Иным путем

— Шрам! Брат! Помоги… Да, именно этот момент черногривый лев представлял себе. Он представлял себе, как карие глаза короля будут смотреть на него, моля о пощаде, как он вопьётся когтями в его лапы, только чтобы издевательски прошипеть «Да здравствует Король», а потом, насладившись моментом, низвергнет конкурента под копыта несущегося внизу стада. Он представлял, как будет наблюдать за его смертью, как займет его место в прайде, место короля. В конце концов, он ведь заслужил этот титул. Он ведь сын того же отца, что и Муфаса. Единственное, почему он сразу не стал королем, так только потому, что опоздал родиться. Но это не такой уж большой грех, правда? Раньше он честно ждал, пока трон освободится, пока Муфаса погибнет без его помощи и даст ему спокойно править, но в тот день, когда появился на свет Симба, надежды Шрама рухнули. Теперь, чтобы стать королем, ему надо было пережить не только Муфасу, но и его сына. В ту ночь он побежал на слоновье кладбище, чтобы выплеснуть всю боль, всё разочарование, всю ту ненависть, что скопилась в его душе. Он оглушительно зарычал, и эхо отбивалось от всех выступов в горах, усиливая звук в разы. Тогда-то он и познакомился с гиенами, и в его голове начал зарождаться план. Шрам долго завоевывал доверие и Симбы, и гиен, старался не раздражать Муфасу, продумывал свои слова и действия до малейших деталей, и всё ради этого самого дня, этого самого момента. Он так давно мечтал об этом дне… Казалось, всё продумано. Казалось, ничто уже не сможет помешать смерти короля. И все разрушила одна фраза. — Шрам! Брат! Помоги… Брат. Да, Муфаса назвал его именно так, как не называл со дня смерти их отца. Тогда оба брата знали, что титул отца, который перейдет одному из них, сильно отдалит их друг от друга. Шрам почему-то до последнего надеялся, что королем будет именно он; Муфаса над ним тогда только смеялся. Да, он-то знал, что решение уже принято, и принято оно не в пользу черногривого льва. «Ничего, брат,» — сказал тогда Муфаса. — «Тебе оно и не надо». Это был последний раз, когда красногривый лев назвал Шрама братом. А потом он стал королем. Они больше не проводили время вместе, охотясь, не плескались и не брызгались в реке, перестали разговаривать о вещах, которые их волновали. Муфасу всё чаще можно было видеть в компании молоденьких львиц, и ему всегда было не до Шрама. Самым сильным ударом для него стало, когда тот заявил ему, что пещера и камень прайда — это дом исключительно для короля и его королевы, прямым текстом приказав ему убираться из места, в котором Шрам прожил всю свою жизнь. Тогда-то Шрам и перестал воспринимать Муфасу как брата. Он стал королем, соперником, — но не семьей. А теперь, на грани, в шаге от точки невозврата, он называет Шрама так, как не называл уже давно. Брат… Шрам бросился вперёд, хватая передние лапы Муфасы и впиваясь в них когтями — прямо как в своих мечтах. Ненависть и зависть понемногу испарялись. Тут и сейчас, перед ним, в шаге от смерти его просила о помощи вся оставшаяся у него семья. Брат, который променял его на львиц и трон, брат, который бросил его, который всегда относился к нему, как к несмышлёнышу — брат, который сейчас смотрел на него своими огромными карими глазами, полными страха и мольбы. Но ведь у них были и хорошие времена. Когда-то давно, в детстве, когда их не волновал трон, когда была жива мама, когда у них ещё только начинала расти грива. Первое счастливое воспоминание у Шрама было связано именно с Муфасой, да и второе тоже. Единственным, кому когда-либо черногривый лев доверял, тоже был именно Муфаса. И вот теперь, когда они стали взрослыми, он собирается убить брата. Шрам вспомнил, как в детстве они, сбежав от родителей, хотели сами пойти на охоту. И вот, два львенка — золотошерстый и чуть более темненький, хихикая и перешёптываясь, крались в высокой траве, громко шуршали и нарушали почти все правила охоты. Тогда их очень впечатлило то, как их отец, ещё довольно молодой грациозный лев, огромным прыжком набросился на зебру, которая даже понять ничего не успела, и прокусил ей шею мощными челюстями. Недолго думая, они решили, что ничем не хуже и нашли стадо быков, чтобы тоже убить одного. Именно тогда они впервые столкнулись с опасностью десятков несущихся на них парнокопытных, обезумевших от страха и поддавшихся стадному инстинкту. Шрама тогда задело рогом одного из быков, — и так появился его знаменитый шрам над левым глазом. Ох, и влетело же им от родителей!.. Черногривому льву нравился его шрам. Он считал, что это делает его мужественнее. Муфаса был с ним в этом согласен, и именно он стал его называть Шрамом. Знакомясь со львятами их возраста, братья вдохновенно рассказывали придуманную историю отметки на глазу младшего, пытаясь произвести впечатление. Они сочинили рассказ, будто Шрам подрался со взрослым львом, который пытался тайно пересечь границу, и остановил его. Там было огромное множество драматичных и невероятных моментов, но ни братьев, ни их слушателей нереальность истории не волновала. Со временем Шрам и сам начал частично в это верить, и тогда Муфаса над ним подшучивал. О, эти веселые времена! Как же они дошли до такого?.. Шрам снова взглянул на короля. Тот прикрыл глаза, зажмурившись — то ли от боли в кровоточащих лапах, то ли от страха близкой смерти. На фоне топота сотен копыт далеко внизу он едва расслышал еле заметный шепот Муфасы. — Пожалуйста… — Ты бросил меня! Предал ради короны, ради львиц! Прогнал из родной пещеры! — обида выплеснулась из тёмного льва, словно вода из переполненного хранилища. На его изумрудные глаза навернулись слёзы, а на сердце лопнула давняя корка льда. — Почему ты это сделал? Я любил тебя! Маска хладнокровного расчётливого эгоиста дала трещину, и распалась совсем, стоило Муфасе произнести: — Прости, прости меня! Влажные зеленые глаза встретили слезящиеся карие, и Шрам принял решение.

