Последняя Баллада

      - Здравствуй, добрый человек, позволь присесть у твоего костра. Постой! Не хватайся за меч, прошу тебя! Я всего лишь одинокий путник, такой же, как и ты. Я уже долго блуждаю по разным дорогам, в пути потерял огниво, и теперь не могу развести костер, потому и прошу у тебя разрешения, составить тебе компанию. Посмотри, я практически безоружен – вот мой нож, возьми его, как доказательство того, что я не причиню тебе вреда. Поверь мне, я всего лишь обычный менестрель, странствующий певец и музыкант, который зарабатывает себе на хлеб своей игрой. Единственное мое сокровище – моя лютня, мой инструмент, что кормит меня уже много лет. Я несколько заплутал в этом лесу, не успев добраться до города до наступления сумерек. А теперь в темноте искать дорогу бесполезно. Я прошу у тебя позволения провести эту ночь около костра, в тепле и безопасности от диких зверей, которых пугает огонь. К сожалению, у меня нет с собой денег - я рассчитывал заработать на ночлег в гостинице, когда приду в город. Мне практически нечем тебя отблагодарить. Я могу предложить тебе лишь эту краюху хлеба, половин фляги вина, горсть сушеных фруктов и песню. Да, пожалуй, моей платой за твою доброту будет баллада. Прошу, не подумай, что я неблагодарен и не умею ценить то, что для меня делают. Прежде выслушай мою песнь. Я обещаю, ты не услышишь ничего подобного никогда более. Но ценность моей баллады не в этом. Я надеюсь, ты все поймешь, когда я закончу. Просто позволь мне начать, а если тебе не понравится, ты всегда можешь прервать меня. Ты киваешь, это знак согласия? Что ж, я рад. Тогда подожди пару минут, я подготовлю инструмент. Надеюсь, тебе понравится мой дар, потому что ты – первый и, пожалуй, последний, кому я ее спою.       Менестрель отбросил за плечи длинный темно-зеленый плащ. Изящные руки обвили лютню, тонкие пальцы невесомо пробежались по струнам, настраивая ее. Бард прикрыл глаза, словно настраивая и себя тоже, а после заговорил. Его мягкий голос звучал негромко, но слышно было каждое слово, каждый звук. Поначалу он просто рассказывал, но затем голос его окреп, и музыкант запел.       - Я не стану лгать тебе и говорить, что эта история случилась где-то на других берегах, в бреду, в другой эпохе. Нет, все эти события произошли три года назад. Не с кем-то неизвестным, но со мной лично. Я расскажу тебе все в точности так, как было, не приукрашивая и не выставляя себя тем, кем не являюсь. Я не стану защищать себя или кого-то еще, я просто поведаю тебе, что видел и чувствовал. Ты можешь не поверить мне, ибо история эта звучит крайне неправдоподобно, будто россказни пьянчуги или бред сумасшедшего. Но прошу тебя, не смейся, ведь веришь ты или нет, но это было. Итак, я вижу, ты готов? Тогда слушай.

***

      Думаю, мне стоит начать с самого начала. Мой отец был сапожником. Он держал небольшую мастерскую в рабочем квартале, занимавшую одну из трех комнат в домишке, где мы жили. В той, что побольше, обитали родители и самые младшие дети, а остальные ютились в другой каморке. Дела у отца шли не особенно хорошо, так как он выучился ремеслу сапожника, чтобы хоть как-то зарабатывать себе на жизнь, не считал это дело своим призванием, и люто ненавидел своих клиентов. Видя мрачного, угрюмого мужчину, буквально прожигавшего их глазами, и работавшего крайне неохотно, люди обходили нашу мастерскую стороной и шли к другим башмачникам, из-за чего жили мы бедно. Моя мать часто рожала детей, но, благодаря болезням, уносившим пару-тройку жизней, родителям хватало средств нас прокормить. Тех, кто дожил до четырнадцати, отдавали в подмастерья к другим жителям нашего квартала.       Мне было десять, когда я ушел из дома. Дела у отца пошли совсем плохо, после того как он стал страдать от болей в спине. Ему было тяжело сидеть и стоять, а работа при свете керосиновой лампы и мутном свете, лившемся из грязных, никогда не мытых окон, спровоцировала ухудшение зрения. Видя, что скоро он совсем не сможет работать, и тогда мы все умрем от голода, мать устроилась прачкой в богатую семью, а старшим детям нашла оплачиваемое занятие. Моя старшая сестра нянчила детей в том же доме, где работала мать, брат пас свиней, другой брат разносил покупки своих господ, бегал по всему городу, выполняя их поручения, и за это ежедневно получал звонкую монетку. Младший братишка узнавал последние новости и за скромную плату рассказывал их всем желающим. А нас – меня, и мою младшую сестру, отправили бродить по улицам и просить подаяние.       Жалея, я оставлял сестрицу на паперти, где прихожане были милосердны к маленькой попрошайке, не обижали ее, а служители раз в день выносили миску горячей похлебки и кусок хлеба.       Сам же я сначала просто ходил по городу и выпрашивал денег, но после того, как меня несколько раз поколотили, обозвав лентяем, я решил действительно зарабатывать, а не клянчить, подумав, что тогда, возможно, мне будут подавать охотнее. И я стал петь.       Я с детства обладал хорошим голосом и слухом. Часто по вечерам я пел своим сестрам и братьям перед сном. Им всегда нравилось. Когда-то давно нам пела мать, но потом она сильно заболела, а когда поправилась, голос ее стал низким и хриплым. Но я запомнил некоторые песни и теперь с удовольствием их исполнял. Я пел также и то, что слышал на улицах, пытался сочинять сам.       Мой расчет оказался верен – люди с интересом слушали меня, многие кидали мелкие монетки в большую деревянную кружку, которую я таскал в руках, и куда собирал «заработок». В конце дня я отдавал все, что собрал матери, и та прятала это куда-то к себе. А я на следующее утро вновь шел на улицы с пустой кружкой.       Однажды, когда я исполнял шуточную песенку, хулящую нашего короля, подслушанную в портовом кабаке, ко мне подошел мужчина. Одет он был просто, но дорого, на зеленом плаще его красовалась нашивка в виде золотой флейты, перечеркивающей накрест арфу. Послушав меня немного, он подошел ближе и спросил мое имя. Когда я назвался, он поинтересовался, откуда я знаю такую отвратительную и вульгарную песню. Я в подробностях рассказал, где и при каких обстоятельствах услышал сие произведение народного творчества. Мужчина лишь покачал головой. Внимательно посмотрев на меня, он изрек, что я мог бы добиться большего, при должном обучении.       Я сразу понял, что он имеет в виду. Однажды отец, изрядно выпив, заявил нам с сестрой, что существует и иной способ заработать денег для семьи. Дело в том, что от матери мы оба унаследовали светлую кожу и голубые глаза. Когда-то в молодости она была довольно красива. Но потом тяжкий труд заставил ее руки огрубеть и покрыться мозолями, от множества беременностей она располнела, а оспа навсегда покрыла ее лицо ужасными рубцами. От нее прежней оставался только чистый голос, да и он потом исчез. Вероятно, та же участь ждала и нас, но пока мы были юны и не изуродованы тяжелой жизнью в бедности и грязи.       Отец сказал, что в публичном доме, где торгуют телом, мою сестру примут с удовольствием, когда она немного подрастет. А я, если бы имел более приличную одежду, мог бы попасть в богатое семейство фаворитом. Многие женатые мужчины держали при себе прелестных мальчиков, с удовольствием отвлекаясь с ними от исполнения супружеского долга с женами. Он говорил, что таких счастливцев хорошо кормят, лечат, если те заболеют, богато одевают и берут с собой везде. Взамен они должны лишь исполнять все желания своих покровителей. Наверняка этот человек хотел от меня именно этого.       Я прямо спросил у него об этом, пообещав, что если он возьмет меня к себе, то я буду очень послушным, и сделаю, что он захочет. К моему изумлению, мужчина изменился в лице – нахмурился, сведя к переносице тонкие темные брови, а затем вдруг громко расхохотался. Отсмеявшись, он объяснил, что вовсе не имел в виду ничего такого, более того, сама мысль об этом ему претит.       Дабы прояснить ситуацию, он представился. Его звали Ксандр. Лорд Ксандр, глава гильдии менестрелей. Ему понравился мой голос и внешность, и он предлагает мне вступить в гильдию. Это означало, что мне придется покинуть родительский дом, и уехать с ним. Далеко от нашего родного, грязного, пропахшего несвежей рыбой портового городишка. В гильдии меня обучат всему, что необходимо для дальнейшей успешной жизни и заработка. В благодарность, покинув ее стены, я должен буду раз в год отправлять туда некоторую сумму, чтобы поддержать альма-матер и помочь ей материально. К тому же, гильдия обещала протекторат и покровительство на территории нашего королевства и за его пределами. Более чем щедрое предложение, как по мне.       Конечно же, я согласился, не раздумывая ни минуты. Я приносил семье очень небольшой доход, поэтому с моим отъездом они ничего особенного не теряли, даже наоборот, на один лишний рот меньше. Но для порядка нужно было все же спросить родителей. И господин Ксандр, этот богато одетый, чистый и благородный лорд, направился вместе со мной в бедный и грязный рабочий квартал, в нашу лачугу, к моим грубым и неотесанным родителям. Он смотрелся так неуместно среди грязи и пыли наших потертых улиц, обшарпанных домишек и низкого грязно-серого неба. Наверняка в сияющей столице, из которой он прибыл, все совсем иначе.       Услышав о том, куда меня хотят забрать, мой отец едва не лишился рассудка от счастья. Дело в том, что гильдия менестрелей считалась одной из самых почетных и богатых в королевстве. Кого попало туда не брали, и за то, чтобы попасть туда, нужно было заплатить немаленькую сумму и пройти жесточайший отбор. Только самые талантливые и обеспеченные дети учились в ней. Зато она принимала как юношей, так и девушек, большая редкость в наши-то дни.       Естественно, у моей семьи не было денег на вступительный взнос, нам ведь едва хватало на прокорм. Но и тут лорд Ксандр всех удивил – он сказал, что примет меня бесплатно, лишь бы родители дали свое согласие. Отец даже и думать не стал, сразу ударив с ним по рукам.       На следующее утро Ксандр забрал меня. Не было ни долгих проводов, ни прощальных слов, мне просто вручили узелок с моими нехитрыми пожитками - обносками старших братьев. Мать, правда, напекла мне в дорогу лепешек из остатков муки, за что ей потом влетело от отца. Обнимая меня на прощание, она все же смахнула непрошенную слезу. Мне же было как будто все равно. У меня была не самая крепкая и любящая семья, поэтому я по ней особо не скучал.       Так закончилась моя прежняя жизнь и началась новая. Обучение в гильдии было интересным и запоминающимся. Поначалу меня недолюбливали сокурсники, считая, что мне, бедняку, не место среди них, но потом мы сдружились, когда они увидели, что я действительно стараюсь развивать свои способности, а не просто занимаю место. У меня появились приятели, там я впервые влюбился, нажил первого врага, в общем, познал все прелести коллективной жизни.       В гильдии меня обучили читать и писать. Поскольку я был родом из бедной семьи, грамоты я не знал, в отличие от своих сверстников, говоривших на нескольких языках. Но я не сдавался, и в итоге догнал их по уровню образования. Мы изучали танцы, музыку, овладели несколькими музыкальными инструментами. Больше всех мне полюбилась лютня, потому что на ней играл лорд Ксандр. Мастер, как мы его звали. Он ничем не выделял меня или любого другого ученика, был строг, но справедлив, держался со студентами на короткой ноге, но все же соблюдал некую дистанцию. Он был словно старший брат для нас всех. К каждому ученику он умело находил подход, знал все и обо всех. Всегда был готов помочь в трудной ситуации, дать совет или сделать что-то посущественнее. Многим он помогал с поисками работы после окончания гильдии.       Это было чудесное время, золотые годы, и я даже скучаю по ним. Но именно после выпуска действительно началась эта история.

