Живи для меня

Глава 6. Им предстоял тяжелый разговор. Лео понял это сразу же, как спустился в гостиную, где уже почти все собрались. Не хватало только Пайпер, но, судя по звону стаканов, она была на кухне. А, вот и она. Все в сборе. Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим. - Я знаю, что разговаривать на эту тему, но сейчас такая необходимость созрела, и… Фиби, что с тобой? – средняя из сестер, зажмурившись, с усилием терла виски, хотя минуту назад все было нормально. - Эээ, нет ничего. Все нормально, можешь продолжать, - она открыла глаза и опустила руки на подлокотники кресла, но выглядела, тем не менее, более уставшей. - Хорошо. Как я сказал, тема для всех неприятна для обсуждения, но все-таки… - набрав в грудь побольше воздуха, мужчина продолжил, - это насчет смерти Криса. Оглушительная тишина, в которой отчетливо слышно, как сосед напротив, с чертыханьем, пытается завести газонокосилку. Лео обвел взглядом всех, но не нашел в их лицах ничего, кроме удивления вперемешку… с облегчением? Тем не менее, он продолжил: - Я все понимаю, но я не стал бы и начинать разговор, если б мы не находились в опасности. Мы с Уайетом раздобыли кое-какую информацию, и в ней говориться, что, возможно, после своей смерти Крис стал духом и это значит…. Договорить ему не дали. Ступор у женщин прошел, и им немедленно потребовалось узнать все и сразу. Мда, теперь то Лео понимал, что у Зачарованных не было не малейшего желания НЕ разговаривать на столь болезненную тему. Он устало переглянулся с сыном, который тихонько сидел на диване рядом с Пейдж, которая отчаянно твердила Пайпер: - … мы же пытались, сама знаешь. Тем более Лео только что сказал, что он ВОЗМОЖНО стал духом… - А я тебе говорю, что я прекрасно знаю, что я чувствовала, и… - …а я думаю, что стоит попробовать ещё раз, вдруг получиться… - Ага, до этого десять раз не получалось, а сегодня получиться… - Ну а вдруг, ведь… Лео заметил, как Уайет тихонько вылез из дивана, обошел спорящих сестер и вышел на улицу. На взгляд мужчины, с женщинами стоит разобраться потом, а вот с сыном поговорить стоит сейчас. И тоже вышел на крыльцо. Вечерний ветер трепал светлые волосы сидящего на ступеньке сына. Лео присел рядом, и они молча несколько минут наблюдали за только начавшимися загораться звездами. Потом Уайет тихо сказал: - Знаешь, а ведь я был ему не рад. В тот момент, когда мне его впервые показали, мне очень сильно не понравилось, что у нас появился еще кто-то, кому будут уделять внимание. Сейчас это кажется таким смешным, таким пустяшным. А в тот момент это вызывало такую обиду, - парень невесело улыбнулся краешком губ. – Столько времени прошло, а я до сих пор помню, как на него впервые посмотрел. Такой крошечный, умные зеленые-зеленые глазята. И ма-а-аленькие пальчики. Именно тогда я понял, что влюбился в него, - Уайет еще раз улыбнулся, глядя на звезды. Да, Лео тоже помнил, каким был его младший сын, когда ему в роддоме осторожно дали его подержать. Медсестра еще сказала, что его еле-еле удалось спасти – уж больно тяжелыми были роды у Пайпер. В этот момент в памяти у Лео что-то шевельнулось, словно какое-то воспоминание, которое никак не удается вспомнить поподробнее, что-то такое неприятное, в голове всплыла дикая обреченность, боль, разрывающая душу и … ...Ярко-голубая молния ударяет стол, который разлетается в щепки, та же участь постигает и лампу… …Все мысли крутятся по одному и тому же маршруту, они замкнуты, но вокруг чего, лучше не думать... …Через твое тело словно пропускают электрический ток в тысячу вольт, который ударяет в голову, а затем «вырывается» из рук огромной голубой молнией… … Кто-то хватает за руки и разворачивает к себе, не давая выпустить «на волю» еще один мощный заряд. У этого человека рыжие волосы, добрые карие глаза и приятный голос, который звенит то напряжения, пытаясь ему что-то втолковать… Мужчина встряхнул головой, избавляясь от тяжелых воспоминаний, которых он не помнит. Не помнил. Странно, даже для него – знать то, чего не знаешь. Он снова прислушался к себе, но неприятное чувство прошло, словно не было. Или словно его и не должно было быть. Пришло, нагло