них. Спасение Шоё пришло в образе учителя, с грохотом распахнувшего дверь и озадаченно посмотревшего на своих учеников. Но, даже вернувшись на свое место, Шоё так и не смог выкинуть произошедшее из головы. До конца дня только об этом и были все его мысли.***
— Как думаете, это странно, что люди так открыто говорят про свои Метки? — однажды после тренировки выпалил Шоё в раздевалке. Он и сам не понимал, что в него вселилось и заставило спросить, потому что эта тема была совсем не из тех, что они обсуждали, пока гоняли мячи по площадке. Но она прочно засела в его голове с того самого случая в классе. — Что? — бросил Танака, натягивая куртку. — А почему ты спрашиваешь? — Да просто так, — смущенно ответил Шоё, ощущая на себе внимательные взгляды всей гребаной команды. — Просто... мне всегда казалось, что они должны быть делом личным, понимаете? Танака разглядывал его так, будто Шоё отрастил вторую голову, но это было и не удивительно. Из всех них Танака, наверное, наиболее свободно относился ко всему этому делу. Его собственная Метка представляла собой светло-голубые завитки английских букв прямо под ухом, и он всегда был более чем рад выставить ее напоказ. И только Дайчи с легким беспокойством спросил: — Что-то случилось? — Нет, просто... — Шоё замешкался потому что в самом прямом смысле, наверное, все-таки случилось. — Просто у меня такое ощущение, что все вокруг последнее время очень напряженно это обсуждают, и я не знаю почему. — Ты идиот или старшеклассник? — ехидно поинтересовался Цукишима, закидывая спортивную куртку в сумку. — Для старшеклассников довольно типично сосредотачивать всеобщее внимание на этом, — сказал Асахи. Вероятно, только то обстоятельство, что он был тяжелее Цукишимы килограммов на пять, удержало того от дальнейших споров. — Я знаю. Но разве это не просто случится, когда случится? — Шоё было не под силу удержаться от вопросов. Пусть даже он не мог объяснить, почему эта тема так его расстраивала. — Разве попытки торопить события не могут только навредить? У него возникло ощущение, что теперь уже весь клуб пристально разглядывал его, а на лице Кагеямы появилось выражение, которое ему никак не удавалось понять. Шоё чувствовал себя идиотом — словно выставил себя дитем неразумным, — но еще он чувствовал беспокойство, и раздражение, и еще легкое желание разреветься без причины. — Забейте, — бросил он в ответ на неловкое молчание и, второпях натянув кроссовки, рванул к двери. — Я пойду первым. — Эй! — крикнул кто-то у него за спиной, но Шоё уже скатился по ступеням и побежал к велосипедной стоянке. Шоё все равно не думал, будто кто-нибудь поймет, что он имел в виду — он и сам едва понимал. К тому моменту, как он добрался до своего велосипеда, Шоё успел накрутить себя до такого состояния, что ему с трудом удалось вспомнить комбинацию собственного замка, не говоря уже о том, чтобы набрать ее — пальцы дрожали так сильно, что ногти стучали о тяжелый металл и пластик крепежа замка. Шоё просто чувствовал сильное раздражение и никак не мог понять, почему. Он с самого детства прекратил думать о Метках и соулмейтах. Почти забыл об их существовании. Его Метка была всего лишь крошечной забавной картинкой на его ключице, которую ему не хотелось показывать другим, а соулмейты были всего лишь словом, которое объясняло, почему его родители никогда не уставали друг от друга. Велосипедный замок позвякивал в руках, и от Шоё потребовалась вся его выдержка, чтобы не сорвать его с концами. — Эй, — крикнул кто-то, и на дрожащих пальцах сомкнулись теплые ладони. Это был Кагеяма — конечно же, Кагеяма, — и он смотрел обеспокоенно и как-то раздраженно, а это было по сути единственным видом беспокойства, которое ему было под силу показать. — Что? — рявкнул Шоё и сам удивился собственной грубости. — Что значит «что»? — прорычал Кагеяма, и хватка на пальцах Шоё усилилась. — Что