***

Два величественных льва стояли друг напротив друга, их гривы красиво развевались на ветру. Для двух братьев пришло время скинуть маски и объясниться, раскрыть друг другу душу и решить, что делать дальше. Они уже предостаточно наигрались в черствых и равнодушных. — Где твой сын? — спросил Шрам, чтобы хоть как-то начать разговор. — В пещере у камня прайда, с матерью. Он сильно испугался, но ничего страшного, скоро придет в себя. Теперь ты герой в его глазах. Оба брата ещё долго ходили вокруг да около, не решаясь подобраться к волнующей их обоих теме. В конце концов Муфаса, который всегда был намного нетерпеливее и прямолинейнее, не выдержал. — Это ведь ты всё подстроил? Со стадом и Симбой? Зачем? — Да, я, — не стал увиливать Шрам. — И кого же ты хотел убить? Меня или Симбу? На этом моменте Шрам понял — искреннего разговора не выйдет. Стоит ему признаться, что его целью были оба льва, и Муфаса, который всегда был намного мощнее и сильнее его физически, просто разорвёт его на куски. Ради сына король был готов на все. С каким остервенением он раскидал гиен на слоновьем кладбище! Нет, тут правду говорить нельзя ни в коем случае. Лишь бы гиены потом не предали… — Тебя, — прямо сказал Шрам и почти сам себе поверил. Да уж, обманывать у него всегда хорошо получалось — как остальных, так и себя. — Знаешь, перед смертью отец меня предупреждал о том, что ты очень завистлив, — заговорил Муфаса, прохаживаясь туда-сюда по мягкой траве. — Он говорил, что если ты будешь очень близок ко мне и королевским делам, скоро устроишь революцию. Тогда мы с ним подумали, что если у тебя появится отвращение к королям в целом, то ты не захочешь становиться одним из них. Поэтому я от тебя отдалился. Но получилось не так, как я надеялся, и ты возненавидел только меня, и твоя зависть не исчезла. — Даже так? Я-то думал, что ты просто возгордился, став королем. А на самом деле ты пытался мной манипулировать… — Отец говорил, что тебе нельзя быть королем. Он верил, что завистливый король всегда будет пытаться откусить кусок, который ему не по зубам, и вскоре приведет прайд к гибели. — Это не зависть, — раздраженно возразил Шрам. — Это стремление стать лучше и выше, — именно то, чего не хватает тебе. Ты не стремишься к идеалу, ты просто занял место в удобной нише Круга Жизни и не пытаешься выйти из неё, ты живешь так, чтобы поменьше принимать сложных решений. Ты изолировал прайд от других, отрезал нас от мира. Мы не развиваемся. Это, по-твоему, благо для нас? Это приведет прайд к гибели, а не стремление к развитию. Отец был неправ. Муфаса молча смотрел на Шрама. Он только сейчас увидел, как сильно изменился его брат. В детстве он всегда старался говорить меньше, и, уж тем более, никогда не перечил отцу. Красноречие и уверенность Шрама потрясли его. Его слова казались логичными и очевидными, они казались единственной истиной. Да, Шрам научился подбирать слова. Он долго тренировался, пытаясь быть убедительным, заставляя остальных верить каждому его слову, вкладывая в их головы нужные идеи. Не нужно быть самым сильным, чтобы тебе доверяли — достаточно просто убедить всех, что ты прав. Именно это умение помогло льву сделать невероятное — завоевать доверие гиен. И вот, спустя полдня после попытки его убийства, Муфаса смотрит в уверенные глаза Шрама и начинает сомневаться в себе. Может, брат прав? Может, прайду действительно стоит попытаться выйти из зоны комфорта? — Брат мой, у меня к тебе предложение. Как насчет того, чтобы ты был моим советником? Первым порывом Шрама было отказаться и послать Муфасу далеко и надолго. Советником! Он рожден, чтобы быть королем, а не каким-то там советником! Но тут он понял. Все это время его целью было править прайдом. Так почему бы не заняться этим, но не напрямую, а через брата? Действительно, он сможет без труда манипулировать Муфасой, а, в случае чего, вся вина ляжет на короля, а Шрам останется чистеньким. Перспективы казались всё более невероятными, и он понял: он достигнет того, чего хотел, и ему даже не придётся никого убивать. Кто знает — может, он даже заново обретет семью? Шрам не мог упустить этот шанс.

