ромео и чанёль

Чанеля можно смело отнести к тому типу людей, которые в душе не ебут, что происходит. Иначе говоря, раздолбай в чистом виде. Редко такое бывало, чтобы он принимал участие в работе в классе, да и вообще, не любил он в школу ходить, так что там его не часто видели. Чанель стабильно спал десять часов в сутки, три часа тратил на прием пищи, а оставшиеся девять пинал хуи. В жизни Чанеля все было предельно просто: он не трогает никого, поэтому никто не трогает его. В один день этот размеренный распорядок жизни полетел в тартарары. Черт его знает, почему именно в этот день Чанелю посчастливилось оказаться в школе. Шум тогда творился жуткий: из-за спектакля, который ставят старшеклассники — то есть его одногодки — для учеников средней школы. Чанель решил поглядеть на это. Он занял удобное место с краю, едва ли не под самой сценой, где его никто не увидит и не потревожит. Играли, оказывается, «Ромео и Джульетту» — самую банальную вещь, которую могут сыграть старшеклассники. Чанель не был фанатом Шекспира и с этим произведением знаком был лишь из фильмов. Имена там были сложные: за час спектакля он смог разобраться только в том, что Джульеттой была Наен из его класса, а Ромео — Бэкхен. А потом стали слипаться глаза. В зале царила такая тишина, все восьмиклашки с искренним интересом смотрели спектакль, что Чанель только мог и подивиться. Его сладкий сон нарушили грубым щипком в плечо. — Что?! — испуганно спросил Чанель у темноты зала. Спустя мгновение он разглядел председателя студсовета — Ким Чонина, нервного и, видимо, злого. — Иди сюда. — Потянул его за рукав. Чанель только тряхнул головой и нехотя поднялся с насиженного места, следуя за Чонином за кулисы. Когда Чанель вошел в гримерку следом за Чонином, в нос ударил резкий запах рвоты, и он невольно поморщился. — Тебе чего? — недовольно спросил Пак. Тот по-деловому листал что-то в своей папке и перешептывался с какой-то девчонкой, кажется, визажисткой. — Тут такое дело, — закрыв папку, в присущей ему высокомерной манере начал Ким, — нам срочно нужна замена Джульетты. Наён вывернуло наизнанку, и есть риск, что она может выблевать свой обед на последней сцене. — А я-то тут причем? — лениво зевнул Чанель, засунув руки в карманы толстовки. — Сыграешь Джульетту. Чанель сначала шмыгнул носом, устало потирая глаза — он не привык, чтобы его сон так резко нарушали, а потом внимательно посмотрел на Чонина и рассмеялся: — Чё, я? — Ага. Чанель смолчал, снова глупо хихикнул, огляделся по сторонам, ища в глазах других ребят (некоторых актеров, визажистов и помощников) поддержку или намек на шутку. Все смотрели серьезно. Пак резко подорвался с места к двери, но Чонин заломил ему руки, а какая-то девушка защелкнула дверь гримерки, Чанель же кричал «пустите!», а кто-то перекрикивал его «держите его и несите платье!». — Послушай, Чанель, тебе просто надо полежать и притвориться мертвецом, а потом, когда Бэкхен упадет, подняться и сказать эти строчки… — Чонин пытался показать ему выделенный текст в сценарии, но Чанель продолжал брыкаться и пытался расслабить завязки на идиотском платье, которое буквально трещало по швам на его теле. — Да почему я?! Вон сколько свободных девиц ошивается тут, а платье на меня напялили! — Чанель, если бы у нас были другие варианты, то мы бы не стали тебя заставлять, — поправляя очки на переносице, сказал Ким. — Тем более, ты будешь лежать, так что никто не заметит подмены. А то, что платье тебе только до колен доходит — мы простынью тебя накроем, да и сложись немного, в конце-то концов. — Прости, пожалуйста, — вялым голосом просипела Наен. Чанель про себя отметил, что видок у нее и впрямь как у мертвячки, и это заслуга далеко не визажистов. — Тебе просто нужно будет полежать, — сказал