Тринадцатый месяц

　Дело обстоит так: школу любят немногие дети. Это не закон, не предписание и не запись в инструкции. Это наблюдение — одно из тех, что можно высечь в камне, а оно зарастёт мхом, и о нём не больше никогда не вспомнят. 　　Дело обстоит так: эту школу тоже мало кто любит. Она стоит в конце улицы, там, где ряд светодиодных фонарей встречается с натриевыми лампами. Белый свет смешивается с оранжевым, и поздним вечером над зданием расцветает искусственный закат. 　　Занятия здесь проходят в дни, которые тянутся за уходящими годами, словно лишний отрез ткани. Такое случается. Иногда время идёт слишком быстро, а иногда — чересчур медленно. Вы и сами могли это заметить, когда сидели в очереди за талонами к доктору или носились впервые по парку развлечений. Время то бежит, то переходит на шаг, а то прыгает так высоко, что ему позавидовали бы все олимпийские призёры. 　　Отрез временной ткани накапливается раз в четыре года. Точную информацию об этом не получить ни в одном бюро мира. 　　Семестр занимает собой всё то время, которое годы оставили за порогом. 　　Пока Леди — или Мистер, сразу не угадаешь — Время будет сматывать в клубок распустившийся подол своего костюма, школа откроет ворота. 　　Это месяц учёбы. Тринадцатый месяц, который может длиться пару дней, а может полгода, и никто не поставит его за это в угол. 　　Дети приходят на своих двоих — или четырёх, или восьми, — шуршат крыльями, стучат копытами, задевают рогами дверные косяки и жалуются на яркий свет. Детей привозят самоходные кареты, летающие ковры, трёхглавые драконы, говорящие с ужасным акцентом. На лицах — бледных, загорелых, чешуйчатых, покрытых корой, с кошачьими глазами, жвалами, клювами — застыло свойственное всем детям нетерпение. 　　Скорей бы домой! 　　Скорей бы прозвенел колокол на самой высокой башне. Скорей бы закрыть учебники, выбраться на лужайку, обсудить прошедшие годы и нырнуть в океан, который плещется на заднем дворе. Скорей бы пожать руку Лэтти Хэмпсток. Скорей бы найти комнату, в которой на этот раз прячется Лиза Хэмпсток. Скорей бы узнать, действительно ли эти двое состоят в родстве. 　　Школа тринадцатого месяца похожа на все остальные школы. Те же скрипучие ступени, тот же флагшток с вечно спущенным флагом, те же пугающие прогалы окон. Неудивительно, что иногда сюда заходят обычные дети. 　　Они шуршат не крыльями, а обёртками от шоколадных батончиков. Они задевают косяки локтями или мизинцами — последнее свойственно только людям. Они подбегают к воротам в последний момент и яростно в них стучат. 　　Они не готовы к тому, чтобы увидеть за воротами минотавра. Люди привыкли к ключникам поспокойнее — Петру или тому любимцу судьбы, выстроганному из полена. 　　Минотавр рычит. Дети испуганно подпрыгивают — вместе со своими сердцами, которые застревают в горле, — и бегут внутрь. 　　Уроки уже начались. Школа не любит опозданий, и неважно, кто именно в ней преподаёт. 　　Они сидят в классах, пугающе обычные, немного испуганные. 　　Но вот огромный сфинкс отворачивается от доски и задаёт вопрос. 　　Все человеческие дети знают на него ответ. Память Эдипа живёт в каждом из них. 　　И руки поднимаются. Слова выпрыгивают из-за зубов, которые неплохо бы почистить нитью. Учителя кивают рогатыми головами, одобрительно улыбаются, показывая клыки, и стараются запомнить простые фамилии. Не то чтобы все они звучат для них одинаково. В конце концов, учителя физкультуры зовут Мун, а что может быть проще лунного света и божественного происхождения? 　　Вы, наверное, думаете, что дети эти возвращаются домой и портятся навсегда. Ведь если встретиться с чудом, то жить в обычном мире становится так же тяжело, как нести несколько пакетов из супермаркета напротив. 　　Но это, конечно, неправда. 　　Дети возвращаются домой и живут дальше. 　　Они знают, что на самом деле ничего обычного в нашем мире нет.