***

      Мне было чуть больше двадцати лет. Я был совсем молод и только начинал узнавать жизнь. Я заводил связи, странствовал по свету, смотрел на мир. Были у меня и партнеры – многие женщины соглашались провести со мной ночь после особо удачной серенады. Я имел опыт даже с мужчинами, но о серьезных отношениях с кем бы то ни было никогда не задумывался. В таком возрасте мало кто мечтает завести семью, остепениться, стать солидным семьянином. Когда ты юн, в тебе живет дух приключений, азарт жизни. Также было и со мной. Я очертя голову несся навстречу опасностям, пускался в самые рискованные авантюры, в общем, наслаждался своей свободой. Так я жил три года – ни от кого не зависящий, счастливый и беспечный. Но потом начали происходить события, полностью все изменившие.       Со своими друзьями из гильдии я расстался после выпуска. Мы иногда встречались после, но нечасто, ведь каждый пошел по своему пути. Я ни на что не жаловался, но порой мне бывало одиноко. Поэтому я решил завести себе питомца. Заботиться о лошади или собаке было слишком дорого, я не мог себе это позволить. Кошки – домоседы, да и я не особо их жаловал. Совершенно случайно на рынке я заметил сокола и не раздумывая купил, отдав весь свой заработок.       Почему именно сокол? Это казалось мне очень символичным. Сокол свободный и гордый, он летает высоко и все видит. Я чувствовал себя точно так же, за исключением, пожалуй, крыльев. Я мечтал однажды подняться в небеса, парить в облаках и наблюдать мир с высоты птичьего полета. Наверное, это просто потрясающе, - думал я. Когда перед тобой все – горы, реки, моря, равнины, далекие земли, и ты все это видишь и все это будто бы твое. В этом плане я даже немного завидовал своему любимцу. Но, повторю, я был молод и наивен, а потому верил, что однажды и я взмою в поднебесье на соколиных крыльях.       Еще мне очень нравился его голос. В том гортанном клекоте, что он издавал, мне слышались гордость и торжество. И я сам начинал повторять за ним, словно прихожане в церкви повторяют слова молитвы за священником.       Моя птица была теперь моим единственным другом, а не просто питомцем. Поскольку у меня не было постоянного спутника, я рассказывал обо всем ему, своему соколу. Свои планы, свои мечты и стремления. И порой мне казалось, что он меня действительно понимает. Я по-настоящему привязался к нему. Он искренне любил меня в ответ, и как будто даже слушал. Он часто сидел у меня на плече и ласково пощипывал за ухо или за щеку. Так он проявлял свою привязанность. Я обучил его приносить мне небольшие предметы, подавать сигнал, если он замечал людское поселение – город или деревню с высоты. Поэтому я часто посылал его в разведку.       Но однажды зимой поднялся сильный буран. Словно бы из ниоткуда взвились снежные вихри, вокруг не было видно ни зги. Я словно бы оглох и ослеп. Я застрял посреди пустоши, не зная, в какую сторону идти дальше, где искать укрытие от бушующей метели, как не замерзнуть насмерть и не потеряться среди этой вьюги?       И тогда я решил отправить своего любимца. Он отчаянно не хотел лететь, нахохливался, цеплялся лапами за мое плечо, но я все же убедил его подняться в воздух. Он в последний, хоть я тогда этого и не знал, раз ущипнул меня за ухо, а затем взлетел и скрылся за пеленой метели. Больше я его не видел.       Я раскопал нечто вроде неглубокой пещерки в ближайшем сугробе, и схоронился там, ожидая, пока утихнет буран. Я боялся, что мне придется провести так несколько дней, а запасов пищи и воды у меня было всего на один. Но метель кончилась также внезапно, как и началась. Ветер утих, снег опал, и я смог выбраться. Моего сокола видно не было. Вероятно, он, как и я, переждал пургу где-то в пути.       Но я добрался уже до города, а своего пернатого друга так и не встретил. Когда он не появился ни к вечеру, ни к утру следующего дня, я забеспокоился. Испугавшись, что, возможно, он где-то сейчас замерзает, я обошел все окрестности, но не нашел и перышка. Я сам послал его на верную гибель и потерял! Какой же я хозяин и друг после этого? Я убил его своими собственными руками! – это осознание пришло ко мне не сразу. Несколько дней я честно надеялся, что со Среброкрылым все в порядке, что он вернется ко мне, но ждал я напрасно. Он так и не объявился.       Когда я понял, что все мои чаянья напрасны, я впал в глубочайшую тоску. Мне ужасно не хватало моего верного товарища, и я решил не оскорблять память о нем и не заводить себе другого питомца, чтобы не лишить жизни и его тоже. Я был буквально сам не свой, я ощущал себя убийцей.       Первым моим порывом было утопить боль в выпивке. Но идея эта оказалась не слишком удачной, так как даже самое дрянное пойло в самой захудалой таверне стоило денег, а с похмелья или пьяным было крайне трудно петь или музицировать, поэтому я не зарабатывал практически ничего. Те жалкие крохи, что мне удавалось собрать за свои поистине отвратительные выступления, я тратил на еду, да и то мне не хватало, чтоб наесться досыта. Поэтому от мысли найти утешение в хмельных напитках мне пришлось отказаться.       Тоска моя была сильна, но потребности тела оказались сильнее, поэтому я стал выступать лучше, зарабатывать больше, и даже писать новые песни и мелодии. Как ни странно, они выходили вполне удачными. Людям нравились как веселые шуточные миниатюры, нежные серенады и баллады о подвигах великих героев, так и плачи, задумчивые музыкальные сожаления, и нечто, напоминавшее молитвы. В общем, жизнь моя вновь наладилась и шла своим чередом. Но я по-прежнему был безутешен. Мне не хватало того понимания, что было у нас со Среброкрылым, он ведь был самым близким мне существом. И пусть это глупо – говорить о любви и поддержке от птицы, но я знаю, он меня чувствовал, я был дорог ему, а он мне.       Этот сокол был символом для меня, олицетворением моих надежд и стремлений, моих чаяний и мечтаний, но он сгинул в той колдовской метели, унеся все это на крыльях прочь. Почему я назвал метель колдовской? Вероятно из-за того, что она началась внезапно и внезапно же закончилась. А еще потому, что она как по волшебству поглотила то, что было так дорого мне.       Однако прошел уже год, и постепенно, я пришел в себя. Я все еще тосковал о своем друге, но скорбь эта уже не мешала мне работать и жить. И когда я решил было, что теперь все почти как прежде, в мою жизнь вторглась она.       Поначалу мне все чаще стали сниться странные сны. Мне казалось, что я сам стал птицей, что я парю в небесах, наслаждаясь счастьем полета, но вдруг опускался туман, и я чувствовал, будто из-за этой плотной завесы кто-то наблюдает за мной, смотрит внимательно и с интересом. Но даже если я оборачивался, то никого не видел. Туман был слишком густой.       Потом, спустя какое-то время, мне стало казаться, будто я различаю глаза. Холодные, ярко-голубые, будто цветок горечавки. Но чьи это глаза и почему за мной следит их обладатель – оставалось для меня тайной.       Еще немного позже, я стал различать внизу незнакомый мне пейзаж – холмистые равнины, густо усеянные цветущим вереском, крутые обрывы холодных серых скал, изрезанных узкими лентами фьордов, снежные шапки на далеких горах, и бескрайнее, холодное серое море, с шумом бьющееся о берег. И я, лечу над всем этим великолепием, наслаждаясь удивительным видами этой неизвестной северной страны.       Сам того не замечая, я стал вплетать нити этих снов в свои песни. Во многих из них так или иначе мелькала тема дальних северных земель, море, снег, горы, фьорды. Порой мне казалось, что я и вправду там был, настолько ярко и отчетливо виделась мне эта удивительная природа. Мог ли я тогда знать, что мне еще предстоит увидеть?

***

      Кульминация моих мечтаний настала также неожиданно, как начались сами мои грезы.       Я остановился на ночь в одной небольшой, но уютной гостинице. Мне принесли горячей воды, я вымылся с дороги, горничная застелила мне чистую постель, и я, вымотанный, мгновенно провалился в сон, едва моя голова коснулась подушки.       Я ожидал снова увидеть полет, далекую землю где-то внизу, горы и долины. Но был совершенно не готов к тому, что окажусь стоящим на невысоком холме, будучи собой, человеком, мужчиной, менестрелем.       Я был полностью одет, на мне был даже плащ, а за спиной пряталась верная лютня. Оглядевшись вокруг, я понял, что не имею ни малейшего понятия, где именно нахожусь, но заметил впереди, на краю скалы, замок.       Это был не огромный королевский дворец, но просторная каменная крепость, к моему удивлению, не имевшая ни забора, ни рва или частокола. Несмотря на то, что башни были сложены из простого серого камня, в них чувствовалось некое изящество и красота. Конечно, это даже близко не напоминало тонкие шпили храмовых куполов, пронзающих небо, что так часто можно встретить в моем родном королевстве, но определенная красота в этих постройках все же явно прослеживалась. Они были совершенно непохожи на то, к чему я привык, но это только добавляло им очарования.       Я решил подойти и спросить, где я нахожусь, и не сон ли это. Честно говоря, я никак не мог понять, грежу ли я, или действительно перенесся куда-то. Холодный ветер, задувая под плащ, заставлял меня ежиться. Я действительно мерз на открытом и продуваемом пространстве, по-настоящему чувствовал запах моря, прикосновения трав к моим ногах, вдыхал ароматы цветов. Но в то же время, я отчетливо помнил, что засыпал в таверне, в комнате, за которую заплатил, помнил, что после мытья сразу лег в кровать, а одежду оставил на стуле. Инструмент же так и вообще отложил к окну, чтоб ненароком не наступить, если встану ночью. Так что же это – сон или реальность? Вероятно, ни то, ни другое. Я где-то около, между, посередине. Смогу ли я перейти в одну из двух крайностей? Что ж, сам я это вряд ли выясню. Значит, нужно идти в замок.       Я был удивлен и растерян, однако почему-то совершенно не боялся. Может, из-за того, что все еще сомневался, сплю я или бодрствую? В любом случае, мною двигал не столько разум, сколько что-то инстинктивное, подсознательное, непонятное и неясное, исподволь управлявшее мной. Я просто знал, что мне нужно идти, и ноги сами несли меня в том направлении.       Наконец, я приблизился к крепости. Это была именно крепость – массивная, каменная, с большими тяжелыми воротами и широкой дорогой к ним. Над самой высокой башней реял флаг с изображением какой-то хищной птицы в короне, в общем, обычная геральдическая чепуха. У ворот, скрестив копья, стояли стражи. Одеты они были необычайно чудно: пестрые туники до колен из теплой, явно шерстяной ткани, расшитые какими-то странными узорами – снежинки, птичьи силуэты, кажется, цветы. Далее шли теплые штаны, высокие, подбитые мехом сапоги, но удивляло не это, а то, что было у них на головах – маски. Они выглядели как вполне реалистичные птичьи головы – круглые глаза, перья, загнутые клювы, кажется, это были орлы. Лица стражей были надежно спрятаны за перьями и тканью, поэтому то, как они смотрели через все это, осталось для меня загадкой.       Я замер, не зная, что сказать. Их искусственные желтые глаза, казалось, смотрели прямо на меня, оценивая, изучая, пристально разглядывая. Казалось, между стражниками ведется немой диалог, в ходе которого они выясняли, кто я и представляю ли угрозу благополучию замка. Я стоял, молча ожидая их вердикта. Мне было без слов понятно, что вмешиваться сейчас не стоит.       Вдруг орлы раздвинули копья, давая мне пройти. Интересно, они сочли меня достойным, или просто не увидели во мне опасности? Как бы то ни было, путь был открыт. Тяжелые ворота со скрипом приоткрылись настолько, чтоб мог пройти человек. Я решил не ждать, вдруг стражи передумают, и торопливо проскользнул внутрь.       Я оказался в просторном каменном холле, освещаемом факелами. На стенах были развешаны картины с изображением птиц, странные украшения из перьев, пол покрывал домотканый ковер и толстые шкуры различных животных. Из-за этого звука шагов почти не было слышно, а потому, когда на мое плечо легла чья-то рука, я с воплем подскочил и обернулся, готовый увидеть что угодно.       Позади меня стояла женщина, одетая схоже со стражами. Голову ее венчала птичья маска, но не орлиная, а гагары или какой-то подобной птицы. Серо-бурая в белую крапинку голова, темные бусинки глаз, большой плоский желтоватый клюв, белые щеки и грудка. Также на служанке (по-видимому, это была она), была надета укороченная теплая туника без рукавов, длинная юбка в пол, а на голых руках красовались узкие кожаные ремешки, чуть повыше и пониже локтя. Каждый ремешок фиксировал на внешней стороне руки часть тонкой костяной спицы, от которой веером расходились бурые с черной пестринкой перья. В целом эта конструкция напоминала крылья, а цвет одежды – серый с бурыми и белыми вкраплениями – лишь усиливал сходство с гагарой.       Женщина поклонилась мне, будто извиняясь, что напугала. Жестом она пригласила меня следовать за ней, но я не двинулся с места:       - Постойте! – воскликнул я, - Подождите! Кто вы? Что это за место? Я не знаю, как здесь очутился, но может, вы знаете? Пожалуйста, скажите мне! Служанка торопливо замотала головой, причем с такой силой, что с нее чуть не слетела маска. Затем она схватила меня за руку и буквально потащила за собой. Я предпринял еще одну безуспешную попытку поговорить:       - Послушайте, я ничего не понимаю! Что происходит? Я совершенно запутался! Прошу вас, ответьте мне!       Гагара опять помотала головой, и повела меня дальше. Я подумал, что она, должно быть, немая, раз не говорит мне вообще ни слова, поэтому перестал сопротивляться и покорно последовал за ней.       Служанка вела меня по всему замку, мы переходили из одного коридора в другой, много петляли и сворачивали, но нигде не останавливались. Мне было не страшно, а лишь любопытно – куда и зачем мы идем?       Наконец, мы вышли к лестнице, ведущей на следующий этаж. Тут гагара остановилась, еще раз поклонилась мне, и жестом показала, что дальше я должен идти один. Я пожал плечами, недоумевая, но все же стал подниматься, поблагодарив ее за сопровождение.       Лестница оказалась не слишком длинной. Отполированные до зеркального блеска ступени были покрыты тяжелым ковром, скрадывавшим шаги, как и остальные напольные покрытия в замке. Наблюдая за своим отражением в краешках ступеней, я не заметил, как поднялся наверх. Подняв голову, я обнаружил, что стою перед массивными дверями из темного дерева, украшенными затейливой резьбой в виде всевозможных птиц. Интересно, отчего в замке так много всего пернатого? Хозяева – птицепоклонники? Возможно, они верят в какое-то птицеподобное божество? Или же просто считают птиц самыми удачными образами для декора. Что ж, наверное, я сейчас это узнаю, - решил я и постучал.       Едва мой кулак коснулся двери, как тяжелые створки распахнулись с необычайной легкостью. Мое счастье, что открывались они вовнутрь, иначе непременно расплющили бы меня о стену. Удивленный и заинтригованный, я шагнул вперед.