Минсок. — Это финальная сцена, в которой Ромео и Джульетта погибают. Когда Бэкхен упадет и ты скажешь свои слова, тебе надо будет поцеловать его и пырнуть в себя вот этим бумажным кинжалом… — Мне? Целовать его? — возмутился Чанель. — Боже, Чанель, ты что, не читал? Сначала он поцелует тебя, а потом ты — его. Чанель начал в панике стягивать с себя платье и тихо ругаться, как Ёнсан, отвечающая за костюмы, остановила его: — В щечку! Это будет просто в щечку! — поспешно добавила она, заставив Чанеля призадуматься. Он не отвечал, и она от безысходности добавила: — Можешь не целовать Бэкхена, а просто наклонись поближе, как будто целуешь. Чонин, ослабив галстук и раскрыв сценарий, показал Чанелю: Ромео: наклоняется к Джульетте и целует в щеку — Видишь. В сценарии нет ничего такого. Все находившиеся в гримерке ребята обратили умоляющие взгляды на растерянного Чанеля. В воздухе висело давление. — Через две минуты последняя сцена! — разорвал образовавшуюся тишину Ифань, игравший главу семейства Монтекки. — Джульетта готова? — Да-да! — ответил за Чанеля Чонин и толкнул «Джульетту» к дверям. — Хочу не хочу — делать будешь так, как говорю я, — прошипел он Чанелю. Чанеля толкнули едва не к самой сцене. Из-за кулис он мог видеть, что на сцене разворачивается дуэль между Ромео и Парисом, которых играли Бэкхен и Чунмен. Вот Чунмен падает, Бэкхен что-то говорит, а потом укладывает его в гробницу. В зале выключают свет и занавес закрывается — на время. Пока Енсан поправляет несчастные оборки на жутком платье Чанеля, а Минсок вслух читает ему его реплики, Чанель не может отвести любопытного взгляда с запыханного Бэкхена, который, как только закрылся занавес, утерял весь свой грозный вид и подбежал к Чонину за бутылкой с водой. К слову, с Ромео Чанель еще даже не общался, потому что тот все время был на сцене, пока Паком занимались в гримерке. Чонин что-то наскоро разъяснял Бену, пока тот, уперевшись одной рукой в бок, а другой держа в руках бутылку, бросил быстрый взгляд на Чанеля и улыбнулся. — Все, Джульетта, тебе пора на сцену! — хлопнув в ладоши, сказал Чонин, и все сразу засуетились еще больше, и в этой спешке Чанель увидел, как Бэкхен одними губами говорит «удачи» и показывает ему палец вверх. Чанель почему-то чувствует, что облажается. Пока занавес еще закрыт, он ложится на холодный пол сцены в импровизированную гробницу, окруженный искусственными цветами и простынями. Сквозь прикрытые веки он чувствует, что включили свет, а занавес снова раскрылся. Зря, оказывается, Пак волновался: просто лежать и притворяться мертвым оказалось довольно легко, что он даже заснул. Спустя мгновение его чуть не передернуло, потому что Бэкхен наконец закончил свой длинный монолог и присел рядом с ним. — В последний раз ее обвейте, руки! Чанель почувствовал, как Бэкхен положил руки на его плечи, и, кажется, стал еще ближе — теперь голос раздавался над самым ухом. — И губы, вы, преддверии души… Чанель почувствовал на спине пленку холодной испарины. Он предупредил Бэкхена, чтобы тот не целовал его в щеку? — Запечатлейте долгим поцелуем бессрочный договор с небытием. Когда Чанель чувствует чужое дыхание на своей щеке, он едва сдерживается, чтобы не подняться и не сказать: «Стой, чувак, я так не могу», — но он слышит из-за кулис злобное шипение Чонина: «Только посмей!», — тот как будто чувствовал, что Чанель хочет сделать. Бэкхен как будто нарочно тянет: сначала убирает со лба прядь парика, невесомо гладит по шее, а потом так томительно долго наклоняется (хотя откуда Чанелю знать — у него глаза закрыты), что кажется, будто эта сцена длится уже минут двадцать как минимум. Но потом Чанель испуганно пучит глаза, когда чувствует на своих губах чужие. Он резко вцепляется в Бэкхена, порываясь оттолкнуть