влезло в память, добавило немного лишнего, своего, а затем незаметно ушло. Может права была Фиби в том, что на них кто-то влияет. У нее тоже было нечто подобное. Надо будет разузнать об этом побольше. В доме притихли. Уайет переглянулся с отцом, и они оба быстренько встали. Это не к добру. Они вошли в гостиную практически одновременно, и нос к носу столкнулись с поздним гостем. Гидеон. - Привет, что ты здесь делаешь? Что-то случилось? - Нет, все хорошо. Просто зашел узнать, как вы тут, - спокойный голос мужчины был полон сочувствия и понимания. - Мы нормально, - немного резковато ответила Пайпер, оглядывая мужчину с легким презрением. – Вы, Старейшина Гидеон, весьма кстати сюда пришли, - но мужчина предпочел не заметить, с каким отвращением старшая из сестер произнесла его имя, его взгляд по-прежнему остался заботливым, а лицо спокойным. - Я всегда готов вашей семье. - Пайпер, что вы задумали, - Лео кольнуло беспокойство. Наверно, все-таки не стоило их оставлять одних. - Мы идем вызывать духа, - произнесла Пейдж, а Фиби уверенно кивнула. Однозначно, не стоило, раз они додумались до такого, да еще и Старейшину хотят зачем-то взять с собой. - Мам, может не стоит, ты же сама сказала, что вы уже пытались с ним поговорить, и вам не разрешили, так стоит ли сейчас опять трепать себе нервы, - по лицу Уайета невозможно было понять, что он чувствует, но Лео почему-то показалось, что его сын чего-то боится. Но женщины были неумолимы. Их так и не удалось разубедить, и им ничего не оставалось делать, как смириться. На чердак пошли все вместе, вшестером: сестры, Лео, Уайет и Гидеон, который тоже зачем-то был нужен. Когда свечи были готовы и выстроены в ряд, Пайпер дрожащим от напряжения (или волнения? страха?) голосом произнесла: - Услышь меня, Дай мне ответ, Дух с того света Для тебя преград нет. Внутри круга заискрились знакомые серебристые огоньки, складывающиеся в высокую худую фигуру. Несколько секунд буквально пропитанного нервозностью ожидания, и к ним из круга выходит призванный дух. ****** Ему очень много пришлось повидать за всю свою, пусть и короткую, жизнь. Не многие верили в него, еще меньше народу доверяло, желающих сблизиться с ним было еще меньше. Конечно, можно сказать, что на него это не повлияло, что ему было все равно, но кто в это поверит? Любая оплошность, любой упрек оставляет в нашей памяти след, будь мы хоть трижды большими пофигистами. Вообще, такая черта характера, как равнодушие к чужому мнению, всегда только показная. Мы можем сколько угодно от этого открещиваться, но это так. Мы выслушаем все, что нам хотят сказать, иногда спокойно, иногда матерясь и махая на собеседника руками, запомним и проанализируем. Несмотря ни на какие слова, сказанные нами, мы все равно думаем о сказанной критике. Самокопание. Слова и взгляды в наш адрес множатся, скапливаются, и обрабатываются. Не важно, когда это происходит: ночью, когда потолок прочерчивают полные темного романтизма тени веток яблони за окном или окруженные сотней людей посреди шумной толпы в час пик, мы сами или наше склонное к постоянному анализу сознание начнет воспроизводить в памяти все «моменты истины». С этим ничего нельзя поделать, от этого никуда не скрыться: мы начинаем думать. И вот здесь мы начинаем друг от друга отличаться. Одни будут думать, что все несправедливо, что окружающие не видят в нас достоинства, а видят только недостатки и с, как нам кажется, удовольствием на них указывают. И тогда мы с радостью следуем их примеру. В запальчивости можем сказать и сделать такое, о чем в нормальном состоянии даже думать не хотелось. И все исключительно для того чтобы доказать самим себе, что все что говорят про нас – чистейшая ложь. И у кого-то это даже получается. Некоторым удается повысить свою самооценку таким методом. Но бывают и другие. Таким нельзя говорить, что у них что-то получается не так, что они глупые и - Боже упаси! – отличаются от большинства людей. Но к кому и сколько раз общество проявляло подобную лояльность? Правильно, ни разу и не к кому. Некоторые промолчат на наши немного неправильные или странное мысли и суждения, но таких понимающих и скромных