***

      Мог ли я знать, что таилось за этими дверями? Мог ли предположить, что увижу, переступив порог? Конечно, мне было невдомек, что там ожидает меня судьба, рок, после встречи с которым моя жизнь уже никогда не будет прежней. Я шел, надеясь узреть что-то необычное, но даже не предполагал, насколько окажусь прав в своих предположениях. Но впрочем, я забегаю вперед. Я вижу, ты все еще слушаешь меня? Тебе интересно? Я рад. Тогда лирические отступления в сторону, мы подходим к главной части этой истории.       Итак, я прошел через двери и оказался в просторном зале, украшенном, как и весь замок, перьями и всем птичьим. На полу не было меха и шкур, лишь богато расшитые ковры. Стены были задрапированы расписными шпалерами и гобеленами с изображением моря, скал, деревьев, и, конечно же, птиц. Заглядевшись на все это великолепие, я не сразу заметил небольшое возвышение у дальней стены, прикрытое, к тому же, полупрозрачным нежным шелком.       Оторвавшись от разглядывания убранства, я направился туда. По мере приближения к занавесу я заметил чей-то силуэт, явственно темневший сквозь легкую ткань.       Кто это? Очередная служанка? Страж? Может, это статуя того птичьего божества, которому все здесь поклоняются? Я смело взялся за край полога и решительно откинул его.       Вопреки всем моим предположениям, за шелковым балдахином скрывалась женщина. Едва взглянув на нее, я понял, что она явно не была ни служанкой, ни стражем. Первое, что бросалось в глаза – на ней не было маски. Одета она была богаче, и в то же время проще, чем остальные виденные мной обитатели замка. На ней было лишь легкое, жемчужно-белое платье с широкими рукавами и длинным подолом, полностью скрывавшим ноги. Она сидела в резном кресле с высокой спинкой, немного напоминавшем трон. Руки ее покоились на подлокотниках, тонкие длинные пальцы являли разительный контраст с темным лакированным деревом. Скользнув по ней глазами с головы до ног, я задержался на ее лице.       Незнакомка была прекрасна. Нет, конечно, совсем не по меркам моей родной страны, где мужчины вздыхали по пухлым, румяным девушкам с пышными формами и темными кудрями. Облегающее платье этой дамы подчеркивало ее стройный стан, высокую грудь, и хоть оно и расширялось на бедрах, я легко представил, что и дальше она безупречна. Длинная белая шея не имела ни одной лишней складочки, ровная гладкая кожа – ни одного изъяна. Бледно-розовые губы не слишком выделялись на лице, органично вписываясь в общую цветовую гамму. В отличие от моих соотечественниц, на них не было и следа помады.       Скользя взглядом по ее лицу, я отметил прямой тонкий нос, тогда как женщины из моих земель поголовно имели характерную горбинку, бледные щеки, не тронутые румянами, и, наконец, глаза. Едва я взглянул в ее глаза, меня словно пронзило осознание – вот кто следил за мной каждую ночь из тумана! Я не мог не узнать этот глубокий синий цвет, не мог спутать с чем-то другим. Это была она. Женщина смотрела на меня спокойно и бесстрастно.       Я же, повинуясь внезапному порыву, пал на одно колено, торопливо кланяясь ей. Зачем? Я и сам не знал. Просто внутри меня что-то всколыхнулось, и я вдруг понял, что больше не владею собой. Я в ее руках.       - Здравствуй, - произнесла она. Голос ее был тихим, но звонким, словно капель, и холодным, точно снежинка, - Долго же ты сюда добирался.       - Моя госпожа, - сам не знаю, отчего я выбрал именно это обращение. Может быть потому, что она, похоже, принадлежала к какому-то знатному роду, иначе почему бы она сидела здесь с таким царственным видом и не прятала лицо под маской, в отличие от слуг? А возможно потому, что все то же нечто внутри подсказало мне эти слова. Но в любом случае, я не ошибся. Она благосклонно кивнула, намекая, чтобы я продолжал, - Моя госпожа, неужели ты знала, что я приду?       Она рассмеялась хрустальным серебристым смехом:       - Конечно. Ведь именно я тебя и позвала.       Я замер. Затем, медленно подняв голову, я спросил, даже не стараясь скрыть своего удивления:       - Ты звала меня?       - Да, - чуть улыбнулась она, - Ты же Ланс Россиньоль, менестрель, певец, лучший в своем выпуске, не так ли? – в ее голосе звучали чуть насмешливые нотки.       Она держалась чуть свысока, надменно, будто какая-то принцесса или… королевна. Точно, королевна. Этот титул подходил ей больше, потому как слово «принцесса» ассоциировалось у меня с нашей принцессой, пухленькой, чернокудрой, с кожей цвета бронзы, хохотушкой, живой, веселой и трогательно-забавной. В ней не было ничего царственного, впрочем, для восьми с половиной лет это вполне нормально. Моя же владычица была прекрасной, холодной и недоступной, далекой, как звезда, изящной, как резная снежинка, но твердой, словно сосулька, и непредсказуемой, как сама зима. Нет, королевна подходила ей куда больше. Этот титул отражал ее отличность от моего мира, ее особенность, удивительность.       Может, это прозвучит глупо и странно, но я отдал ей свое сердце в тот момент. Нет, я не влюбился. Я испытывал лишь некое благоговение, словно перед королем или главой церкви. Я обмирал от непонятного трепета и восторга, но не питал страсти, не хотел прикоснуться к ней, заговорить легко и весело, как сделал бы с любой понравившейся мне женщиной. Но на то Королевна и была другой. Я испытывал к ней совсем другие чувства.       - Да, моя госпожа, это я. Но откуда ты знаешь мое имя и то, кто я такой? – задал я совершенно бессмысленный вопрос. Почему бессмысленный? А потому, что было глупо спрашивать, откуда она – удивительная женщина в удивительном замке, в который я попал удивительным образом, знает меня. Ведь если это она меня сюда переместила, то должна была знать, кого зовет.       - Я всегда узнаю то, что мне нужно, - уклончиво отозвалась она, - Так или иначе. Но перейдем к делу. Я не просто так позвала именно тебя. Ты один из лучших менестрелей, гордость своего учителя, любимец публики. В городах, которые ты посещаешь, тебя встречают с радостью и любовью. Так развлеки меня. Здесь, в этом замке, так пустынно и одиноко. Если тебе удастся заставить его запеть вместе с тобой, зазвучать в унисон, развеять мою тоску, то я награжу тебя. Ты получишь столь щедрую плату, что сможешь безбедно жить до конца своих дней, не делая совершенно ничего. Тебе не нужно будет работать, странствовать по городам, у тебя будет вдоволь денег, для исполнения всех твоих желаний. Но если ты не справишься с этой задачей, я не заплачу тебе ни монеты, а мои стражи вышвырнут тебя прочь. Согласен ли ты с этими условиями? – она выжидающе посмотрела на меня.       Я поежился, представив, как широкоплечие и мускулистые стражники-орлы хватают меня под локти и тащат куда-то, творить расправу за то, что я не угодил их повелительнице. Тем не менее, мне ужасно захотелось попробовать. Почему бы не рискнуть, испытать судьбу? Я ведь не улитка, чтобы всю жизнь прятаться в ракушке. А вдруг у меня получится? Возможно, мне удастся увидеть что-то необычное, хоть немного прикоснуться к тайнам этого замка и этой женщины? И я сказал, громко и отчетливо:       - Я согласен.       Она довольно улыбнулась, будто сытая кошка:       - Хорошо. Тогда – начинай, - повелительный взмах руки, как платок в руках короля – вот-вот топор палача опустится на мою беспокойную голову.       Нет! Этому не бывать! Я сыграю ей здесь и сейчас, и сделаю это так, что собью с нее всю спесь. Я разрушу эту ледяную маску и увижу, кто скрывается под ней!       Итак, не тратя времени даром, я завел руку за спину и быстрым и ловким жестом, как воин страны дальнего востока выхватывает меч, достал лютню, все это время удобно висевшую поверх моего плаща сзади. Пальцы левой руки тотчас обхватили гриф, а правой – пробежались по струнам. Инструмент издал несколько тихих мелодичных звуков, будто приветствуя меня.       - Здравствуй, милая, - тихо шепнул я. Еще в гильдии я приобрел эту привычку – разговаривать с вещами. Мне казалось, что так они понимают меня лучше. Если ласково увещевать непокорный инструмент, он, в конце концов, сдается и начинает тебя слушаться. Если же выжимать из него звук через силу, ничего хорошего не выйдет и об игре можно забыть.       Тактика не подвела – я буквально почувствовал, что моя старушка готова к работе. В этом нет ничего удивительного – трюк с разговором я придумал не сам, а подсмотрел у Ксандра, нашего обожаемого маэстро. Он не возражал, хотя и смущался, когда мы, ученики, пытались ему подражать. Но в результате те, кто действительно любил музыку больше жизни, вошли в семерку лучших выпускников во многом благодаря именно ему. Среди тех семерых был и я.       Что бы сыграть такого, чтоб моя королевна не заскучала? Может, одну из моих любимых потешек? Признаться честно, я обожал шуточные песенки, тенсоны, торнейамены и прочие способы выразить свое мнение в максимально простой и доступной для всех окружающих форме.       Нет, этот жанр придется оставить на потом, ей вряд ли будет интересно слушать насмешки над незнакомыми ей королями и графами. Тогда, может, попробовать серенаду? С другой стороны, я совсем не знаю свою холодную владычицу, вдруг мои признания придутся ей не по нраву? Что ж, придется импровизировать.       Я на миг прикрыл глаза, произвольно зажал несколько струн, позволив пальцам самим взять нужный лад, другой рукой я медленно начал играть. Слова пришли в голову сами собой, и я решил рискнуть. Тихо и нежно я запел, в мгновение преобразуя разрозненные мысли в стихотворные строки:       - Там, где строит козни время, Где интриги ночь плетет, Тяготеет тьма над всеми, Неизбежностью гнетет.       