Третье ноября

— Думаю, нам пора расстаться. Это все, что он сказал. Ни здрасьте, ни до свидания, прямо в лоб. Ветер довеском шарахнул по уху ледяной крошкой. Сириус никогда не умел выбирать места для свиданий, вот в чем дело. Вот правда, с его подачи мы встречались всегда черт знает где, в каких-то заброшенных маггловских постройках или, бывало, в лесу, иногда его фантазии хватало на номер какой-нибудь гостиницы, несколько раз мы останавливались прямо среди чистого поля, а еще на пустынном морском берегу. И никогда в его квартирке. Он говорил: «Это не дом, это проходной двор», тем самым давая понять, что для свиданий он не годится, а теперь вот, пожалуйста, назначил встречу на углу у почтамта. На мой взгляд, многолюднее места не найти, а Сириусу все нипочем. Вот. И я стою, и мне неуютно и холодно, да еще этот ветер с колючей ледяной крошкой, наверное, это он насыпал ее Сириусу в глаза? Я успел в них ее заметить, когда он только появился. То есть некоторое время я еще мялся на углу у почтамта один, озираясь по сторонам, а потом он возник на своем мотоцикле, со стороны банка. Подъехал, заглушил мотор, я улыбнулся, а у него полные глаза ледяной крошки… И он говорит: «Думаю, нам пора расстаться». Странно все-таки получается — он думает. А я — нет. Хотя вопрос касается непосредственно нас обоих. И как же быть? Вот, скажем, спроси он меня: «Как думаешь, может, нам пора расстаться?», я бы смело ответил: «Не думаю, подождем еще». А теперь выходит, что дело наполовину решенное, он ведь так думает, а у меня вроде как и нет вариантов. — Чего молчишь? А отчего молчат обычно? Нет слов. То есть слова вроде бы есть, но все они какие-то… не те. Разные у меня есть слова. Я даже красивые и ласковые среди них нахожу, а вот нужных — не могу. Только губы так странно дрожат, я и сам не знаю, чего это они? Может, еще одна улыбка осталась неиспользованной? В конце концов, я их много для него заготовил, разных. А ему, вот, пожалуйста, ни одной не надо больше. Куда же мне их девать? Подарить вот этой престарелой леди в мантии на кроличьем меху? Вот, возьмите. И вам, сэр, пожалуйста. Выходит, мои улыбки только Сириусу не нужны на углу у почтамта? — Ну скажи что-нибудь. Сердится. Я чувствую. Наверное, ему тоже неуютно и холодно. Мне-то ледяной крошкой всего лишь по уху досталось, а у него — полные глаза. Отвратительный все-таки месяц — ноябрь. С этого дня я его вообще возненавижу. Каждый год стану вместо того, чтобы радоваться его приходу, перечеркивать в календаре. Не гордый я разве? Чувства собственного достоинства у меня разве нет? Есть! Ведь есть. Было, я точно помню. Надо только поискать хорошенько, куда-то засунул, как обычно, за ненадобностью, а теперь найду и воспользуюсь. Буду им каждый год ноябрь в календаре перечеркивать. Как сухим пером, чтобы до дыр, до дыр!.. Кстати, о чем он меня просил? «Ну скажи что-нибудь»? — Что-нибудь… — Очень остроумно. И главное — соответствует моменту. И цыкнул языком. И глаза закатил. А ледяная крошка в них уже в айсберги превратилась. И ведь я вижу только их треть, а две третьи там, в самой глубине души обосновались. И когда успели, ведь ноябрь-то только наступил, и недели не прошло? — Ладно. Раз так — я поехал. Будь здоров, Лунатик. Темнота. Что случилось? Кто-то наслал на меня заклинание? И отчего это так больно? Неужели Круциатус? Нет, смотри-ка, я твердо стою на ногах на углу у почтамта, и по-прежнему многолюдно. Никто не кричит, не несется в панике, спасаясь бегством. Разве что прохожие неодобрительно оглядываются на затихающий в конце улицы грохот мотора. Я озираюсь по сторонам, и вдруг получаю прямо в лицо колючей ледяной крошкой! Черт! Я поднимаю воротник. Вряд ли мне перестанет быть неуютно и холодно. Просто такой жест. Я поднимаю воротник и засовываю руки в карманы. И замираю. Небольшой шуршащий сверток. А в нем — пустяк. Безделица. Сущая дребедень — брелок на ключи. Уж лучше бы это была забытая гордость! Ею хотя бы можно было утереть глаза и нос, потому что ледяная крошка на лице тает и мокро течет по щекам, до самого подбородка… — С днем рождения, — запоздало говорю я и протягиваю шуршащий сверток в пустоту на многолюдном углу у почтамта. И чувствую, что губы снова дрожат. Но это уже точно не от улыбки.