Felicitations

— Parlez-vous français?[1] — спросил Билл, пытаясь заставить книгу («О войне», как оказалось, что неудивительно) балансировать на одном пальце. И выглядел он при этом скучающим, как никогда. — Ты же знаешь, что да, — ответил Джим. — А сейчас прекрати. — Прекратить что? — поинтересовался Билл со своей всегдашней дьявольской усмешкой. Книга немного наклонилась в сторону, когда он перегнулся через их общий стол, пару раз проведя ею над сочинением Джима. — Я собираю информацию. Безобиднейшим образом. — С этим я бы поспорил, — отозвался Джим, и несколько сидящих неподалеку студентов шикнули на них, требуя тишины. Они находились в библиотеке колледжа Крайст-Чёрч. Практически опустевшей, поскольку подошло время обеда, но Джим чувствовал, как последний час или около того на них бросал неприязненные взгляды какой-то усатый парень, и почти кожей ощущал его недовольство. — Пойдём, — сказал Джим, закрывая учебники и тетради и отодвигая свой стул. «О войне» с грохотом упала на стол, и Билл в мгновение ока оказался на ногах. Он даже не подумал приглушить тон, когда они проходили мимо стола их недовольного соседа. — Куда направляемся? — Он взял Джима под руку. Они пошли в комнату Джима, который попытался захлопнуть дверь перед носом Билла, но тот с неожиданной для Джима прытью быстро подставил плечо. От этого движения оба неловко ввалились в комнату, и, едва равновесие было восстановлено, Билл потер плечо и лениво выругался, а Джим замер с открытым от восхищения ртом. — Ты не так уж и плох в регби, — отметил он. Билл ухмыльнулся и плюхнулся на кровать Джима. — Мы так и не поедим, да? — спросил Джим, зная, что вопрос по сути риторический. Билл обладал запалом, который, казалось, мог вечно держать его на ногах. Билл громко вздохнул. — Ты уже поговорил с Фаншо? Опять. Джим ничего не имел против, но ему казалось, что они уже с этим разобрались. — Да. Он сказал, что из Лондона приедет один парень со мной побеседовать. Он не рассказывал? Билл пожал плечами. — Возможно и рассказывал. Но я по самые яйца погрузился в Шопенгауэра из-за этой проклятой учебы и, пока не закончил, не мог думать ни о чем другом. — Не все из нас закончили, — заметил Джим. Билл театрально накрыл лицо рукой. — Не все из нас могут маяться дурью и отвлекать кого-то, кому действительно нужно сделать курсовую работу, — он сел на край кровати и сгрузил книги на тумбочку, и без того уже стонущую под тяжестью заданий, которые ему не дали доделать. — Мне действительно стоит выгнать тебя. — Стоит, — согласился Билл. — Но ты не сделаешь этого. Джим закатил глаза и откинулся назад, положив голову на живот Билла. — Ты ужасно самоуверен, — прокомментировал он. — Откуда ты знаешь, к чему все идет? — Я всегда знал, к чему все идет, — заявил Билл, и Джим чувствовал затылком, как напрягался его живот, когда он говорил. — Как и ты. — О, — протянул Джим. Это должно было прозвучать скептически, но вышло благоговейно. (Что случалось слишком часто и совсем не нравилось ему. С этим нужно было что-то делать). — Vous le savez très bien[2], — с неважным произношением выговорил Билл. В животе у него заурчало. — Et si on se tutoyait?[3] — спросил Джим. — Я думал, мы уже дошли до этого этапа, разве нет? — Не хочу забегать вперед. — Билл положил руку на грудь Джима. — Врешь, — фыркнул Джим. Они давно уже танцевали друг перед другом. Джим почти сразу догадался, по крайней мере отчасти, чего хотел бы от него Билл: увидеть голым. Желание проглядывало в его мягких ухмылках и оценивающих взглядах, но до сего момента Джим не был уверен, что, собственно, это повлечет за собой. В Оксфорде всякое бывало, и порой казалось, что тех, кто хотел бы раздеть тебя, чтобы написать обнаженное тело с натуры, гораздо больше, чем тех, кто жаждал большего, чем просто эстетическое наслаждение от твоей наготы. Джим так и так не возражал, но хотелось бы знать, во что он ввязывался. Поэтому, когда Билл спросил: «Ты не против?» и опустил руку ниже, Джим фыркнул и усмехнулся: «С каких это пор ты такой вежливый?». Он отстранился, чем привел Билла в замешательство, а потом просто лег поудобнее. Разумеется, в итоге именно Билл взял на себя инициативу, задал темп и направление их любовного свидания. Он раздвинул своей ногой бедра Джима и принялся тереться об него. Ему недоставало изящества, которого Джим ожидал от него в постели, но тот решил, что, вероятно, всякий раз с новым партнером приходится искать и пробовать, и не всегда успешно. И приказал себе перестать думать. В его голове звучал строгий внутренний голос, подозрительно напоминающий голос его отца: «Если пойдешь дальше, — резко предупредил он, — начнешь сравнивать себя