Я открыл глаза и взглянул на Королевну. Она по-прежнему сидела в своем кресле-троне, идеально прямая, холодно-прекрасная. В лице ее я прочел легкую заинтересованность, что сподвигла меня продолжать:       - Там, где страхи и тревоги, Ложь, отчаянье, обман, Нам не разглядеть дороги Сквозь невежества туман.       Краем глаза я заметил, как уголки губ моей госпожи дрогнули. Она устроилась поудобнее, прислушиваясь, ловя каждое мое слово. Неужели она так давно не слышала хорошей музыки? Хотя… откуда мне знать, какая музыка ей вообще нравится и какую она считает хорошей? Я ведь даже понятия не имею, кто она такая, я элементарно не знаю ее имени! Черт побери, во что я ввязался? Что я вообще творю? Я хочу впечатлить женщину, к ногам которой готов положить весь мир, а знаю ее лишь пять минут! Я просто сумасшедший, и это, похоже, не лечится. Что ж, пусть так. Я готов быть душевнобольным, если причина моего недуга – она.       - Там слабы мы и открыты, Словно голая душа, И все чаянья забыты, Мы дрожим, едва дыша.       Слова этой странной песни сами лились из моих уст, звонкими монетками отскакивая от каменного пола, разлетаясь по углам, подкатываясь к ногам Королевны и замирая, оставив после себя негромкое медное эхо.       Она слушала, облокотившись о ручку кресла, полуприкрыв глаза, постукивая тонкими белыми пальцами по колену, затянутому в жемчужный шелк платья.       Закончив, я замер, глядя в пол, в ожидании ее вердикта. Сейчас решалась моя судьба. Вернусь ли я назад в таверну, и забуду все случившееся, как удивительный, но бессмысленный сон, или же смею рассчитывать на что-то большее?       В тишине зала особенно резко прозвучали одинокие хлопки моей единственной зрительницы. Я поднял глаза и в надежде обратил взор к ней.       - Хорошо, - произнесла она, глядя мне прямо в глаза. Я запутался, потонул в ее пронзительной синеве с льдинками бликов и чернотой бездонных зрачков. – Я вижу, что ты не зря носишь свое имя (сноска). Маэстро Ксандр может гордиться своим учеником.       - Ты знаешь маэстро, госпожа? – непроизвольно выдохнул я и тотчас выругал себя – к чему эти глупые вопросы? Моя владычица – не обычная женщина, это ясно сразу. Я не знаю, кто она – чародейка, нифма, дух или древняя богиня, но знаю, что для нее быть осведомленной о различных вещах и людях даже за сотни тысяч миль от нее – вполне нормально. Так чему тут можно еще удивляться?       - Да, я знакома с ним не понаслышке. Но речь сейчас не об этом. Ты заинтересовал меня, Ланс Боттье, поэтому я предлагаю тебе новый договор: ты будешь играть для меня семь ночей подряд, за каждую, конечно, получишь щедрое вознаграждение. Если в течение этого времени ты не разочаруешь меня, я одарю тебя так, что всё золото мира покажется тебе горсткой пыли в сравнении с этим даром. Готов ли ты пойти на это? – ее слова серебряной капелью прозвенели, эхом отдаваясь от стен зала.       Я вздрогнул. Вот он – момент, когда мне предстояло принять одно из самых судьбоносных решений в своей жизни. Разумеется, следовало все обдумать, хорошенько поразмыслить, взвесить все за и против, поэтому я выпалил, почти не колеблясь:       - Да! Я готов играть для тебя хоть вечность, что там какая-то неделя!       Губы Королевны тронула легкая улыбка.       - Я ценю твое рвение, мой верный менестрель, но тебе нужно отдохнуть. Приходи завтра ночью, а сейчас – прощай. – Она подняла руку ладонью вверх, направила на меня кончики тонких белых пальцев, и легонько подула.        Тотчас все вокруг смазалось, завертелось, завихрилось, расплылось, теряя очертания и, наконец, совсем исчезло. При этом сам я оставался на месте, вращалось спиралью лишь пространство вокруг меня.       Я открыл глаза. К моему величайшему удивлению, я лежал в кровати, в комнате, которую снял на ночь на верхнем этаже трактира. На мне по-прежнему была надета ночная рубашка, моя одежда – по-прежнему сложена на стуле ровно так, как я сам ее оставил вчера, а лютня – стоит в углу, куда и была поставлена мной. Необычным был лишь небольшой холщовый мешочек, обнаружившийся слева от подушки. Заглянув в него, я увидел, что он доверху наполнен странными треугольными монетками с чеканкой в виде птиц. Сложно сказать, из какого металла они были изготовлены, но я сразу понял, откуда они взялись – это плата за мое выступление минувшей ночью. Плата Королевны.       Я сел, обхватил голову руками, и крепко задумался. Что произошло со мной, пока я спал? Как? Скажите на милость, как я мог увидеть такой сумбурный, бредовый, просто еретический сон? Фьорды, горы, одинокий замок, людей с головами птиц… Это просто фантазии сумасшедшего, помешанного, больного человека! Может быть, я перепил накануне? Нет, кажется, я лег спать трезвым, так как был слишком вымотан, и потратил почти все деньги, чтобы оплатить ночлег. Но как тогда мог я увидеть такую фантасмагорию? А что если я болен? Вдруг я постепенно схожу с ума? Может, стоит обратиться к доктору? Но что могут предложить мне врачи? Какой диагноз поставить? Меня просто упекут в сумасшедший дом до конца моих дней. Тогда, возможно, нужно исповедоваться? Сходить в церковь, причаститься, может, если мне отпустят мои грехи, мне полегчает? Но что скажу я священнику, когда он предложит мне рассказать о содеянном? «Святой отец, я грешен, ибо ночью ко мне явилась женщина в птичьем замке, или это я к ней явился, я пел для нее, а она заплатила мне и велела приходить еще. А я согласился и назвал ее своей госпожой. Простит ли меня за это Господь?». Меня в лучшем случае сочтут за помешанного еретика, в худшем – за одержимого. Ни то, ни то меня не устраивало. Значит, оставалось только молчать и хранить эту тайну. В конце концов, если мыслить здраво, кому я причиняю вред своими странными снами? Да, в общем-то, никому. Это не может считаться государственной изменой, это не преступление, никто не умер и не пострадал. Так почему я вообще должен этого стыдиться? Я не сделал ничего плохого! Но почему тогда меня не покидает ощущение, что я что-то делаю не так?       Наверное, я провел бы так весь день, то оправдывая, то уничтожая себя, если бы в дверь не постучалась горничная и не предупредила, что если я и дальше собираюсь занимать эту комнату, то обязан доплатить. Тут мой внутренний скряга заставил меня прекратить рефлексию, собрать вещи и удалиться, даже не позавтракав.       Я отправился бродить по городу, осматривать достопримечательности, словом, отдыхать. На главной площади мне довелось полюбоваться фонтанами – потрясающей красоты каменные скульптуры животных, рыб, птиц, из которых в теплое время года струилась вода, но сейчас она замерзла. Я разглядывал причудливые очертания ледяных струй, блики солнца на снегу, мягкие снежинки, кружившие в воздухе и невесомо ложившиеся на рукава. Мне подумалось вдруг, что эти ажурные звездочки чем-то похожи на мою Королевну – такие же удивительные и прекрасные. И нет другой такой же снежинки, что была бы идентична предыдущей. Она уникальна и единственная такая. И сами собой в моей голове возникли строки для новой песни. Я уже знал, что исполню этой ночью.

***

      Дождаться наступления темноты стало для меня непосильной задачей. Я нервничал, ждал и страшился новой встречи с Королевной. А что если это и вправду был только безумный сон одинокого музыканта? Что если мое подсознание просто нарисовало мне желаемые мной картины? Что ж, если так, то почему я вижу мешочек со странными деньгами? Он вполне осязаем, я могу пересчитать эти незнакомые монеты, дотронуться до каждой, почувствовать холодный металл под пальцами. Но что деньги! Они нужны лишь чтобы купить еду и ночлег. Куда важнее новое, странное чувство, возникшее во мне прошлой ночью. Когда-то я уже испытывал что-то подобное, да, мне знакомо это ощущение, хоть и давно забыто. Мечта.       Когда я только начинал учебу в гильдии, мне казалось, что передо мной открыты все двери. Что после выпуска жизнь моя будет прекрасна и светла. Увы, реальность встретила меня жестоким ударом. Почти все менестрели находили себе богатых покровителей и работали на них. Писали на заказ, прославляли и воспевали лишь то, что им говорили господа. Тех, кто подобно мне, отправился в свободное плавание и перебивался случайными заработками, избрав свободу творчества вместо теплого места, было совсем немного. И даже наш обожаемый маэстро Ксандр сумел открыть школу только благодаря влиятельному покровителю, решившему помочь своему верному слуге.       Я же хотел себе иной судьбы. Впрочем, об этом решении, навеянном юношеской пылкостью, я позже пожалел. Пусть стихи мои и нравились людям, пусть лютня под моими руками пела, не каждую ночь мне удавалось лечь спать сытым. Постепенно я смирился с правдой жизни, потерял тот огонь, что горел во мне и поддерживал веру в прекрасное. Я расстался с мечтой и утратил веру в чудо. Но вот, вчера что-то всколыхнулось во мне, будто в прежние времена, когда я был юн и смотрел на мир с надеждой.       Едва только часы пробили одиннадцать, я погасил лампу и лег в кровать, желая лишь поскорее уснуть, чтобы точно убедиться, что вчерашние события не были просто видением.       Сон никак не шел ко мне. Я беспокойно ворочался, вздыхал, нервничал, но усталость как рукой сняло. Я был абсолютно бодр. Однако когда часы пробили полночь, мои веки сами собой отяжелели и медленно сомкнулись. После этого я совершенно выпал из реальности.