его, но понимание того, что это зрелище будут лицезреть три сотни глаз, вовремя останавливает его. Не один Чанель удивлен: по залу проходится взволнованный шепот, а за кулисами творится бардак. Чонин яростно шипит: «Играй по сценарию, блять, Бэкхен!», Сонён почти пищит, а еще где-то упали какие-то декорации. Чанель совсем теряется в пространстве и времени и находится в шоке, когда Бэкхен выпивает воду из склянки (которая играет роль яда) и падает, имитируя смерть. Единственный, кто сумел совладать с шоком, Минсок, шепчет Чанелю, что пора просыпаться и говорить свои слова. Только с третьей попытки ему удается достучаться до Пака. — Где ж мой Ромео? Чанель говорит эти слова механически и совсем не женским голосом, что приходится откашляться. — Что он в руке сжимает? Это склянка. Он, значит, отравился? Ах, зло-дей, Все… э, выпил сам, а мне и не оставил! Но, верно, яд есть на его губах. Тогда я… эм, да, в губы поцелую И в этом подкрепление смерть найду. Чанель с негодованием смотрит на притворяющегося мертвым Бэкхена и наклоняется, мешкая: целовать его в щеку или все же сделать по-своему? Он совсем близко к лицу Бэкхена, буквально в паре сантиметрах. Подумать ему не дают: Бэкхен левой рукой, не видной зрителям, давит на шею Пака и сам — совсем незаметно — подается вперед, что они снова целуются в губы. За кулисами Чонин выбрасывает свой сценарий, и листы разлетаются по всему полу. Он хватается за голову и вслух проклинает и Чанеля — хоть тот и не виноват ни в чем, — и Бэкхена. Если до этого Чанель из-за шока стал очень медлительным, то сейчас он и вовсе замер. Хватка на его плече ослабла, а Бэкхен — придурок такой — открыл глаза и улыбался ему самой довольной на всем свете улыбкой. Кажись, весь зал уже понял, что эта сцена — полнейший провал, потому что Джульетта какая-то умственно отсталая и вообще на девушку не похожа ни разу, а Ромео еще и лезет целоваться, хотя по сценарию сдох уже как пять минут назад. — Джульетта, мать твою, умирай! — Кажется, весь зал слышал это злое шипение Ифаня, но иначе никак: Чанель завис на долгие полминуты, а весь зал в напряжении. — Но вот кинжал, по счастью. Я умираю. Чанель говорит неправильные слова и по подсказке Минсока берет с пола бумажный кинжал и неуклюже тычет им в себя. Потом Пак неестественно падает сверху Бэкхена, а ребята из-за кулис поспешно закрывают занавес, и в зале начинаются аплодисменты. Кажется, сегодня актеры не будут кланяться и махать на прощание. Все выбегают из-за кулис и поскорее поднимают с пола все еще ничего не понимающего Чанеля. — Приведите парня в чувство, — указывает Чонин Енсан. — А ты, — уже совсем другим тоном тычет в Бэкхена, — пойдешь со мной. Чанель отстраненно смотрит в спину удаляющемуся Бену, пока девушки суетятся вокруг него и снимают наконец жмущее платье. До него медленно доходит суть произошедшего. — Ну и какого, спрашивается, хрена, Бэкхен? — Они немного отошли от всей рабочей группы, так что никто не мог видеть или слышать их. — Я согласился сделать тебе услугу только потому, что ты мой друг, а ты что? Навалил кучу дерьма! Ты так слезно просил меня, нам пришлось провернуть этот цирк, чтобы уломать его, а ты все налажал! — Прости, — пряча глаза в пол, лепечет Бэк. — Мы тут всей командой его уговаривали, Наён включила все свое актерское мастерство, сыграв больную! Ты знаешь, как долго мы натягивали на него платье? — Я… запаниковал. — Я все понимаю, Бэкхен, — засунув руки в карманы отглаженных брюк, Чонин начал ходить туда-сюда, — но зачем ты второй раз полез-то? Все видели, что ты сделал это сам! — Ну, он долго собирался. — Ты же должен был поцеловать его в щеку! Только поэтому я решил помочь тебе. Я не знаю, что теперь скажут учителя… — Прости, пожалуйста. Больше такого не повторится.