с теми, кто был до тебя, а ты ведь не хочешь этого». Отбросив лишние мысли, Джим повысил ставки и неловко поцеловал Билла в угол рта. Это было зря, потому что оба немедленно отпрянули друг от друга, сморщившись от некоторого наивного отвращения, которое, впрочем, успешно преодолели. В какой-то момент Билл немного пришел в себя и пробормотал, избегая взгляда Джима: — Ты ведь занимался этим раньше, не так ли? — Да, — ответил Джим, но потом, когда стало ясно, что Биллу требуется более подробный ответ, уточнил: — Чем «этим»? — Этим самым, — Билл настойчиво потерся о Джима. — О, — понял Джим. — Тогда нет. Билл на мгновение опешил. — Но... ты ведь уже спал с кем-нибудь... прежде? — Да, — сказал Джим и уверенно заткнул Билла несколькими движениями. — Обсудим это позже, — стало последней внятной фразой Билла. Джим усмехнулся. — Иначе и быть не может. *** Во время войны Джим старался не слишком часто думать о Билле. Это отвлекало, а он нуждался в полной концентрации. Он знал, что, если в конце концов вернется целым, это уже будет хорошо, и желать чего-то большего было бы напрасной тратой времени. Его отправили собирать информацию в среду франкоговорящих европейцев, а после Дня Победы поручили подобрать среди беженцев потенциальных агентов. Он нашел довольно многообещающего чеха, для которого устроил переезд в Англию. Прошли месяцы, и эта работа закончилась. Джим учил новые языки с оставшимися беженцами и ждал своего часа. Наконец через его командира из Цирка поступила весточка. Однажды ночью тот ворвался в комнату, которую снимал Джим, и разочарованно сообщил: — Готовься. Джим понял. Их с каждым днем становилось все меньше, и оставшихся массово отправляли на восток. Его командира через несколько недель ждала Вена. — Куда? — спросил он. — Вена? Берлин? — Домой, — ответил тот. — Кое-кто хочет, чтобы ты вернулся. Позже Джим научиться улыбаться и кивать, когда люди спрашивали, хорошо ли он повоевал. Он сохранил руки, ноги и разум в целости и мог дальше работать. Не потерял никого из близких. Не попал под бомбежку, в заключение или в лагеря. Ему приходилось стрелять в людей, во многих людей, и в некоторых — с очень близкого расстояния. Именно об этом спросил его Билл первым делом, когда они снова встретились. — Пришлось пострелять? — поинтересовался Билл. Джим мимоходом отметил его загар. Египет? Интересно. Разумеется, они находились в кабинете в Цирке и рядом стоял Контроль, поэтому Джим только и мог ответить: — Пару раз. — Félicitations[4], — сказал Билл. Джим ощутил, как екнуло сердце. Его произношение улучшилось. «Плохо», — тревожно подумал он. Не годится так остро реагировать. — Да, — ответил Контроль. — С возвращением. Вас обоих. Джим, чех оказался хорош. Билл, мы уже поговорили. Действительно очень хорошая работа, — он улыбнулся как человек, который уже отвык это делать. Джиму это показалось милым. — Мы должны быть настороже, — продолжил Контроль. — Много времени уйдет на понимание того, в какую сторону будет дуть ветер. Каждый из вас заработал месяц отпуска. Отдохните и будьте готовы вернуться к тяжкому труду. В коридоре Билл задел Джима плечом и, совершенно незаметно со стороны, затолкал его в лифт. — Это было повышение? — спросил он, глядя на кнопки. — Я не вполне понял. — Узнаем через месяц, — ответил Джим, когда лифт остановился. Они перебросились любезностями со швейцаром и забрали пальто с выражением глубокомысленной поглощенности важными делами на лицах. Затем дошли до двери и пожали друг другу руки. Билл отправился в одну сторону, Джим — в другую. Через час Джим звонил в дверь, расположенную по адресу, который он получил от Билла, когда пожимал ему руку. Десять минут спустя его уже тащили куда-то. Предположительно, в постель. — Ты не отвечал на письма, — сказал Билл, касаясь губами Джима так, как никто не касался уже безбожно долгое время. — Я думал, ты умер. — Нет, не думал, — выдохнул Джим. — Ладно, не думал, — согласился Билл. — Но и не знал, что ты жив, так ведь? — Я мог бы сказать, — Джим прервался, чтобы приподнять Билла и стащить с него брюки, — то же и о тебе. — Интересует загар? — спросил Билл. — Да, — ответил Джим, обхватив Билла и тем самым исчерпывая необходимость дальнейшего разговора. Впоследствии, в путанице конечностей он попытался вернуться к объяснениям. — Я старался не думать о тебе. — Какая радость, — пробормотал Билл ему в плечо. — И как, успешно? — Не очень, — признался Джим и тут же пожалел об этом. Ну ладно. Вперед, к новым вершинам. — Я встречал людей, похожих на тебя, но они были недостаточно хороши. — Не каждый владеет моей техникой, — провозгласил Билл, сжав в ладони яйца Джима. — Нет, — поспешно произнес