***

В прайде так никто и не узнал, почему в отношениях братьев случилась такая разительная перемена. Ходило очень много разных слухов, вероятных и не особо, и всё же к правде не подобрался никто. Симба, очень довольный, всем рассказывал, как дядя Шрам спас его и папу от стада обезумевших быков, Муфаса на все вопросы отвечал только тем, что у него есть причины доверять брату, ничего не уточняя, а сам Шрам молчал, как партизан на допросе, и ничего не рассказывал. За все время, пока он жил отшельником, черногривый лев сильно отвык от такого внимания к своей персоне, и теперь чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Несмотря на так неожиданно завоеванное доверие короля, остальные всё ещё относились к мрачному и циничному льву с вкрадчивым гипнотическим голосом весьма подозрительно. Шрама это мало волновало — он знал, что на то, чтобы ему стал доверять весь прайд, уйдет какое-то время, и был терпелив. Он был сильно удивлен тому, как сильно привязался к нему Симба, но всё же львенок был для него слишком активным и вечно мельтешил перед глазами, дико раздражая. И тем не менее Шрам держал себя в руках и взялся за воспитание мелкого — такой удобный союзник не помешает. Было очевидно, что Муфаса воспитанию сына не уделял достаточно внимания, и потому сначала Шраму было тяжело заставить его слушаться, но зато и переучивать не пришлось. Родители не сразу заметили, насколько Симба стал похож на дядю, потому что Шрам действовал постепенно, и изменения не были резкими и не бросались в глаза. На государственном уровне Шрам придерживался той же тактики. Медленно, но верно он налаживал контакты с другими прайдами, завоевывал доверие народа и незаметно манипулировал братом. Шрам чувствовал себя кукловодом, дергающим за ниточки всех остальных и направляя их туда, куда хотел он. С Симбой к нему часто приходили и другие львята, и, хоть он и не любил мелких, тщательно это скрывал и воспитывал их так, чтобы они были верны ему. Очень скоро прайд стал именно таким, каким его всегда хотел видеть Шрам, с единственным отличием — он был не на троне, он был выше. Выше короля, выше закона. Не было никого, кто не был бы готов следовать за ним на край света. Именно это и есть настоящая власть, и лев достиг её.