:

— Не понял. Чанель грубо придавливает Бэкхена к стене, что тот ударяется о нее затылком, и держит за шиворот. Бэкхен морщится на боль в затылке, но сказать ничего не может. — Ты обдолбался? — зло спрашивает он. Бэкхен виновато поджимает губы и смотрит в глаза, но все молчит. — Не слышу! — прорычал Чанель, тряхнув Бэкхена. Тот уперся ладонями в грудь Пака, инстинктивно пытаясь отстранить его, но его сопротивление — ничто в сравнении с яростью Чанеля. — Извини. Чанель хочет уже надавать по этому смазливому лицу, как слышится щелчок двери. Это Ифань с Чонином. Чанель резко отпускает Бэкхена и нервно ворошит волосы. — Эй, ребятки, а что это вы тут делаете? — деланно веселым голосом интересуется Ву, хотя по глазам Бэкхена, его мятой одежде и недовольному лицу Чанеля сразу ясно, что тут происходило и могло произойти дальше. — Обсуждаем то недоразумение, — с неохотой говорит Бэкхен. — А вы зачем вернулись? — Я забыл ключи. — Ким хватает со столика связку и, спрятав в карман, обеспокоенно смотрит на парней. — А вы… Бэкхен глазами просит его уйти; Чонин, поколебавшись с минуту, поправляет очки и бросает Ифаню «пошли», напоследок взглянув на Чанеля. Никому доселе не приходилось видеть его таким злым, ведь обычно Паку было на все класть с высокой башни. Чонин, закрыв за собой дверь гримерки, почувствовал вину перед Бэкхеном за то, что отругал его. Ему сегодня ото всех досталось. — Просто скажи мне, — устало потирая виски, сказал Пак уже более спокойно, — почему ты сделал это не по сценарию. —… не знаю. Чанель, заслышав в голосе нотки неуверенности, снова загорелся злостью и во второй раз припечатал Бэкхена к стене. — Врёшь. — Пусти, больно! — Бэкхен начал вырываться. Чанель дал Бэкхену отрезвляющий удар в бок, но тот начал кричать пуще прежнего. — Хватит! Нравишься ты мне, поэтому и поцеловал, а теперь отъебись! Чанель совсем растерялся и отпустил Бэкхена; тот с силой оттолкнул его и выбежал из комнаты, оставив удивленного Чанеля одного.

:

Чанель относится к разряду тупых людей. Да не просто тупых, а натуральных тормозов. Однако он, при всей своей тормознутости, догадался предположить, что Бэкхен решил избежать избиения, «на отвали» сказав, что весь тот цирк был порывом любви и чувств, а сам сейчас, наверное, гаденько хихикает, насмехаясь над тем, как ему ловко удалось обвести Чанеля вокруг пальца. Но Чанель ведь не идиот, он мальчик умный и все понимает. Чанель очень долго собирается отлупить Бэкхена — до того долго, что со временем становится как-то все равно, а это недоразумение само собой забывается. В конце концов, не так уж это и задело его гордость, даже если Бэкхен прикололся. Однако сколько бы Чанель не твердил себе, что Бэкхен всего лишь отмазался своим «нравишься», а смотреть на него как прежде уже не мог. Все вдруг стало в Бэкхене странным: то, как он смотрел на других, как улыбался, как говорил, как общался… Чанель чувствовал себя неловко, едва его взгляд падал на губы Бена: когда-то они касались его собственных, даже два раза, и как-то все это… Было странно. Ну знаете, бывает же такое, когда ты наверняка знаешь, что нравишься человеку или когда-то вступал с ним в близкую связь, то у тебя просто что-то непроизвольно щелкает в голове. Пожалуй, это психология человека: когда мы нравимся кому-то, то хочется ответить на эти чувства, даже если разум против. А может, это просто Чанель такой чувствительный, кто знает? — Чанель, ты о чем-то другом думаешь, — возвращает его в реальность голос Енсан. — Извини. — На Бэкхена пялишься, да? — улыбается. Чанель неожиданно краснеет: никто с тех пор ни разу не подкалывал его на этот счет, хотя вся рабочая группа видела эту сцену. — Не смешно, — бурчит Чанель. Енсан вздыхает и пристально смотрит на Пака, но тот не замечает: опять ушел в себя. Она вздыхает, и вздох этот довольно настораживает.