с тобой сегодня? Сначала вся эта хрень про Метки, а потом ты кидаешься на всех, когда они пытаются тебе ответить? К тому же, на площадке от тебя сегодня не было никакого толку. Ты пропустил почти все подачи, какие я отправлял в твою сторону. Это на тебя не похоже. Не похоже, да, совсем. Но Шоё не собирался признавать это при Кагеяме. — Ничего такого, — проворчал он. — Я просто... не знаю. Кажется, мне нехорошо. Беспокойство на лице Кагеямы проявилось сильнее, и он без лишних слов отпустил руки Шоё, только чтобы — «господи боже» — наклониться и прижать ладонь тыльной стороной к его лбу. Он наклонился так близко, что Шоё видел его бледную кожу и глаза — почти синие в таком освещении, с цепким и сосредоточенным взглядом. Красивые. — Ты и правда кажешься горячим, — решил Кагеяма, и у Шоё все силы ушли на то, чтобы не выпалить «Нет, горячий тут только ты». С ним было что-то очень серьезно не так. Его мутило. Кагеяма отстранился и нахмурился, совершенно не замечая, что Шоё, наверное, перестал дышать, как только он наклонился. — Ты в порядке? Ты сильно покраснел. Нет, он был ни хрена не в порядке, потому что всего его мысли были только о том, каким привлекательным ему в этот момент казался Кагеяма, и насколько ему нравилось, когда тот бросал ему мяч, и как каждый раз, когда они оказывались в одном помещении, у Шоё внутри появлялось ощущение, что они недостаточно близко, и... Шоё замутило уже всерьез. Ему нравилось лицо Кагеямы Тобио, и его пасы, и редкие скупые улыбки в моменты, когда Шоё, правильно настроившемуся, удавалось провести особенно примечательный удар. Ему нравилось то, что Кагеяма Тобио был гением на площадке, но при этом как-то умудрялся пропускать момент сдачи домашней работы, как и все остальные; нравилось, как иногда Кагеяма Тобио голосовал за булочки со свининой, когда у старших не хватало налички, и даже то, что он, не говоря при этом ни слова, всегда давал Шоё попробовать первым. Но больше всего этого ему просто нравился Кагеяма Тобио. Ему просто очень, черт подери, нравился Кагеяма Тобио. Метка на коже ощущалась плотной тяжестью. Словно ее нагружало настоящее золото, а не сверкающие и яркие цветные линии. — Мне нужно идти, — сказал Шоё, начав пятиться еще до того, как слова слетели с его языка. — Что значит «идти»? — Кагеяма моргнул с таким озадаченным видом, что даже злость не смог изобразить. — Твой велосипед... — Завтра заберу, — выпалил Шоё. — Я просто... мне нужно... завтра. Он развернулся и побежал со всех ног. Ему казалось, будто вслед ему летели крики Кагеямы, но если так оно и было, то слова терялись в яростном свисте ветра вокруг и грохоте крови в ушах. Шоё неслабо так влюбился в Кагеяму Тобио и даже не понимал, почему заметил это только теперь.***
На следующий день Шоё не пошел в школу. Вместо этого ему удалось уговорить маму позвонить в школу и сказать, что он приболел. Вся семья в этот день собиралась к родственникам, и вскоре они уехали, а Шоё записался на ранний прием к специалисту по Меткам. Наверное, это был один из самых волнительных звонков в его жизни. («Здравствуйте, меня зовут Хината Шоё, и мне хотелось бы узнать, не могли бы вы перевести значение моей Метки? Да, да. Нет. Я, гм... Нет, я никогда... да, я знаю, что уже поздно... в десять, говорите? Нет, то есть да. Да, мне подходит. Ладно, спасибо, до встречи».) Шоё горько пожалел об оставленном в безумной спешке велосипеде — подъем был долгим и невероятно жарким, — но не настолько, чтобы вернуться за ним по приходу в город. Шоё предпочел бы пройти пешком весь путь обратно, чем рисковать наткнуться в школе на кого-нибудь знакомого. Специалист принимал в небольшом невзрачном помещении, дверь открылась по первому стуку, и Шоё втянула внутрь добрая старушка, поднявшая вокруг него какую-то жуткую суету. Само посещение продлилось не больше двадцати минут, но когда Шоё выбежал