***

      Замок возник передо мной внезапно. Он просто вырос посреди бескрайних просторов северных лугов, покрытых жесткой травой по пояс. И вот я уже стою перед дверями под пристальным взглядом орлиноголовых стражей. Еще быстрее, чем вчера размыкаются копья, я попадаю в гулкий холл, и мне навстречу спешит служанка. Сегодня это была полярная куропатка.       И вновь бесконечный лабиринт запутанных коридоров, лестниц, спуски и подъёмы, повороты, пока, наконец, я не предстал перед уже знакомой лестницей. Здесь, как и прошлой ночью, служанка оставила меня, и я начал подъем. Сначала я шел медленно, разглядывая панно на стенах, причудливые узоры на резных перилах, затейливое плетение ковра и прислушивался к звуку своих шагов, но потом у меня просто не осталось сил терпеть, и я побежал наверх, перескакивая через две-три ступени, движимый одним лишь желанием – увидеть ее. Я убедился, что замок вполне реален, но не греза ли она? Может быть она – лишь плод моего воспаленного воображения?       Дрожа от нетерпения, я распахнул двери в залу, и сам испугался своей порывистости. Разве можно так врываться к ней? Что если она сейчас выставит меня взашей? Я замер на пороге, не решаясь пройти дальше. Взгляд мой был устремлен вперед, туда, где на возвышении у дальней стены, сокрытая от моего взора шелковыми занавесями, сидела она. Королевна.       - Что же ты стоишь, мой соловей? – раздался ее голос, холодный и чистый. От его звуков я вздрогнул, и будто очнулся.       Медленно, неуверенно, я приблизился к ней и застыл, преклонив колено. Я по-прежнему был в своей дорожной одежде, за спиной, как и вчера, пряталась лютня.       - Добро пожаловать, Ланс Россиньоль. Ты, наверняка, утомился за день. Вот, держи, выпей вина, может, тебе станет легче? – шелковый полог отодвинулся, и мне навстречу показалась тонкая белоснежная рука, державшая изящный серебряный кубок.       Я несмело принял его, боясь даже случайно коснуться этих длинных нежных пальцев, поднес бокал ко рту и сделал глоток.       Вино оказалось обжигающе горячим, совсем не таким, к какому я привык на родине, хотя, говорят, в моей стране делают лучшие вина. Но этот напиток был сродни амброзии – тонкий пряный вкус корицы и фруктов смешивался с вкусом самого сладкого винограда, который я когда-либо пробовал. Кажется, вино обладало еще какими-то чудесными свойствами, потому что уже после первого глотка я перестал нервничать, а когда сглотнул последнюю каплю, почувствовал, что все страхи и тревоги куда-то ушли. Я был расслаблен и спокоен, а присутствие Королевны лишь наполняло мое сердце радостью.       - Моя прекрасная госпожа! Позволь же мне порадовать тебя своей песней! – воскликнул я, вновь преклоняя перед ней колени.       - Удиви меня, - благосклонно кивнула она.       Я встал, почтительно поклонился, отошел, вынул верную лютню, тронул струны, приветствуя инструмент, и начал петь.       Слова опять являлись ко мне сами. Я пел о ней. О том, что где-то есть цветок, прекрасный и чистый, которому чужды пороки этого мира, и что растет, укрытый от алчных людских взоров, чтоб его не могли сорвать и осквернить. Но он такой один. Мы, простые грешные люди, населяющие эту землю, похожи. Нас много. Цветы же, подобные этому, встречаются редко – раз в сто, тысячу лет. Сможет ли кто-то сорвать это чудо, присвоить его себе или же он так и останется нетронутым и свободным?       Я пел о птицах, что порхают над землей, что садятся на кусты и деревья, щебечут свои незатейливые песенки в садах и рощах, что не боятся людей, принимают еду из их рук и вьют гнезда под их крышами. Но есть и другие – дикие, своевольные, прекрасные в своей естественности. Они летают выше других, они живут сами по себе и не зависят ни от кого. Им подвластны все ветра, они легко рассекают воздух сильными крыльями, но их удел – одиночество. Их так мало, что они никогда не встречают друг друга, и вся жизнь их, хоть и наполнена смыслом, но все же представляет вечный поиск.       Пел я и о реках, горных потоках, быстрых и бурных, что громко звеня, сбегают по камням в долины и несутся к морям. Они холодные и узкие, их воды прозрачны и чисты, и ничто не может остановить их, белопенных, смеющихся перезвоном гальки в лицо всем препятствиям.       На равнинах же их медлительные и спокойные родичи верно служат людям, покорно нося их корабли и лодки, орошая посевы, сворачивая, куда те пожелают, безропотно отдавая свои воды для человеческих нужд. В них не осталось дикой тяги к свободе, они не стремятся соединиться морем, годы сделали их ленивыми и безразличными, а дни для них слились в один – тягучий и мутный.       Перебирая струны, я не смотрел на Королевну. Я пел, закрыв глаза, и перед моим внутренним взором вставали картины, которые я рисовал своими балладами. Но неизменно ее образ затмевал все. Ее чуть насмешливая улыбка, бледное узкое лицо и бездонные голубые глаза. Я не мог желать иных видений, и не представлял иной красоты. Все женщины, что я встречал прежде, вдруг показались мне блеклыми и скучными, лица их, даже признанных красавиц, которыми я когда-то восхищался, стерлись из моей памяти. Все образы затмил один.       Я не знал ее как человека, как женщину, но и не желал этого. Я был счастлив восхищаться ею, любить издалека, холодную и недоступную. Где-то в глубине меня разворачивал тугие кольца страх. Я боялся, что если бы увидел, какова моя госпожа на самом деле, то разочаровался бы в ней. Легко любить то, что тебе не принадлежит, легко строить иллюзии и жить в своих мечтах, обожествляя дивный образ, приписывая ему желанные черты. Куда сложнее смотреть, как рушится твой фантом, ведь тогда истинное лицо объекта кажется ужасной личиной, нежная улыбка – отвратительным оскалом, насмешкой над твоими чувствами. Я не желал знать правду, потому что не хотел, чтобы эта удивительная дева хоть чем-то напоминала простых человеческих женщин.       Я замолчал и открыл глаза. Королевна стояла рядом. Она вышла из-под покрова шелковых занавесей, и теперь я мог разглядеть ее во всех деталях. Вблизи она оказалась еще прекраснее, чем я себе представлял. Даже не прикасаясь, я почувствовал, как нежна белая кожа ее щек, чуть тронутых румянцем, почуял легкий запах луговых цветов, исходящий от ее волос. И запах этот показался мне слаще любых духов. А взгляд… Он был так глубок и печален… На ровной светлой коже блестела прозрачная слеза. Темные брови были чуть изогнуты вверх. Кажется, моя песня тронула ее до самого сердца.       - Ты не просто менестрель, Ланс Россиньоль, ты удивительный поэт и музыкант. У тебя красивый голос, ты виртуозно играешь, но особенным тебя делает твой необыкновенный дар слова. Ты не первый певец в этих чертогах. Я слышала множество баллад, серенад, канцон, о любви, красоте, счастье, свободе и неволе, но ни одна из них еще не была столь точна и правдива. Еще никто не мог отразить моих истинных чувств, - тихо произнесла она. В глазах ее я прочел затаенную грусть и вздрогнул от внезапного осознания. Она была одинока.       Глядя на ее гордую осанку, надменное лицо, легкость движений и непринужденность, с которой она держалась, сложно было предположить, что этакая красавица, окруженная слугами, готовыми исполнить любое ее желание, может в чем-то нуждаться, но, тем не менее, это было так. Она единственная из всех обитателей этого странного замка не носила маски. Лишь она говорила со мной, и, вероятно, со всеми предыдущими гостями. Не знаю, была ли она замужем. Честно говоря, мне претила одна мысль о том, что моей госпожой может кто-то владеть. Но даже если у нее был супруг, вряд ли он уделял ей много внимания. Мне казалось, что он и живет-то не здесь. Кажется, она очень тоскует под этими огромными пустыми сводами, но не может их покинуть по какой-то причине. Я чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, и, может быть, мне удастся ее раскрыть. Королевна была подобна тем рекам, птицам и цветам, о которых я пел, но, тем не менее, находилась в неволе. Сам того не подозревая, я напомнил ей о том, что она старалась забыть.       - Прости, если моя песня задела тебя, госпожа! – тихо сказал я, поднося к губам край ее длинного рукава.       Она лишь невесело улыбнулась:       - Что ты, я всего лишь удивлена твоей проницательностью, - покачала головой дева, - Ты сумел произвести на меня впечатление, мой соловей, и ты будешь вознагражден. Но не сегодня. Пока же – выпей еще вина, ночь скоро кончится, а день будет длинным и трудным. Оно придаст тебе сил, - Королевна вновь протянула мне кубок, и снова, сделав лишь глоток, я ощутил кипучую энергию, взбодрившую все мое тело.       Приняв бокал из моих рук, моя греза отошла к огромному узкому окну до пола, коснулась тонкими пальцами стекла, отпила из кубка, касаясь губами краев в том месте, где до этого касались мои губы. Она стояла, устремив задумчивый взор вдаль, за серые холмы, залитые бледным светом, за дальние горы, за холодное серое море. Что видела она там?       - Подойди, соловей, - тихо позвала она.       Я нерешительно сделал несколько шагов.       - Ближе. Не бойся, я не кусаюсь, - усмехнулась моя госпожа.       Я нахмурился и стремительно подошел к окну. Она отстранилась, освобождая мне место. Я приложил пальцы к стеклу, поверх ее отпечатков.       Я почувствовал на своем ухе теплое дыхание. Королевна прошептала:       -Скажи мне, что ты видишь там?       Я, вздрогнув от волнения, срывающимся голосом ответил:       - Унылый и скучный пейзаж сурового северного края. Жесткая бледная трава, невзрачные цветы, угрюмые бесприютные темные скалы и суровые серые волны. Никакого буйства красок, разнообразия цвета, яркости, тепла. Но все же есть в этой простоте свое величие, нечто интересное и цепляющее.       Губы девы тронула легкая улыбка:       - В тебе говорит поэт. Я вижу мир, большой, но не необъятный. Он там, за этими землями. В нем живут люди, самые разные – храбрые и трусливые, красивые и безобразные, злые и приветливые. Я много их повидала. Но со временем я просто устала от них. Они мне надоели. Все они были в сущности одинаковые. Но люди искусства – поэты, музыканты, художники, существенно отличались от других. Если они жили единым вдохновением, весь мир вокруг них преображался. Однако они слишком быстро теряли интерес к жизни, к творчеству, угасали и становились в итоге обычными. И тогда я покидала их. Здесь, в моем чертоге, нет никого из них, лишь я и мои слуги. Сюда нет хода чужакам, незваным гостям. Но даже здесь пламя в сердцах приглашенных мною людей исчезало. Ты кажешься мне другим, Ланс, но я не знаю, так ли это на самом деле. Ты удивительный, но насколько тебя хватит? Не сбежишь ли ты через день, мой серебряный? Не пожелаешь ли забыть дорогу в мой край? – она испытующе посмотрела на меня.       Внутри меня что-то всколыхнулось. Да как же можно? Кто же пожелает добровольно покинуть ее, эту волшебную грезу, чудесный сон, дивное видение? Нет, ни за какие сокровища мира я не согласился бы потерять путь сюда, ведь обратной дороги наверняка не будет. Я готов весь мир бросить к ее ногам, готов целовать ее следы, лишь бы только иметь возможность видеть ее, касаться хоть кончиками пальцев ее платья, вдыхать ее нежный, пьянящий аромат, что так кружит голову и заставляет сердце биться быстрее.       - Твои слова глубоко ранят меня, моя госпожа! – обиженно воскликнул я, - Ты режешь меня без ножа ими! Я готов поклясться тебе в верности хоть на собственной крови! Ты - моя жизнь, моя радость, моя песня! Ты целый мир для меня! И ты мне не веришь!       Зал наполнился хрустальным смехом. В голубых глазах Королевны плясали веселые искорки. Отсмеявшись, она тепло посмотрела на меня:       - Я верю тебе, мой соловей, я тебе верю. Завтра будет новый день, и все будет по-другому. Сейчас иди. Тебе пора возвращаться, мой серебряный. Но мы снова увидимся завтра, я тебе обещаю, - Греза улыбнулась мне и, отступив на шаг, как и вчера слегка подула на ладонь, направив пальцы в мою сторону.       Я не хотел уходить, но что я мог против ее чар? Природа за окном, стекло, занавес, трон, стены залы смазались и поплыли, все исчезло, и я провалился во тьму, где был лишь ее нежный голос, эхом повторявший: «мой серебряный».