:

— Все плохо, — шепчет Енсан. — Надо что-то делать. — Я же сказал, что во второй раз помогать не буду, — отрезает Чонин. — Пускай теперь сами разбираются. — Он хочет вновь уткнуться носом в свои бумажки, давая понять, что на разговор не настроен, но Енсан настойчиво продолжает: — От нас многое не требуется, просто запрем их в раздевалке, дальше у них само попрет. — А тебе-то откуда знать? — раздражается Ким. — Вдруг они подерутся? — Тебе так тяжело помочь друзьям? — уперев руки в бока, смеряет президента недовольным взглядом, что он даже мнется и колеблется, что случается с ним крайне редко. — М? Чонин хочет возразить, что Чанель ему не друг даже, но долго выдержать укоризненного взгляда не может и нервно поправляет очки на переносице. — В последний раз, — наскоро соглашается и хочет скорее уйти от разговора, не желая принимать поражение. Енсан победоносно ухмыляется, чувствуя себя будущим Купидоном.

:

— Привет, Чанель, — Енсан появляется перед ним неожиданно. — Привет, — безынтересно отвечает он. — Слушай, я давала Ифаню свой учебник по экономике, а он оставил его в шкафчике в раздевалке, — говорит вкрадчиво. — Можешь вынести оттуда, а? — Там сейчас никого нет, ты можешь сама зайти, — отмахивается Чанель. — Ну пожалуйста, — с нажимом. Чанель колеблется с минуту, а потом решает, что лучше уж потеряет десять минут времени, чем осмелится отказать Енсан, поэтому нехотя, но идет в раздевалку. Когда он оказывается там, сначала лениво ищет шкафчик, который назвала ему подруга, а потом, обнаружив, что он закрыт, кричит через дверь: — Эй, Енсан, он заперт. Есть ключ? — Ах, да, ключ! Сейчас будет. Не выходи, подожди там! Чанель пожимает плечами и садится на лавку. Через минуту он слышит ругань, шум и, кажется, драку. Ему как-то все равно, но этот шум еще и приближается к двери раздевалки. — Нет, пустите! — дверь распахивается, и в нее Чонин с Енсан запихивают брыкающегося Бэкхена. — Я же сказал, что не хочу с ним говорить, вы, чертовы… Дверь за ним захлопывается и слышится щелчок затвора. Бэкхен тут же начинает барабанить по двери со злостными криками: — Эй, долбоящеры хреновы, выпустите меня! Это не смешно! Чонин, а ты-то чем думаешь, ты же президент, мать его, студсовета, какого черта ты идешь на поводу… — Прости, Бэкхен, это ради твоего блага, — слышится за дверью. — Ты!.. Бен напоследок пинает дверь и только потом оборачивается, замечая между шкафчиками Пака, сидящего на лавке. Он стремительно краснеет и отводит взгляд, чувствуя стыд за то, что Чанель все это слышал. Через минуту возникшей тишины Чанель (отъявленный тормоз) спрашивает: — Они закрыли дверь на ключ? — Ага, — угрюмо кивает Бэкхен, садясь на лавку, стоящую поодаль от Чанеля. Чанель достает телефон и роется в телефонной книжке. Набирает Енсан, но та не отвечает. — У тебя есть номер Чонина? — обращается к Бэкхену. — Они забрали у меня телефон, — обиженно говорит он. Чанель набирает всех своих одноклассников, но те уклончиво отказывают в помощи. А потом его телефон и вовсе разряжается. Все по закону жанра, короче. Он сокрушенно отбрасывает телефон, бросая быстрый взгляд в сторону Бэкхена. Тот обнял колени и сидит, уперевшись взглядом в потолок. Чанель чувствует, как начинает нервничать — как и всегда в присутствии Бэкхена (с недавних пор). Они сидят в абсолютном молчании полтора часа. К этому времени за окном уже вечерет. Потом они слышат чьи-то шаги по ту сторону стены и одновременно вскакивают, припадая ушами к двери. — Эй, кто там? Помогите нам, пожалуйста! — начинает кричать Чанель, а Бэкхен стучит