из здания, ему казалось, что прошла целая вечность. Он даже не запомнил, как добрался обратно домой, но ему это как-то удалось. Шоё весь день провалялся в постели, рассматривая стены, словно если бы он мог просто игнорировать весь мир достаточно долго, все проблемы просто испарились бы. Шоё вел себя совершенно глупо — и даже сам это понимал, — но куда проще было убеждать себя, будто бы он болен, чем признавать, что уже давно любит Кагеяму, совсем немножко. Шоё размышлял: то ли одержимость Кагеямой просто незаметно для него обернулась чем-то другим, то ли искра этого чувства вспыхнула в нем с самого начала. Шоё не знал. Он правда, на самом деле не знал. Телефон весь день разрывался почти без передышки. Шоё, наверное, стоило бы его выключить, но было что-то приятное в том, чтобы слушать этот беспокойный гул на столе. С одной стороны, ему не хватало храбрости предстать перед сокомандниками — перед своими друзьями, — а с другой стороны, так он хотя бы знал, что они о нем не забывают. (прежде Шоё даже не осознавал, насколько же он трус.) Ему нужно было встать. Ему нужно было поговорить с Кагеямой. Ему нужно было перестать бояться всего подряд. Шоё не знал, как долго провалялся в постели, свернувшись в клубок, но, по всей видимости, достаточно долго, чтобы уснуть, потому что в какой-то момент он проснулся от громкого стука в дверь, словно кто-то пытался продолбить шахту в поисках золота. — Мам! — крикнул он, вяло моргая, но тут же вспомнил, что его родители вместе с сестрой уехали навестить тетю и не вернутся до самого утра. Шоё сонно вывалился из кровати и потащился к двери — чувствуя легкое раздражение из-за вмешательства в его праздник жалости к самому себе, — надеясь, что кто бы там ни был, этот человек не перепугается до смерти, когда Шоё выползет с таким видом, будто только что выбрался из собственной могилы. Пока Шоё брел по коридору, стук становился все громче и громче. — Иду! — вздохнул он и распахнул дверь. Это был Кагеяма. Ну конечно же, это был Кагеяма. «Вот дерьмо», — подумал Шоё, увидев взбешенное выражение на лице Кагеямы и заметив, как тот сцепил зубы. Совершенно глупо было попытаться захлопнуть дверь у него перед лицом, но Шоё только что проснулся, а у Кагеямы были отличные рефлексы волейболиста, так что неудивительно, что тому удалось снова распахнуть дверь, не дав ей даже до конца закрыться. — И думать не смей пытаться не пустить меня, — со злостью прошипел Кагеяма и, толкнув Шоё плечом, силой вошел в дом. Шоё лишь знал, что ему невероятно больно. — Тебе не стоит быть здесь, — сказал он. — Я... гм... заболел. Заразишься. — Нет, не заболел, — прямо заявил Кагеяма и закрыл за собой дверь с такой силой, что содрогнулся косяк. — Ты меня избегаешь, говнюк. Ты не болен. Сердце Шоё грохотало в груди. Ему едва удавалось дышать. Он не мог выкинуть из головы добрую старушку, которая перевела его Метку, легкие прикосновения ее пальцев к коже и вздох в ее голосе, когда она говорила «можно сказать, что это значит...» — Ладно, — буркнул Шоё и сменил тактику. — Ладно, да. Я тебя избегаю. Так что, пожалуйста, может, уйдешь? Пожалуйста? Его голос прозвучал до неловкости громко и высоко на этом последнем «пожалуйста», и Шоё отступил к стене, униженно зарывшись лицом в ладони. Он не знал, что с этим делать. Вся его жизнь была всего лишь попытками избегать всего, что не касалось волейбола. Что люди вообще делают с этой фигней из реальной жизни, когда она так неприятно выскакивает непрошеным гостем, когда ей вздумается? Точно как Кагеяма Тобио, который только что ворвался в дом Шоё, будто было недостаточно того, что он уже давно ворвался в его сердце. — Эй, — позвал Кагеяма, и его голос из-за тревоги прозвучал на несколько тонов выше. Шоё почувствовал, как Кагеяма подошел ближе и обхватил тонкими пальцами его запястья, пытаясь отвести его ладони от лица. — Может, просто