***

      Когда я проснулся, комнату заливал тусклый утренний свет. Я лежал в кровати, глядя в потолок, вспоминая события минувшей ночи.       Гостиница, где я снял комнату на ночь, была бедновата и довольно проста, но мне нужна была лишь кровать, тепло и относительное уединение, поэтому сошли и такие условия. К тому же, благодаря низкой популярности этого места, постояльцев здесь было немного, а значит, я мог не спешить освобождать комнату.       Чем же отличался этот мой сон от прошлого? Я узнал немного нового, но окончательно убедился, что моя Королевна – не просто девушка, живущая на краю света. Она настолько необыкновенна, что я даже засомневался, а существует ли она на самом деле?       На этот вопрос ответа у меня не было. Но даже если ее и нет, есть мои сны, и есть вдохновение, переполняющее меня изнутри. У меня вновь появились силы и желание творить, я готов был поведать всему миру о своей госпоже, да и не только о ней. Мои пальцы непроизвольно зашевелились, будто касаясь невидимых струн, а где-то в груди зарождался сильный и звучный голос.       Я поспешно вскочил, оделся, взял свои вещи, спустился вниз и расплатился за ночлег. Покинув гостиницу, я отправился бродить по городу, подыскивая лучшее место для выступления, и, в конце концов, мой выбор пал на небольшой парк с фонтаном. Все деревья в нем давно облетели, бурые листья на земле покрывал иней, фонтан отключили в связи с холодами, но было в этом покинутом пейзаже что-то, напомнившее мне суровые северные виды края Королевны. Именно поэтому я решил остановиться здесь.       Сняв перчатки и взяв в руки лютню, я заиграл. Постепенно вокруг меня начали собираться люди. Они слушали, кто-то хлопал в ладоши, кто-то подпевал, если узнавал песню, некоторые танцевали. Городской страж подошел было, чтобы прогнать меня, но я, не замолкая, отогнул ворот плаща, показывая хранителю порядка нашивку с эмблемой Гильдии. Тот сейчас же кивнул и удалился. Согласно договору между Маэстро и Королем, менестрели могли выступать почти где угодно, что было мне очень на руку.       Скользя взглядом по толпе, я выцепил вдруг одно симпатичное девичье личико в обрамлении мягких темных кудрей. Большие карие глаза чуть озорно и мягко смотрели на меня, пухлые вишневые губы весело улыбались. В общем-то, в этой горожанке не было ничего необычного. Одета она была добротно, но не роскошно, внешне – мила, но не красавица. Однако я задержался именно на ней неслучайно. Не знаю, как я это понял, но она была явно не замужем, и похоже была бы не прочь скоротать вечер в объятиях захожего певца. Казалось бы, нужно пользоваться таким случаем! Кто знает, может, она окажется достойной и приятной девушкой, возможно, я бы даже привязался к ней, женился, нарожал детишек и жил бы припеваючи со своей семьей в каком-нибудь маленьком домике, и умер бы в окружении скорбящей родни.       Да, пожалуй, такое могло бы случиться еще три дня назад. Но теперь, после встречи с Королевной, я понял, что могу забыть о простой размеренной жизни навсегда. Теперь сердце мое принадлежало лишь ей, холодной красавице из моих грез, а любая другая девушка казалась мне скучной и не вызывала и капли интереса.       В этот самый момент я осознал, что прежняя жизнь закончилась. Теперь все было по-другому. Все мое существование было подчинено единственной цели – служить ей, моей госпоже, моей прекрасной мечте. И, честно признаться, я был даже рад этому. Потому что все, что случилось до той судьбоносной встречи, давно пора бы забыть и двигаться дальше. Теперь я знаю, чего ждать и зачем жить.

***

      Остаток дня прошел как в бреду. Я что-то пел, с кем-то разговаривал, меня, кажется, пригласили играть на нескольких грядущих праздниках, и я вроде бы даже согласился. Я принимал комплименты, благодарил за похвалу, вежливо улыбался, желал здоровья чьей-то жене и процветания какому-то важному чиновнику, в общем, выполнял рутинные действия, настолько прочно отложившиеся в голове, что я выполнял их, даже не задумываясь, ибо мысли мои были поглощены предстоящей встречей с моей ненаглядной Грезой.       Сам не знаю, как дождался вечера, заплатил за комнату на ночь, благо денег сегодня я заработал более, чем достаточно, и, сгорая от нетерпения, быстро настроил лютню и лег спать.       Как и в предыдущие ночи, заснуть сумел я лишь около полуночи. Едва смежив веки, и тут же открыв их, я с радостью бросился навстречу суровым стражам с птичьими головами. Я был так рад видеть их, будто мы были давними друзьями, встретившимися после долгой разлуки.       Они все так же безучастно взирали на меня из-под масок, но в этот раз даже не подумали скрестить копья. Они лишь молча посторонились, пропуская меня.       Стремительно влетев под гулкие своды, я едва не сшиб очередную служанку, ожидавшую меня, чтоб проводить к лестнице. Сегодня это была казарка.       Испуганно отшатнувшись, она торопливо поклонилась мне и жестом пригласила следовать за собой. Не в силах ждать ни минуты, я бросился вперед, и наверняка оставил бы бедную женщину позади, если б только знал, куда идти. Но за предыдущие два визита я не успел запомнить верного пути в лабиринте переходов, подъемов и спусков, поэтому мне оставалось лишь сдерживаться, чтобы не начать поторапливать служанку, что было бы крайне невежливо с моей стороны. Но, по всей видимости, мое общество было ей настолько же в тягость, как и мне ее, поэтому она предпочла поскорее проводить меня к лестнице и, очень быстро поклонившись, моментально упорхнуть в один из коридоров. На какую-то долю секунды мне даже стало стыдно, что я вел себя с ней так непочтительно, но тут же эта мысль улетучилась, оставив место другое, заполнившей все мое сознание без остатка – «я увижу Королевну».       Сердце мое пело, когда я поднимался, перепрыгивая через несколько ступеней, спотыкаясь и едва не падая. Но вот я оказался на вершине лестницы и замер на мгновение перед массивными дверями. Задержав дыхание, внутренне трепеща, я с силой толкнул их вперед, отворяя.       Она была не одна. Вокруг суетились служанки, и я впервые услышал их голоса – и без того тихие звуки приглушались масками, но все же я сумел разобрать несколько слов. Судя по всему, говорили они о каких-то тканях.       Моя госпожа стояла в центре их кружка, подобно скале, окруженной морем. Она слегка кивала в знак согласия, или наоборот хмурила темные брови, когда отвергала предложения своих птичек. Заметив меня, она взмахнула рукой, словно крылом, отсылая служанок прочь. Те с послушным щебетом разлетелись, а красавица обратилась ко мне.       - Здравствуй, мой соловей, я ждала тебя, - негромко, но отчетливо сказала она.       Я рванулся вперед и упал на колени перед ней, схватил подол ее платья и поднес к губам. Затем, подняв голову, я заглянул в ее глаза и увидел в них молчаливое разрешение выпрямиться.       - Здравствуй и ты, моя владычица! – выдохнул я, любуясь ее безупречным лицом, - Я так скучал по тебе! Я сочинил для тебя новую песню, ты позволишь мне ее исполнить?       - Разумеется. Но сначала отдышись, ты весь запыхался. Хочешь вина или воды? – почти ласково спросила она, и мне показалось, что взгляд ее потеплел.       - Я выпил бы воды, если моя госпожа будет так добра, - отозвался я. Королевна лишь улыбнулась, взмахнула длинным, до пола, белым рукавом, и тотчас в ее руке появился резной кубок, до краев наполненный чистой холодной водой. Я осторожно принял его из ее рук и отпил.       Еще никогда простая вода не казалась мне такой вкусной. Она сковала мое горло холодом, будто я проглотил кусок льда, но одновременно подарила такое наслаждение, коего я еще никогда не испытывал.       - Благодарю тебя, владычица моего сердца, - прохрипел я, возвращая красавице кубок, который исчез так же, как и появился, по мановению рукава.       - Сейчас, если ты готов, то можешь спеть мне свою песню, я буду рада ее услышать, - Королевна отошла и мягко опустилась на подушки своего трона.       Я переместил лютню из-за спины на грудь, взял ее в руки и взял несколько аккордов, и, наконец, в мелодию медленно вплелась первая нота моего голоса: - Я пел о богах и пел о героях, О звоне клинков и кровавых битвах, Покуда сокол мой был со мною, Мне клекот его заменял молитвы. Но вот уже год, как он улетел, Его унесла колдовская метель, Милого друга похитила вьюга, Пришедшая из далеких земель. И сам не свой я с этих пор, И плачут, плачут в небе чайки. В тумане различит мой взор Лишь очи цвета горечавки…*       Внезапно дева сделала мне знак остановиться. Я, удивленный, замолчал, ожидая ее вердикта. Неужели ей не понравилось?       А моя греза тем временем поднялась со своего кресла и простерла белые руки к окну. Как по волшебству одна из створок распахнулась, и в зал влетел холодный ветер. Я поежился.       Внезапно, вглядевшись в темноту за окном, я увидел, что к нам приближается какая-то точка, все увеличивающаяся в размерах, пока, наконец, какой-то вихрь из перьев и клекота не влетел под своды зала и не налетел на меня. Лишь спустя пару мгновений я понял, что набросилось на меня.       - Среброкрылый! – воскликнул я, не веря своим глазам. Этого не могло быть! Ведь мой любимец погиб, моего крылатого друга поглотил буран! И все же вот он, живой и здоровый, сидит у меня на плече и ласково щипает меня за ухо, как в былые времена.       Я перевел изумленный взгляд на Королевну, но та лишь улыбнулась и кивком попросила продолжать.       От волнения из-за встречи с моим соколом, я позабыл все слова, что хотел спеть раньше. Я должен был восхвалять ее, мою госпожу этой песней, но все одиозные выражения улетучились у меня из головы.       «Где же ты был, друг мой? Что видел? Ах, если бы ты мог поведать мне!» - подумал я, любуясь, как Среброкрылый перебирает свои перья. И тут меня осенило. Кажется, я знал, о чем петь дальше:       -Ах, видеть бы мне глазами сокола, В воздух бы мне на крыльях сокола В той чужой соколиной стране, Да не во сне, а где-то около, Стань моей душою, птица, Дай на время ветер в крылья, Каждую ночь полет мне снится, Холодные фьорды миля за милей;*       И вновь она прервала меня. Я нехотя остановился, хотя слова в моей голове лились непрерывным потоком, и я готов был петь еще долго и многое хотел сказать.       Дева же мягко покачала головой подошла ко мне и заглянула в лицо. Она была на голову ниже, стройная и прекрасная. Пронзительная синева ее глаз будоражила меня и волновала.       - Скажи, - вдруг спросила она, - Ты и вправду хотел бы взлететь?       - Да, - не задумываясь, ответил я, - Я давно мечтал иметь крылья, чтобы подняться к звездам, туда, в темноту ночного неба. Я хочу попробовать на вкус высокий ветер и коснуться луны кончиком пера. Но этому не суждено сбыться, ты же знаешь, люди не летают, на то они и не птицы.       - Но если бы у них были крылья, они бы полетели, - с усмешкой на нежных губах возразила Королевна.       - Возможно. Но в том-то и дело, что у людей нет крыльев, и вряд ли когда-нибудь появятся. По крайней мере у тех, кто уже родился, - осторожно возразил я, не понимая, к чему она клонит.       - Не делай поспешных выводов, мой соловей, - она с хитрецой взглянула на меня, - Поговори со Среброкрылым, Ланс, я уверена, он не откажется одолжить тебе свои крылья ненадолго.       - Но… - я совсем перестал что-либо понимать. Одолжить крылья? Поговорить с соколом? О чем говорит моя госпожа и что подразумевает под своими словами?       - Просто попробуй, сделай, как я сказала и увидишь, что будет, - велела Королевна. Сейчас в ее голосе звучала настойчивая властность.       Я пожал плечами. Ну, если она так хочет… Что я теряю, в конце концов?       - Братец, что ты на это скажешь? – обратился я к другу, - Ты поделишься со мной?       К моему удивлению, сокол медленно наклонил клюв, будто соглашался.       - Он не возражает, - улыбнулась моя греза.       Среброкрылый слетел с моего плеча, и в этот самый момент Королевна махнула рукавом. Миг – и передо мной стоял мужчина в маске в виде головы сокола. На нем была накидка, подобная тем, что носили стражи, из-под нее виднелись брюки и мягкие кожаные сапоги, цветом как соколиные лапы. Но самое примечательное – к рукам его с помощью уже знакомой мне конструкции – тонких железных направляющих и прочных ремней, соединяющих между собой жесткие серые перья, крепились крылья, похожие на неизменный атрибут всех обитателей замка.       Незнакомец молча отстегнул их и подал мне. Только тогда я догадался, кто передо мной.       - Это… Среброкрылый? – едва ворочая языком от удивления, спросил я.       Моя госпожа кивнула:       - Да. И он дает тебе свои крылья. Бери же смелее, ведь это то, чего ты хотел.       Я потер руками виски. Что происходит? Не сплю ли я? Ах, ну да, разумеется сплю. В таком случае, мне вряд ли стоит о чем-то волноваться, мало ли что может произойти во сне? Лучше просто отдаться на волю судьбы и моей Королевны, и посмотреть, чем это обернется.       Сняв с себя плащ, чтоб не мешался, я одернул рукава рубашки и принялся разбираться в устройстве крыльев. Все оказалось до смешного просто – три ремня, которыми нужно зафиксировать эту конструкцию на запястье, чуть пониже локтя и на предплечье. Ремень имеет несколько отверстий, благодаря которым можно затянуть его настолько туго, насколько понадобится. Я довольно быстро справился с этой несложной задачей и выжидающе посмотрел на свою повелительницу.       Та улыбнулась краешком губ, и распахнула настежь окно.       - Подойди, Ланс, велела она, глядя вниз, на белеющие в ночной темноте луга.       Я послушно приблизился. Она чуть отошла, давая мне, как и вчера, встать впереди.       - И что мне делать теперь? – спросил я, глядя в бездонную темноту за окном.       - Лететь, - просто ответила дева.       - О чем ты, моя госпожа? Эти крылья еще не сделали меня птицей, если я прыгну, то умру, разбившись о землю, неужели ты желаешь моей смерти? – в моем голосе, кажется, прозвучало отчаяние.       Королевна приподнялась на носки, обдавая жарким дыханием мое ухо и шепнула:       - Доверься мне.       «Я идиот» - промелькнула мысль у меня в голове, - «Я определенно сумасшедший».       Но ведь она не может обманывать меня! Возможно, это испытание? Наверняка она проверяет, на что я готов для нее. Хорошо же, я докажу ей! Только бы знать - если умрешь во сне, погибнешь ли наяву?       - Моя жизнь в твоих руках, моя греза, - тихо, но решительно ответил я и сделал шаг в пустоту, раскинув руки.       Земля с ужасающей скоростью понеслась мне навстречу. В какой-то момент мне показалось, что я точно разобьюсь, но потом порыв ветра расправил мои перья, и вот я уже лечу, скользя над жесткой травой на высоте пары футов.       Поглядев на свои руки, я с удивлением обнаружил вместо них два аспидно-серых серповидных соколиных крыла.       Я снизился и теперь летел, касаясь черными кончиками маховых перьев травинок и закрытых бутонов цветов, затем вновь быстро набрал высоту. Ликующее счастье затопило меня с ног до головы. Я все еще был человеком, но одновременно и птицей – меня восхищал ветер в крыльях, но они сами несли меня по воздуху, словно бы зная, как должны повернуться, когда сложиться, а когда расправиться во всю ширину. С другой сторону, чему тут было удивляться, Среброкрылый – настоящая птица. У него внутри на уровне инстинктов заложены знания о полете, наполняющие каждую клеточку его тела. В тот момент я был бесконечно благодарен своему сапсану за эту непередаваемо прекрасную возможность летать.       Я ловил воздушные потоки, то пикируя почти до земли, а то поднимаясь до самых облаков. Внизу проплывали скалы, причудливо изогнутые фьорды, все как в тех снах, что, бывало, снились мне каждую ночь. Во мне разрасталось, заполняя всего меня, необъятное чувство свободы. Так вот что испытывает птица каждый день, каждое мгновение, проведенное в воздухе. О, сколько бы я отдал, чтобы чувствовать эту необычайную легкость чаще!       У меня было такое ощущение, что весь мир сейчас принадлежит мне. Я перевернулся на спину и вытянул правую руку-крыло вверх, пытаясь кончиком пера достать круглую серебряную луну. Разумеется, я тут же начал падать, но легко привел себя в прежнее положение и вновь воспарил. Наверное, наяву это было бы куда сложнее, может быть, даже невозможно, но в этом сне я мог то, о чем и помыслить не смел. Казалось, в целом мире есть только я и бесконечное ночное небо. Из моей груди вырвался счастливый крик, чем-то напоминающий соколиный. Я летел, и уже один этот факт затоплял все мое естество безумной, невероятной радостью.       Однако ничто не длится вечно. Сумрак ночи начал постепенно рассеиваться, и я понял, что скоро займется заря. Казалось ли мне, или ночи в этом краю были слишком короткими?       «Возвращайся, мой серебряный!» - услышал я тихий голос Королевны, донесенный свежим ветром.       Мне пришлось развернуться и лететь обратно к замку, четко вырисовывавшемуся на фоне луны.       Моя госпожа ждала меня там, стоя у распахнутого настежь окна. Позади безмолвным истуканом замер Среброкрылый. Весь вид его выражал покорность и смирение.       Я спланировал вниз, влетел в зал и тут же руки мои вновь приобрели обычный вид – появились пальцы, кисти, ладони, а крылья снова стали просто необычным украшением. Я осторожно отстегнул их и протянул обратно соколу. Сапсан молча принял их, и когда надел, тотчас обратился птицей и вспорхнул мне на плечо.       Я обернулся к Королевне.       - Скажи, мой соловей, тебе понравился твой полет? – спросила она, испытующе глядя на меня.       - О, моя госпожа, да разве можно сказать об этом чуде – понравилось?       Впервые в жизни мне не хватает слов, чтобы выразить свои чувства! – горячо воскликнул я и не солгал. Я был настолько счастлив, что не мог передать, что именно испытал там, в небесах. Кажется, никогда не смогу. Что ж, пусть это останется тайной, нашим маленьким секретом – моим, и этой ночи.       Мне совсем не хотелось расставаться с крыльями, но я понимал, что не имею права владеть ими, они по праву рождения принадлежат моему пернатому другу, и я не смею у него их отнимать, особенно после всего, что он пережил по моей вине.       Еще более я не желал просыпаться, но Королевна, не желая слушать моих возражений, заявила, что мне пора возвращаться в мир реальный. Вот только она не знала, что за эти три ночи ее холодный край, укрытый бесснежной зимою, казался мне более реальным, чем тот, где я прожил всю свою жизнь.