по двери. — Мы здесь, в раздевалке! Шаги приближаются, и из-за двери слышен неуверенный голос парня: — К-кто здесь? — Нас тут заперли, парень, не мог бы ты открыть дверь? — уже радостным голосом спрашивает Бэкхен. — Из-звините, президент студсовета приказал не вмешиваться, мне очень жаль… — Чего?! — Я п-правда хотел бы помочь, извините. Парни начинают стучать по двери и кричать «не уходи!», но шаги удаляются, и за дверью больше никого нет. — Хренов Чонин со своей бешеной подружкой! Чанель со злости пинает дверь, а потом до его уха доносится жалобное урчание живота. Бэкхен пристыженно накрывает руками живот и прячет глаза. — Проголодался? — смягченно спрашивает Чанель. Бэкхен неловко кивает. Пак достает из своего рюкзака пачку чипсов и протягивает Бену: — Все что есть, уж извини. — Спасибо. Бэкхен хрумкает чипсами на всю раздевалку, а Чанель не сводит с него глаз. Слишком он похож на хомячка. Когда Бэкхен расправляется с пачкой, он скромно спрашивает: — У тебя не найдется салфеток? — показывая руки в жирных крошках. Чанель хочет самолично облизать эти испачканные пальчики, но сдерживается и в душевой находит кем-то оставленное полотенце, отдавая Бену. А потом снова воцаряется тишина. За окном уже совсем темно, а в раздевалке нет света. Чанель начинает всерьез волноваться. — Так и будем молчать? — не выдерживает первым Пак. Бэкхен аж дергается от того, как резко разорвал чужой голос тишину. Бэкхен хочет спросить: «А о чем нам вообще говорить после случившегося?», но молчит. Чанель снова говорит: — Слушай, извини меня за тот случай. Мне не стоило бить тебя. Бэкхен сходу понимает, о чем речь. — Ну, вообще-то, так мне и надо было, — пожимает плечами Бэкхен. — Ты тоже прости меня. Просто ты был такой крутой в платье. Чанель смеется: — Еще скажи, что я был сексуальным! — И это тоже, — улыбается Бэкхен. — Если бы в зале увидели, как из-под платья торчат мои волосатые ноги, они были бы в шоке, — продолжает смеяться Чанель. — А они увидели. Помнишь, ты же дернулся, когда я тебя поцел…ой, — Бэкхен перестает смеяться, сконфуженно продолжая: — Извини. — Когда мы поцеловались? Как же хорошо, что уже стемнело. Так Чанель хотя бы не увидит, как покраснел Бэкхен. — Э… ну да. — В первый раз или во второй? — настойчиво продолжал Чанель, чувствуя неловкость в голосе Бэкхена. Бэкхен не ответил, потеряв Чанеля в темноте. Он испуганно дернулся, когда тот плюхнулся на лавку рядом с ним: — Можно же, да? Бен кивнул, совсем забыв, что в темноте Чанель все равно этого не увидел. — Раз уж меня проперло на разговоры, может, прямо поговорим, а, Бэкхен? Парень сглотнул, готовый распластаться на полу только от той интонации, с которой Пак произнес его имя. — Когда ты сказал, что я тебе нравлюсь, это было для того, чтобы я отстал, или взаправду? Бэкхен и не думал даже, что Чанелю свойственна такая прямолинейность. Он загнан в тупик. Либо это такая месть Чанеля, либо на Бэкхена сейчас свалится огромное счастье. — А что, стал бы я целовать тебя, если бы не взаправду? Чанель усмехнулся. Неловкость куда-то улетучилась. — Значит «да»? А сейчас? Бэкхен поджал губы. Боже, ну почему они остались одни, Чанель наверняка слышит, как бешено бьется его сердце — кажется, что ребра сломаются от той силы, с которой оно отбивает ритм внутри него. — Бэкхен, я нравлюсь тебе сейчас? — настойчиво звучал голос Пака над самым ухом. И хоть звучал он уверенно, сам Чанель нервничал, боясь услышать отрицательный ответ. — А я тебе? Чанель хочет присвистнуть: а парень-то непрост! Ему даже нравится. Хотя ладошки тут же