скажешь, что происходит? Я не могу исправить то, чего не знаю. — Ты тут ничего не сможешь исправить, — пробормотал Шоё себе в ладони, и его голос прозвучал ужасно глухо. Но, казалось, Кагеяма уловил смысл, потому что перестал тянуть Шоё за руки. На какое-то время воцарилась тишина, если не считать их тяжелого дыхания, а потом пальцы Кагеямы сжались так сильно, что стало почти больно. — Это... я... — Он издал звук, наполненный одновременно болью и досадой. — Я был плохим сокомандником? Ты поэтому больше не хочешь принимать мои пасы? Что-то щелкнуло, и Шоё с всепоглощающим ужасом осознал, что Кагеяма пытался сказать ему. Он не мог поверить, что сам был настолько глупым. Одно дело, когда его неспособность справиться с собственными чувствами к Кагеяме, вредила только ему самому... но когда они так сильно задевали Кагеяму — это уже совсем другое. Шоё сомневался, что Кагеяма вообще смог восстановиться после того, как его команда покинула его на площадке, после того как его посадили на скамью только из-за того, что он был самим собой. Когда Кагеяма спрашивал, не был ли он плохим сокомандником, на самом деле он спрашивал «ты уже устал от меня?». — Нет! — яростно вскинулся Шоё, наконец заставив себя встретить ошарашенный взгляд Кагеямы, потому что он просто не мог допустить недопонимание в настолько серьезном вопросе. — Нет! Ничего подобного, ясно? Мое поведение к этому никакого отношения не имеет. Кагеяма только очень удивленно смотрел на него какое-то время, а потом расслабился — эмоции сменялись на его лице, словно картинки в калейдоскопе, — и наконец на его лице застыло раздражение, он уставился на Шоё с высоты разницы в их росте, все так же плотно сжимая пальцы вокруг запястий Шоё, словно собирался открутить ему руки, если тот покажет хоть один признак желания снова спрятаться за ними. — Так если дело не в этом, — начал Кагеяма, — то в чем тогда? Шоё снова показалось, будто его вот-вот стошнит — нервное напряжение имело свойство проявляться у него именно так, — но ему, наверное, просто нельзя было продолжать гнуть ту же линию. Притворство, будто ничего такого не случилось, не срабатывало, и он больше никогда не сможет остаться наедине с Кагеямой, не желая при этом поцеловать его, так что... — Я... мне нужно тебе кое-что показать. — Слова прозвучали тяжелее, чем ему хотелось их произнести. Кагеяма моргнул, а потом подозрительно прищурился. — И ты обещаешь, что не попытаешься сбежать, если я тебя отпущу? Шоё попытался рассмеяться. — Это мой дом, — напомнил он. — Куда же я побегу? Кагеяма медлил, но то ли слова Шоё, то ли убийственно серьезное выражение на его лице подействовали, и он наконец отступил, неохотно отпуская запястья Шоё, словно все еще немного боялся, будто тот без поводка мог сорваться в соседнюю префектуру. «Ты можешь это сделать», — подбодрил себя мысленно Шоё, несколько раз глубоко вдохнул и, развернувшись, направился в свою комнату. После секундного промедления Кагеяма последовал за ним.***
Шоё вырос в семье с полным набором родителей и сестрой. Он не слишком привык к тому, чтобы оставаться дома одному, не говоря уже о таком позднем вечере. От этого он как-то странно нервничал, открывая дверь своей спальни и жестом приглашая Кагеяму войти следом. — Можешь сесть на кровать, — немного неловко предложил он, потому что сесть в комнате больше действительно было негде. Кагеяма, казалось, нервничал и вполовину не так сильно, как Шоё — он просто скинул сумку на пол и уселся на край матраса, словно они делали это каждый день. Возможно, Шоё единственный накрутил себя всем этим до умопомрачения. Он прикрыл дверь, не имея на то никаких причин, кроме привычки. По той же причине Шоё позвал Кагеяму к себе в комнату, вместо того чтобы просто завести этот разговор в коридоре. Они были в доме одни. Никто не стал бы подслушивать их или врываться в неловкий