людей в нынешнем мире пугающе мало. Многие, очень многие, не опасаясь за нашу хрупкую душевную организацию, говорят то, что думают. Нет, людей, хамящих направо и налево, мало. Гораздо чаще ты разговариваешь с человеком, который «тонкими» и не совсем намеками осторожно высказывается о наших недостатках. Высказались и поспешили унести ноги, наблюдая со стороны за реакцией на свои слова. И мы всегда оправдываем их ожидания. Самокопание. Самокритика. Опять. Нам и в голову не придет, что то, что нам говорят и в половине случаев оказывается лишь преувеличением крошечных отклонений. Мы даже не думаем, что неправильно поняли прозрачные намеки собеседника. Нет. Если кто-то что-то сказал, значит это - правда. Со стороны видней, не правда ли? И начинается. С начала тихое, немного осторожное, раздумье над «проблемой», затем выискивание подтверждений в нашей памяти. И ведь мы всегда их находим, пусть этой самой «проблемы» у нас и в помине нет. Следующим шагом становиться доведение до белого каления родных и близких душевными переживаниями и открытиями пока они, рыча сквозь зубы проклятья, не согласятся с нами. После этого мы разворачиваем бурную деятельность по устранения «недостатка» и вполне счастливо живем дальше до очередного «задушевного разговора» с кем-нибудь из знакомых. И снова все повторяется. Думаете, это все? Не-е-е-ет! Есть еще одна категория людей. Самая запущенная, так сказать. Это когда уровень ответственности и нормальности достигает такой немыслимой высоты, когда нам даже самого захудалого, тощего-претощего, намека не надо. Мы сами в этих случаях находим «глобальные» недостатки в себе, вот только устранять не всегда спешим. А зачем? Ведь можно просто сесть на пол в самый темный угол, какой только сможем найти, и предаваться унынию и размышлениям о том, что все в этом мире правильно, кроме нас, что мы самые-самые плохие люди на этой Земле и, наконец, думать о том, что мы ничего, ну то есть СОВСЕМ НИЧЕГО и НИКОГДА не сможем сделать правильно. Да, вы бы, возможно сказали, что это все приобретенное, что нужно очень постараться, чтобы найти такую личность, довести до «нужной кондиции» и вот, пожалуйста, перед вами третий тип критичности личности. Но это не правда. Человек должен родиться таким. Нет, он не начинает с рождения видеть жизнь в абсолютно черных красках, просто, со временем, при совсем небольшом вмешательстве со стороны, мы достигаем высшей степени самокритики. Вот именно к последней категории людей он и принадлежал. Естественно, никто не говорил ему, что у него все настолько плохо, что можно только застрелиться. Совсем наоборот. Многочисленные родственники всячески оберегали его от плохой критики плохих людей, окружали заботой и теплом, но это все равно не помогло. Одно событие, и все пошло наперекосяк: мир рухнул во мрак, почти вся семья была стерта с лица Земли, друзья больше не доверяли и все. Этого хватило. Долгое, очень долгое время он держался, завоевывал новые высоты днем, но все глубже погружался в себя ночью, пытаясь понять причину всех неудач и, конечно же их находил (кто бы сомневался) в себе. Все дружно и в один голос говорили, что это не так, но было проще на полном ходу остановить нагруженный товарный поезд, чем его мысли. Теперь, отныне и навек, именно он был во всем виноват. Жизнь его кардинально менялась из года в год, а отравляющие ум и разум мысли вытравить из головы не получалось. И все бы ничего, вот только в последние годы его жизни предаваться изощренной самопытке совсем не удавалось, то сейчас, после своей смерти, времени на то, что бы обо всем подумать стало больше. Всего-то 24 часа 7 дней в неделю. Подумаешь, какая мелочь! Вот только всем этим приступам самораскаяния он бы предпочел тихой безмятежной вечности в компании других, ничего не помнящих, духах. Но нет. Этого, как ему сказали, никогда не будет. Ну и ладно. И не больно надо было. Вот только жить после смерти ему совсем не хотелось. Ему малодушно хотелось исчезнуть, раствориться из всех реальностей и времен. Хотелось, к слову, все чаще и чаще. Уйти навсегда. НАВСЕГДА. Сладкое слово, не находите? Не такое вкусное, как месть, но пока сойдет.