покрываются пленкой испарины. — Нравишься, — сиплым голосом говорит Чанель. — Теперь ответишь на мой вопрос? Ему не отвечают, и это пугает, заставляя с каждой секундой нервничать все больше и больше. Он чувствует теплое дыхание Бэкхена — до того близко сидит. Ему ведь сейчас не врежут, а? Кажется, что весь мир замер в ожидании: тишина гулом давит на виски, а изнутри сердце колотится о грудную клетку, и кровь бурлит в жилах. Что у Чанеля, что у Бэкхена. — Ты мне тоже, — наконец-то выговаривает Бэкхен. Он чувствует дыхание Чанеля у своих губ. Пак кладет руку на затылок Бэкхена, не надавливая и не притягивая к себе, а просто прикасаясь, гладя, давая понять, что в этой темноте он здесь, рядом. Бэкхен каждой клеткой тела мелко дрожит в предвкушении. Он хочет уже податься вперед, потому что Чанель так мучительно долго тянет время, а еще эта темнота жутко раздражает — хочется увидеть лицо, а не силуэт. Чанелю же это на руку: он сейчас красный, как помидор, и не хотелось бы палиться. Когда Чанель накрывает его губы поцелуем, то хочется аж замычать от удовольствия. До безумия вкусно. Их прерывает шум за дверью. Как будто кто-то шуршит. Они оба замирают и прислушиваются к едва уловимому шепоту: — Ты что, заснул?! — Да там тихо все… Дальше разобрать что-то сложно, потому что снова устанавливается молчание. Бэкхен распаляется: — Так они все это время сидели зде- Чанель зажимает ему рот и заговорщически шепчет: — Повеселимся немного.

:

— Ах-х… Когда до ушей Чонина доносится едва слышимый стон, он навостряет слух, жестом подзывая Енсан, которая уже клевала носом. — М-м-м… Еще, как же хорошо! Друзья обеспокоенно переглядываются, припадая ушами к двери. Они четко распознают голос Бэкхена и слышат копошение. — Бэкхен, ты такой узкий. Енсан пучит глаза, когда слышит голос Чанеля. — О Боже, да, Чанель, еще! — звучит в два раза громче. — Глубже, пожалуйста, еще!.. Потом вибрация по стене и постукивание, как будто что-то вбивают. И Чонин с ужасом думает, что, наверное, Бэкхена. Под стоны «боже, не останавливайся, о да» Чонин спешно достает из кармана ключи и открывает дверь. Они с Енсан вламываются в раздевалку с фонариком в руках и со словами: — Стоп! Вы далеко зашли, остальное закончите… Они разевают рты, когда луч фонарика падает на Чанеля с Бэкхеном, которые сидят у шкафчика: Чанель стучит по стене, а Бэкхен, смеясь, говорит: — Господи, Чанель, продолжай! Мне так хорошо! Чанель уже плачет со смеху, но с трудом добавляет: — О да, Бэкхен, я сейчас кончу! В итоге оба не выдерживают и падают на пол, катаясь и смеясь. — И вам не стыдно-то… — возмущается Чонин, когда понимают свою оплошность. На его слова никто не реагирует. — Господи, придурки. Он смотрит на свою коллегу: она, глядя на катающихся по полу парней, которые сквозь смех говорят нечленораздельные фразы в духе «о боже, да» или «глубже, еще, еще!», только умилительно улыбается и отвечает ему: — Ох, ну разве не прелесть? Они нашли друг друга. Чонин на ее слова фыркает и закатывает глаза: — И кому она нужна-то, эта любовь. Эй, вы, — ворчит на парней, — вставайте, а не то снова вас запрем. — Тебе, мой дорогой однофамилец. Я же вижу, как ты смотришь на Суджон из моего класса, — смеется Енсан, заставляя друга покраснеть. — Ты с чего вообще взяла? Я на всех так смотрю, и вообще, девчонки в нашей школе не привлекают меня, — отмахивается парень и начинает возиться с ключами, попутно ругая Чанеля и Бэкхена. — Ага, конечно, — вкрадчиво улыбается Ким, уже мысленно ставя себе цель стать Купидоном и для своего непутевого друга и Суджон.