момент, но Шоё и так нервничал достаточно сильно. Ему нужно было что-то привычное для опоры. — Ну? — спросил Кагеяма, когда Шоё так и остался стоять возле двери. — Ты собираешься рассказать мне, что происходит, или как? Шоё сделал глубокий вдох и на мгновение зажмурился, собираясь с силами, а потом выпрямил спину и повернулся, прошел мелкими, неровными шажками до кровати, чтобы плюхнуться рядом с Кагеямой. — Это... Помнишь, как я тогда заговорил насчет Меток? — пробормотал он. Наверное, всему виной было лишь его воображение, но ему показалось, что Кагеяма рядом с ним напрягся. — Помню, — медленно ответил тот. Шоё сделал еще несколько вдохов, теребя пальцами воротник помятой рубашки. — Кагеяма, ты когда-нибудь видел мою? Вот тут Кагеяма уже точно подпрыгнул. — Конечно нет, — чуть ли не огрызнулся он. — С чего мне... пялиться без спроса на чью-то Метку было бы за гранью грубости. Он волновался. Даже более чем. Это было невероятно мило. — Ладно, — сказал Шоё. — Да, я тоже так думал. А потом, даже слова не сказав, он принялся расстегивать рубашку. Если до этого Кагеяма и был красным, то это не шло ни в какое сравнение с тем, как он вспыхнул в этот момент. Он отшатнулся, словно Шоё влепил ему пощечину, мгновенно устанавливая между ними порядочную дистанцию. — Ты чего делаешь? Шоё, не обращая на него внимания, сосредоточился на равномерном щелканье скользящих под пальцами пуговиц, пока не расстегнул рубашку до середины, и она повисла на его плечах. Метка на ключице была отчетливо видна, и он прикрыл ее неуверенными пальцами, а потом медленно повернулся к Кагеяме. — Дай мне руку, — потребовал Шоё, но Кагеяма лишь тупо уставился на него. — Что?.. — Просто сделай это, — сказал Шоё, пытаясь говорить уверенным, а не дрожащим голосом, нетерпеливо хватая воздух свободной рукой. — Доверься мне, ладно? «Доверься мне, как я доверяю тебе. На сто процентов и без сомнений». Прошла секунда, и Кагеяма подчинился, медленно придвинулся ближе и протянул руку, чтобы Шоё мог взять его за запястье и направить ее, остановить его пальцы над своими собственными, так тесно прижимавшимися к Метке. Шоё глубоко вдохнул и убрал руку, так что пальцы Кагеямы оказались в паре сантиметров от его обнаженной, выставленной напоказ Метки. Вдох Кагеямы напомнил ему разряд статического электричества. Шоё почти чувствовал его, сидя рядом, потея из-за летней жары, но дрожа от того, как Кагеяма неприкрыто уставился на его Метку, словно его только что пнули под дых. — Что... это... Меткой Шоё была корона, очевидная в прекрасных золоченых гранях, завивающихся на его коже, словно кто-то разрисовал его ключицу пальцами, обмакнув ногти в красную и золотую краску. Корона была красивой — даже Шоё это понимал, — и во всем мире был всего один человек, которому она могла бы принадлежать. — Можно?.. — Казалось, Кагеяма был не способен выдавить из себя законченное предложение, он казался почти таким же потрясенным, каким себя чувствовал Шоё, но тот все равно его понял. — Да, — неловко прошептал он. — В смысле, да. Да, ты можешь потрогать. Кагеяма медленно — благоговейно — опустил руку, и его пальцы коснулись узора на коже. Шоё прикусил губы, чтобы сдержать то, что грозило вырваться очень смущающим вздохом. Было бы сложно точно описать, каково ему было в тот момент, когда Кагеяма впервые коснулся его напрямую, когда палец Кагеямы осторожно обвел его Метку. Это немного напоминало ощущение, которое Шоё испытал, когда впервые идеально пробил мяч. Ощущение опьяняющее, и бесконечное, и электрическое. Кагеяма придвинулся ближе, так что они теперь сидели вплотную друг к другу. Свободной рукой он опирался на мягкий матрас по другую сторону от Шоё, возле бедра, и его лицо было очень близко, пока он напряженно разглядывал Метку, прослеживая пальцами изгибы ее линий. — Надпись, — выдохнул он в тишине, и Шоё почувствовал, как палец