***

      Весь следующий день я провел словно в тумане. Все события его начисто стерлись из моей памяти. С кем я разговаривал? Где был? Что делал? Увы, я был не в силах ответить ни на один из этих вопросов, даже если бы захотел.       Выпал я из этого забытья лишь под вечер, когда обнаружил себя сидящим с пером в руках и вдохновенно переправляющим какие-то строки на листке бумаги пред собой. Я зачеркивал, заливал чернилами одно слово, писал над ним, под, сбоку другое, жонглировал фразами, как балаганщик яблоками, но все равно не мог добиться совершенства. У меня никак не получалось точно описать ощущения полета, замирание сердца в груди, упругое сопротивление воздуха и пламя в сердце, что разгоралось каждый раз, когда я смотрел на свою госпожу.       Что творила со мной эта дева с глазами цвета горечавки! Меня бросало то в жар, то в холод при одном лишь взгляде на нее. Я ни разу не прикоснулся к ней, и ее тонкие пальцы не дотрагивались до моего тела, но слова, что она произносила, будоражили меня сильнее любых касаний. Порой мне казалось, что сердце мое вот-вот прожжет мне грудь и выскочит на холодный каменный пол к ее ногам. И даже если она решила бы наступить на него и раздавить, эта боль была бы сладостней самой нежной ласки!       Кажется, я сходил с ума. Ну как, как я мог настолько сильно обожать эту странную грезу? Я влюбился в мечту, образ, идеал, который сам себе создал! Но эта ледяная маска начала трескаться и из-под нее проглядывала живая, настоящая девушка. Гордая, необыкновенная, волшебная и удивительная, но живая, а не фантомная, не иллюзорная. Как я к этому относился? Сложно сказать. С одной стороны, именно этого я и желал, чтобы она стала ближе ко мне, чуть доступнее, чтобы я мог узнать ее ближе. С другой - я боялся, что ее настоящее лицо будет совсем не таким, как я себе представлял. Нет ничего больнее крушения мечты, свержения идеала. Как жить в обломках грез? Что ж, у меня в запасе было еще четыре ночи. Наверное, к седьмой все окончательно прояснится. Пока же мне оставалось лишь с надеждой смотреть в ближайшее будущее и ждать наступления ночи.

