В Петербурге дожди.

Яковлев — машина для убийства. Так думает каждый, и Колычев уверен, что, несомненно, ни один из них не ошибается. Он не ощущает себя бессмертным или бесстрашным. В голове глухо бьёт пульс, вечно напоминающий, что кровь — это всё, что у него осталось. Запах пороха, пули, дуло пистолета — каждая деталь оружия, каждое его составляющее Колычев неимоверно презирает. Так же, как презирает дуэли. Только вот никому это неинтересно. Колычев красив, опасен, силён и мёртв внутри. Пальцы сжимают горлышко бутылки, а в голове ясно, как в небе над Алеутскими островами. Беклемишев — бог лжи, и с этим поспорить трудно. Этот человек жесток, также опасен и внутри никогда, наверно, жив и не был. Для него оружие — это продолжение мысли, острой, моментальной, пахнущей тлеющей плотью. Беклемишев хитёр, и Колычев считает его безмерным трусом. Не то, чтобы самого себя он считал лучше. Колычев не стреляет в спину, не молится по ночам, каждый раз боится смотреть в лицо трупа, точно зная, какие черты и детали он увидит. Снова. Ходырев. Штукенберг. Мордвинов. Князь Рейн. Басаргин. Все они были ему незнакомы, да и знать что-либо о них Колычев ни капли не хотел. Воспоминания тонут на дне бутылки, отчего неприятно плывёт перед глазами. Запах пороха так сильно впитался в пальцы, что иногда Колычев трёт ладони почти до крови. Сдирая с себя кожу и отчаянные взгляды, словно до последнего никто и не верит, что пуля рассечёт им голову или живот. Кровь. Он потерял слишком много крови, чтобы думать о чужой. Шрамы, рассекающие широкую спину, жгутся немым укором. Почти проклятье. Ещё не благословение. Жаба. Жаба, жаба, жаба. Четыре буквы. Вся боль наказания шпицрутенами, металла под кожей, потерь, густой вкус крови во рту, липкие, отвратительные взгляды окружающих. В Петербурге бретёров, как грязи под копытами коней, под колёсами карет и бричек. В Петербурге постоянно идут дожди, и Колычеву, почти романтично хочется верить, что небо плачет за него. Хотя верить уже бесполезно. Да и не во что. Марфа — упряма, нежна и красива. Её брат, князь Тучков, безбожно наивен, чист, его кожа бледна. Когда парнишка жмёт на курок, и пистолет оказывается незаряженным, Колычев чувствует почти что гордость за князя. А позже осознаёт, что ему долго не протянуть. Он бы не выстрелил без провокации. Так же, как и Колычев когда-то. И от этого неприятно жмёт в груди. Князь Тучков презирает дуэли, любит свою сестру и верит Яковлеву. Марфа боится за обоих, особенно за брата, и носит красивые платья. У неё тонкая шея и светлые локоны. Она вечно твердит, что никто не знает её настоящую. Колычев и не стремится узнать. «Научите меня убивать». Колычев стонет и жмурится, хватая новую бутылку. Беклемишев гниёт в могиле, гниёт в сознании общества, и Колычев убивает его голос и в своей голове. Это удаётся с переменным успехом. Тучков в морге ещё бледнее. Совершенно невинен. Абсолютно чист. Раскрошенный череп отпечатывается где-то под сердцем, там же, где остаются все воспоминания о молодом парне, так и не видавшем жизнь. Князь выскочил за ним в попытке защитить. И поплатился за это. Марфа плакала за них двоих. Колычев всё ещё презирает дуэли, ненавидит Беклемишева даже мёртвым и стреляет без промаха. Также видит мёртвые лица, слышит выстрелы в ночной петербургской тишине. Пульс учащается, вместо крови — расплавленный металл, который жжёт в запястьях и давит на мозг всё сильнее с каждым новым рассветом и закатом. Колычев не пытается ожить. Марфа не пытается что-то исправить. Оставшись друг у друга после стольких лет, после стольких потерь, они решили принять всё так, как есть. Захлопнули шаткие дверцы в потрёпанные души, но рядом держаться лишним не будет, верно? Колычев красив, опасен, молчалив и почти одичал, хотя, к его чести, стоит отметить, скрывает он это лучше, чем петербургский дождь стирает следы с перекошенных, грязных дорог. Марфа резко взрослеет, любит самоотверженно, но не слепо. Часто молится, но никогда за Колычева. Только за брата. Людям, которые потеряли всё, нужно держаться хотя бы за себя.