скользнул по красивым, забытым буквам. — Что она означает? Шоё закрыл глаза, настолько ему вдруг стало сложно даже вдохнуть. — Она означает «обладать королевской аурой, особенно в присутствии своего сословия». Пальцы Кагеямы неподвижно застыли. — Так это... — Да. — Шоё улыбнулся — скованно и нервно, но не грустно. — Прямой перевод должен быть «Король площадки». Кагеяма расставил пальцы на его коже, прижал ладонь к Метке Шоё — кожу к коже. — Кагеяма... Что бы там ни собирался сказать Шоё, он поперхнулся воздухом, когда Кагеяма толкнул его, заставив распластаться на кровати, а сам устроился на нем словно непробиваемая стена — огромная, мрачная. Слова умерли на языке, и Шоё широко распахнул глаза, когда Кагеяма слегка откинулся на пятки, обхватил пальцами ворот собственной рубашки и потянул ее вверх. Шоё издал какой-то звук, который отчасти напоминал слово — кажется, имя Кагеямы, — а отчасти походил на вскрик от парализующего изумления. Этот звук застыл на его губах и все же как-то искаженно вырвался, а Шоё смотрел, как Кагеяма, стянув рубашку, склонил голову набок и расправил плечи. Шоё понимал, что уже видел, как Кагеяма делал нечто подобное — в конце концов, они переодевались в одном помещении, — но при жаре в комнате, от которой выступал пот, зрелище обнаженной кожи над ним было... было... Эротичным. Другого слова для этого было просто не подобрать. — Хоть на минутку приди в себя, — сказал Кагеяма, и слова казались знакомыми, хотя вот дрожь в его голосе — нет. Он подвинулся, наклонился, чтобы взять Шоё за руку и направить ее так, как Шоё сделал с ладонью Кагеямы перед этим. — Просто... смотри. И вот так сразу устроил пальцы Шоё над чем-то темным и затененным у себя на груди, прямо над сердцем. И Шоё, скользнув пальцами по ровным, переливающимся линиям, осознал, что это была Метка Кагеямы. У него во рту пересохло. — Это... — Да, — кивнул Кагеяма, немного неловко и очень даже нервно. Линии отливали прекрасной глубокой синевой — очень богатым и благородным цветом, который был бы вполне уместен в какой-нибудь тронной зале, — и пальцы Шоё дрожали, двигаясь вдоль бессчетных крошечных изгибов, сложных мазков ярко-синего, которые словно бы дрожали под его прикосновением. Это был ворон, расправивший крылья в полете. Каждое перо сияло отдельным изгибом, и хотя Метка была такой же маленькой, как любая другая, размах крыльев придавал ей вид бесконечный и вечный. Была еще и надпись — красивые буквы, такие же как у самого Шоё, — примостившаяся прямо под сложенными когтями. — Что она... ты знаешь? Кагеяма положил ладонь поверх руки Шоё, расставив пальцы так, чтобы они переплелись в кулак на его коже. Шоё чувствовал громкое биение его сердца под своей ладонью, и ему пришло в голову задуматься, насколько это было обусловлено нервами, а насколько — возбуждением. — Да, — снова выдохнул Кагеяма, и теперь он смотрел в глаза Шоё. — Она означает «Стать непобедимым». Сердце Шоё на мгновение остановилось, а когда оно снова начало биться, по его венам словно хлынул кипяток. — О боже мой, — пробормотал он и приподнял руку, чтобы уткнуться лицом в изгиб локтя. — Эй, — недовольно буркнул Кагеяма, нависая над Шоё, и свободной рукой потянулся, чтобы мягко отвести руку Шоё от лица. — Тебе пора прекращать вот так прятаться. Зрелища склонившегося над ним Кагеямы в сочетании с тем, как их переплетенные руки прижимались к его Метке, для Шоё оказалось уже слишком много. Это был его соулмейт — Кагеяма был Помечен для него. — И давно ты знаешь? — спросил Шоё, и Кагеяма неуютно поерзал. — Достаточно, — признался он. — Я начал думать об этом в самый первый раз, когда отдал тебе пас, но, кажется, действительно осознал это только после матча с Асахи и Нишиноей. Шоё казалось, будто он почти может почувствовать на вкус бешеный ритм своего пульса. У него был привкус пота и крови. — Так долго? — прошипел