Джим. — Я... я не это имел в виду. — Ну конечно, — хмыкнул Билл так, словно ничего смешнее в жизни не слышал. — С моей стороны, была одна женщина в Каире, которая проделывала все то же, что и ты, и даже больше, — он замолчал, и эта пауза мучительно отозвалась в Джиме, но тут Билл продолжил: — Только, боюсь, она — не ты. Никто из них не был тобой. — Что ж, — вздохнул Джим. — Порой я сам не уверен, что я — это я. — Ты — это ты, — сказал Билл, прижавшись к Джиму с явной заинтересованностью. — И слава Богу. Этот редкий момент искренности Джим часто будет вспоминать в ближайшие годы. Случалось, Билл появлялся на пороге его дома в три часа ночи, пропитанный запахами чужих тел. (Джим впускал его, но Билл был вынужден довольствоваться крепким кофе и диваном, а утром они разговаривали напряженно и резко). А порой Билл заставлял его ждать на улице по три часа под дождем, потому что был слишком занят своими новыми приятелями, чтобы позвонить. Джим топтался на месте, надеясь на лучшее и проклиная свою подготовку и бесконечное терпение, все больше и больше жалея, что не может просто и по-хорошему закончить все это. Будь это заданием, он бы уже провалился. А потом Билл на неделю уехал, и Контроль назначил Джима главой рекрутов, снабдив его парочкой новых подчиненных — достаточно приятных людей, которые отлично подходили для обсуждения матчей по регби. И те пригласили его в паб в пятницу вечером. После Джим возвращался домой и слушал отголоски города вокруг него. Он выпил как раз достаточно, чтобы удариться в лирику. Билл ждал у дверей его дома. Он сидел на перилах и курил, разглядывая свою дорожную сумку. Увидев Джима, он улыбнулся и с неожиданной прытью вскочил. — Я узнал, когда вернулся, — не задумываясь, проревел он на всю улицу. — Мои поздравления! — Да, но... — промямлил Джим. Он поднялся к Биллу на крыльцо и ради приличия ответил на рукопожатие, а затем полез в карман за ключами. — Меня сослали в Брикстон, поставив начальствовать над абсолютными головорезами. — Уверен, никого лучше и не найти. — Билл обнял Джима прежде, чем они вошли внутрь. — Погоди, — забеспокоился Джим. — Мои соседи. — На хрен соседей, — фыркнул Билл, но отпустил его. Они поднялись по лестнице, и Джим без проблем открыл дверь в квартиру. Его новые коллеги еще не оправились от празднования Нового Года, а напитки в пабе были явно разбавлены. Зайдя внутрь, Билл бросил сумку на подставку для зонтов и переобулся в тапочки Джима, оставив того топтаться в носках, пока не смог найти еще одну старую пару. К этому времени Билл уже подошел к камину, чтобы разжечь его. — Спасибо, — сказал Джим. — Выпьешь? — Виски, — ответил Билл, все еще занимаясь растопкой. Он присел на корточки, чтобы было удобнее. — Я не пошел домой и сразу отправился сюда. Погода в Бонне просто ужасна. Мне нужно было увидеть хоть одно дружелюбное лицо. Джим полагал, что все это — влияние их профессии. Он никогда не мог быть уверен, имел ли Билл в виду природные явления или что-то совершенно иное, говоря о погоде. Неважно. — Ты его нашел, — Джим передал Биллу бокал с виски. — Спасибо, — поблагодарил тот. — Поздравляю с заслуженным повышением. Мир у твоих ног. Джим улыбнулся: — Разве что некоторая его часть. — Весь мир, — настаивал Билл. — Ты великолепен, и всегда таким был. Джим покраснел. Частично от ярости, ведь его мир так резко сошел со своей оси тогда в университете. Желая скрыть это, он сделал большой глоток из своего стакана, наполненного водкой, и на глазах выступили слезы. Билл фыркнул. Джим сквозь слезы хмыкнул. Они снова выпили. Уходя утром, с сумкой в руке, Билл выглядел более отдохнувшим. Джим остановил его у двери. — Послушай, — начал он. — Ты — мастер красивых слов... — Я опоздаю, — сказал Билл, отстраняясь. — Подожди, — Джим схватил его за лацкан пальто. Билл поднял бровь. — Джим. Пожалуйста. Используй речь. Слова. Les mots[5]. Джим отпустил его. Отошел в сторону и придержал дверь. Было ощущение нелепости и вовлеченности в некое подобие семейной ссоры, а он абсолютно не разбирался ни в одном из этих чувств. В растерянности Джим вспомнил, что говорила его бабушка деду, и несмело произнес это вслух: — Qu’est-ce que je ferais sans toi?[6] Лицо Билла было бесстрастным, хотя на секунду на нем и мелькнуло какое-то странное выражение. Джим был в этом уверен. Когда Билл заговорил, голос его был ровен, когда протянул Джиму руку — рукопожатие вышло крепким. — Черт возьми, понятия не имею, — сказал он. — И надеюсь, нам никогда не придется это выяснять. — Он подошел к лестнице, развернулся и подмигнул: — Я знал, что ты говоришь по-французски. Затем ушел. Джим закрыл дверь и принялся готовиться к новому дню.