он. — А почему ничего не сказал? Кагеяма вздохнул и слегка отстранился, позволяя их переплетенным рукам разжаться, чтобы запустить пятерню в волосы. — Я не знал наверняка, да и ты ничего не говорил, и мне не хотелось тебя вспугнуть. — Ты бы меня не вспугнул, — мгновенно выпалил Шоё, и хмурость Кагеямы смягчилась, сменяясь чем-то не совсем похожим на улыбку, но почти. — Ну, теперь я это знаю, тупица, — пробормотал он и легонько щелкнул Шоё по лбу, вот только его рука задержалась, пальцы расслабились, чтобы лечь на щеку. В его взгляде было неоспоримое тепло, и это было совсем не то выражение, которое Шоё привык видеть направленным в свою сторону, но он наверняка сможет к этому приспособиться. — Эй, — прошептал он и поднял руки, чтобы запустить их в волосы Кагеямы, притянуть его ближе, стараясь сосредоточиться на том, как дыхание Кагеямы по мере приближения становилось все быстрее, на тонкой пленке пота, покрывающей его обнаженную кожу. — Что? — выдохнул Кагеяма, и это прозвучало почти скрипом. Шоё сделал глубокий вдох и уткнулся лицом в изгиб плеча Кагеямы. — У меня сегодня никого дома не будет. Кагеяма застыл на мгновение, и Шоё подумал, что, наверное, ляпнул что-нибудь не то. А потом Кагеяма отстранился, посмотрел ему в глаза и поцеловал его.***
Губы Кагеямы были на вкус как пот и пряности. Они оба были неуклюжими и неопытными, но от этого сердце Шоё только заныло еще слаще. Он не знал, как бы чувствовал себя, если бы Кагеяма целовался так, словно у него в этом деле был какой-то реальный опыт. Но неловкое скольжение его ладоней и то, как он просто не мог справиться с пуговицами на рубашке, было настолько очаровательно, что Шоё чуть не рассмеялся. — Дай мне, — сказал он и мягко отвел в сторону пальцы Кагеямы, чтобы самостоятельно расстегнуть последние пуговицы, но все равно позволил Кагеяме стянуть рубашку с его плеч и сбросить уже ненужную на пол. Когда Кагеяма запустил руку в его шорты, Шоё задохнулся воздухом и вцепился ему в плечи. Когда Кагеяма наклонился, чтобы прижаться губами к золотой короне на ключице Шоё, тот чуть не всхлипнул. А звуки, которые издал Кагеяма, когда Шоё смог просунуть руку между ними и тоже коснуться его, чуть не выбросили Шоё прямиком за грань. Он кончил с ощущением, что его любят и хотят, что в нем нуждаются. Он чувствовал себя непобедимым.***
Потом они лежали, прижавшись друг к другу под простынями на кровати Шоё. Для этого было слишком жарко — действительно слишком, — но что-то привлекало их в том, чтобы лежать вот таким переплетением обнаженных конечностей и торчащих локтей. У них было предостаточно смущения, сердечной боли и безнадежной тоски, чтобы хватило на десяток лет вперед. В этот самый момент Шоё казалось, что им это было нужно — лежать вместе, блуждая пальцами по линиям в темноте, когда пот сбегал по поясницам, а волосы неприятно липли к влажной коже. Они разговаривали. Скупо, непоследовательно, обрывочными предложениями, словно пока что еще слишком боялись окунуться с головой во все это. Не в их натуре было не торопиться, но в них все еще преобладала юность и беспокойство. Шоё не приходило в голову, что он когда-нибудь найдет своего соулмейта в спортзале с короной на голове, подходящей к той, что сверкала у него на ключице, но он был рад, что так и случилось. Их отношения с самого начала были странными, и Шоё задумывался, почему он этого сразу не заметил. Дайчи однажды сказал ему, что это неестественно — доверять кому-то так, как он доверял Кагеяме. Так, чтобы прыгать с закрытыми глазами и свято верить, что Кагеяма не позволит ему промахнуться. — Хей, — пробормотал он в плечо Кагеяме. Тот сонно сжал его в руках — должно быть, уже почти засыпал. — Хм? — Я тебя люблю, — сказал Шоё. И это было правдой. — Ага, — пробормотал Кагеяма. — Я тебя тоже люблю. А теперь засыпай уже, тупица, пока я не заставил тебя это сделать.