***

      Сегодня все было как-то иначе. Над замком нависла густая, чернильная темнота, из-за чего все строение выглядело как неясная сера груда. Небо затянуло плотными сизыми тучами, из которых падал не то снег, не то дождь. Холодный ветер свирепствовал еще сильнее, выстужая каждую клеточку тела, выдувая остатки тепла, не оставляя мне ни крохи.       Орлиные стражи при таком освещении казалась суровыми и даже жуткими. Одинокий лунный луч, пробившийся сквозь тучи, зловеще отразился от сияющих наконечников копий. Я поежился, но дождался, пока меня пропустят.       В этот раз я не летел впереди своей проводницы, несмотря на то, что по-прежнему жаждал увидеть Королевну также сильно, как и в ночи до этой.       Она ждала меня в зале, сидя на своем троне, за шелковым занавесом. Сегодня материя была желтой, цвета чайной розы, по которой в золотую бесконечность стремились белоснежные журавли с длинными ногами.       При виде меня, моя госпожа встала и вышла мне навстречу. Показалось ли мне, или она сдержала порыв ускорить шаг? Возможно. Но ни один мускул не дрогнул на ее прелестном лице, ничем не выдала она своего волнения, лишь бездонные морские глаза сияли, будто две звезды.       Мы замерли в шаге друг от друга. Никто из нас не собирался сокращать расстояние между нами. Я низко поклонился и поцеловал край ее рукава. Конечно, куда больше мне хотелось бы прижать к губам ее изящную нежную руку, но я не смел и помыслить о такой дерзости. Королевна благосклонно улыбнулась мне.       - Сыграй для меня, мой серебряный! – попросила она, неотрывно глядя мне в глаза.       - Как пожелаешь, владычица моей души! – поклонился я, и, привычным движением беря в руки инструмент, вновь висевший у меня за спиной, заиграл.       Я пел что-то нежное, тягучее, о любви и о смерти, печальное, но все же светлое. Это была старая баллада, сочиненная мной еще во время учебы в гильдии. Я написал ее, вдохновленный историей о древнем музыканте, отправившемся в царство мертвых за своей возлюбленной. Я пел о его чувствах, его храбрости, тоске по милой сердцу деве, о его нежелании жить без нее, ведь мир, в котором ее нет – пустой и бессмысленный. Пел я и о его отчаянии, когда он, выводя душу любимой из подземного царства, обернулся, чтобы взглянуть, идет ли она за ним. Разумеется, этого делать было никак нельзя, таково было условие договора с царем мертвых. Нарушив основное правило, он навеки потерял свою ненаглядную, а вместе с ней – желание жить.       Моя госпожа слушала меня молча, лишь тихо прохаживаясь вдоль окон. Где-то там, в тяжелых тучах, мелькала молния, разрезая небо на неровные куски.       Закончив песню, я взглянул туда. И вдруг почувствовал неудержимую тягу к небесам. Мне вдруг захотелось прямо сейчас разбежаться и броситься, очертя голову, туда, в центр бушующей грозы. Но у меня не было крыльев.       Словно подслушав мои мысли, невесть откуда на мое плечо с тихим клекотом опустился Среброкрылый.       - Здравствуй, друг, - улыбнулся я, ласково почесывая его перышки. Тот отозвался тихим свистом. Затем сапсан взглянул круглым золотым глазом на Королевну.       Выслушав его, она покачала головой:       - Это слишком рискованно, лететь в такую непогоду – самоубийство.       - Что он говорит тебе? – тотчас заинтересовался я.       - Он хочет вновь дать тебе свои крылья, так как чувствует твое непреодолимое желание полета. Но летать в грозу опасно, ты и сам знаешь, - перевела она.       - О, прошу, не лишай меня этой возможности, моя добрая госпожа! Я так хочу снова подняться в небо! Умоляю тебя, позволь мне! – торопливо возразил я.       - Ланс, ты можешь погибнуть! – тихо, но твердо сказала Королевна.       - Давай полетим вместе, моя прекрасная госпожа! Я прошу тебя, летим со мной! Я хочу разделить этот полет, эту бурю и эту ночь с тобой! – сам не знаю, откуда брались у меня такие дерзкие слова, как смел я ослушаться ее, но в тот момент все внутри меня протестующе закричало, давая понять, что душа моя не вынесет запрета.       Несколько бесконечно долгих и мучительных мгновений она смотрела на меня, а затем, наконец, кивнула.       Дева несколько раз громко хлопнула в ладоши, подзывая служанок. Те, будто только того и ждали, тотчас засуетились подле нее.       - Принесите мои крылья, - велела она. Стайка птичек тотчас упорхнула прочь из зала, чтобы через минуту вернуться с небольшим ларчиком из золотистого дерева, инкрустированным перламутром. Королевна откинула крышку.       Там, внутри, на мягкой шелковой подушечке лежали белоснежно-серебристые перья, сияющие на свету. Почему-то я даже не сомневался, что они будут именно такими. Сперва мне показалось, что моя мечта – белая голубка, но, приглядевшись, я понял, что это не так. Перья были другими – жестче, длиннее и больше, явно принадлежали более крупной птице. И тогда я сразу вспомнил о другой птице, цвета чистого снега – полярной чайке. Даже удивительно, почему эта птица не стала символом невинности и красоты. Достаточно посмотреть на то, как стремительно она пикирует к воде, как ловит свою добычу, как сверкает ее оперенье, чтоб полюбить ее раз и навсегда, чтоб до конца своих дней восхищаться ею.       Моя госпожа не спешила прикреплять крылья к рукам. Она в нерешительности стояла, созерцая эту красоту, затем неуверенно провела по ней белоснежным пальчиком.       Видя ее сомнения, я решил подтолкнуть ее к согласию, поэтому запел на вчерашний мотив:       -Просыпайся, Королевна, Надевай-ка оперенье. Полетим с тобой в ненастье, Тонок лед твоих запястий; Шелком - твои рукава, Королевна, Ясным золотом - вышиты перья, Я смеюсь и взмываю в небо, Я и сам в себя не верю.*       Она обернулась и наградила меня долгим взглядом, словно раздумывая, действительно ли я так желаю этого.       Затем, вздохнув, она дала знак служанкам, которые тотчас бросились оперять ее руки, закатав просторные шелковые рукава. Впервые я увидел ее локти, плечи – белоснежные, ровные и прекрасные. У меня перехватило дыхание.       Когда сборы были закончены, она подошла ко мне и взглядом поинтересовалась, готов ли я. Получив утвердительный кивок, она первая подошла к услужливо распахнутому ее птичками окну и, с силой взмахнув руками, вылетела в ночь.       Я едва не забыл прыгнуть за ней следом, залюбовавшись грациозными движениями, полными изящества и достоинства. Белые крылья так необычайно шли ей! Несмотря на то, что и одеяние, и кожа, и перья ее были очень светлыми, она совсем не выглядела бледной. Скорее, моя госпожа напоминала снежную статую, мраморное изваяние, все удаляющееся от меня.       Ветер трепал волосы, швыряя их мне в лицо, рукава и штанины надувались воздухом, будто паруса. Молния сверкала совсем близко, казалось, в следующий раз она поразит меня, но я упорно летел вперед, в самое чрево грозы. Королевна обернулась ко мне. Боже милостивый, она была еще прекрасней, чем обычно! Светлые волосы ее выбились из сложной прически, и теперь отдельные пряди свободно реяли на ветру. В глазах горел какой-то незнакомый мне доселе огонь, вспыхивая где-то в самой глубине и отражаясь на поверхности. На бледных скулах играл румянец, а на губах плясала странная, даже слегка пугающая улыбка. Она звонко рассмеялась, и смех этот, подхваченный ветром, стрелой пронзил тяжелый небосвод. Из порванных туч стеной хлынул дождь. Но моей госпоже все было нипочем.       - Вперед, мой соловей, смелее, за мной, - велела она, устремляясь все дальше и дальше в эпицентр бури. Я рванулся следом. В этот момент вблизи вновь полыхнула молния, осветив лицо девы. Какой же живой она была в этот момент! Кажется, именно тогда с нее спала обычная маска холодного безразличия и надменного спокойствия. Наконец-то я видел в ней что-то иное. Но это иное завораживало и пугало одновременно. Было в этой улыбке, в этом горящем взоре что-то демоническое, жуткое, и восхитительное.       Мы забрались довольно далеко. Я потерял из виду замок, вверху, внизу, со всех сторон было лишь удивительное небо, игравшее сотней разных красок. Темно-синее, пурпурное, лиловое, фиолетовое, иссиня-черное, цвета перетекали друг в друга, сливались, играли, менялись, завораживая и увлекая.       Королевна подлетела ко мне, заглянула в лицо. Мы закружились друг с другом, словно исполняя причудливый танец. Это был настоящий язык тела, каждое движение головы, плеча, крыла, ноги, корпуса, каждый жест нес в себе некое зашифрованное сообщение. Не слово, не звук, не фраза, но целое послание.       Она провела кончиком пера по моей щеке. Я вздрогнул, судорожно вдохнул, и, преисполненный счастья, взмыл ввысь. Я поднимался и поднимался, но вдруг мне стало удивительно холодно, что-то незримое потянуло меня вниз. Я попытался сопротивляться, но заметил, что перья оледенели и смерзлись. Крылья отказывались работать в полную силу. Мою спину будто пронзил невидимый гарпун, я в последний раз изогнулся, подставив живот пробивающейся сквозь тучи луне, и камнем полетел вниз, сложив крылья.       Я не испугался. Может быть не успел, а может, просто не смог. Я ощутил лишь холодок внутри, почувствовал, как стремительно приближается земля. Закрыв глаза, я приготовился к неизбежному.       Но вдруг меня подхватила неведомая сила и увлекла вверх. Разлепив тяжелые веки, я увидел перед собой обеспокоенное лицо своей госпожи, искаженное страхом и волнением.       - Глупец! Ты едва не повторил судьбу Икара, только он подлетел к солнцу, а ты к луне! – звенящим от злости голосом воскликнула она. Переведя дыхание, Королевна продолжила, уже более спокойным тоном, - Ты наивен, если думаешь, что луна так просто сдастся тебе. Она далеко не такая кроткая, как кажется. Не доверяй этой чаровнице, пока не будешь уверен, что она тебя не обманет, иначе – пропадешь, - предостерегла она.       - Что? То есть… луна – живая? – оторопело выдавил я, плохо понимая происходящее.       - И да, и нет, - ответила дева, - Она просто луна и этим все сказано. К ней нужен особый подход, она подобна кошке – с виду ласковая и доверчивая, но на самом деле подставляется тебе только чтобы вонзить в тебя свои когти.       - Ты научишь меня, как обращаться с ней? – сорвался с моего языка вопрос прежде, чем я успел его как следует обдумать.       Королевна приподняла темную бровь:       - Может быть. Если ты не разобьешься раньше.       - Да, почему я не упал? – спросил я, наконец, то, что нужно было узнать с самого начала.       - Мне еще нужны твои песни, мой серебряный, а твоему соколу – его крылья, - туманно откликнулась она, и я понял, что, вероятно, уцелел благодаря ее магии или как там называлась эта ворожба.       - Благодарю тебя, моя госпожа! Прости, если заставил тебя волноваться, я не хотел этого, - смиренно поклонился я, хлопая крыльями. Я и сам не заметил, как вновь заработал ими, а она перестала меня поддерживать.       Мы по-прежнему висели в воздухе, но после случившегося Королевна была настроена на немедленное возвращение. Мне ужасно хотелось полетать еще, но я не посмел даже заикнуться об этом, видя, какой непреклонностью полны все ее движения.       Каким-то чудом она знала, куда именно лететь. Я понятия не имел, где остался замок, но владычица моего сердца уверенно двигалась в одном направлении, и мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ней.       Едва мы приземлились в зале, и я вернул крылья своему сапсану, Королевна повернулась ко мне, и, даже не сняв оперенья, подула на руку, отправляя меня обратно в реальность. Я даже не успел с ней попрощаться!

***

      Я не заметил, как пролетело два дня. Разделяющие их ночи, пятая и шестая, слились для меня в одну. Когда я вернулся в дальний зимний край, поднялся по сверкающим ступеням и вошел в просторный зал, моя госпожа была спокойна и неколебима как всегда. Она поднялась мне навстречу, простирая изящные руки. На ней было новое платье, нежно-голубого с серебристым отливом цвета, но рукава остались прежними – белоснежными и длинными до самого пола.       Я преклонил пред ней колени и поцеловал край платья.       - Здравствуй, мой серебряный, - приветствовала меня она. Ее глаза вновь сияли, в них не было и тени вчерашнего гнева и тревоги.       - Здравствуй, моя повелительница, - прошептал я, в очередной раз любуясь ею.       - Ты устал за день? – поинтересовалась она, поднося мне кубок, как в первые ночи.       - Благодарю тебя за твое великодушие! – откликнулся я, делая глоток. Горячее вино словно смешалось с кровью в моих жилах. Я сразу же почувствовал прилив сил, желания играть и петь лишь для нее.       Снова инструмент в моих руках, снова она замерла в ожидании, и опять звуки моего голоса постепенно наполняют, кажется, весь замок, эхом отдаваясь в каменных сводах.       -В странном танце тени сплелись, Рвутся искры в бездонную высь. Ветер треплет пламя костра, И прощаться с прошлым пора. Звезды гаснут, как гаснут минуты, Белый снег сеть из звезд запутал, Истончается старого нить, Двери новому время открыть…       Почему-то в последнее время я все чаще вспоминал свои давние песни, хотя сочинил немало новых. Но все они были посвящены моей ненаглядной Королевне, а ей, наверняка, осточертели все эти серенады, ведь она слышала их множество раз. А мои старые баллады были сочинены в пору юности, когда я еще учился в Гильдии или когда только закончил ее и верил, что мир – светлый и добрый, что люди, совершающие неверные поступки, просто заблуждаются, что их можно исцелить и наставить на путь истинный. Каким же глупым я тогда был! Но те стихи и та музыка, что я писал тогда, мне нравились до сих пор. Вероятно, нравились они и моей госпоже, потому что слушала она с интересом.       Как бы мне хотелось когда-нибудь станцевать с ней! Но я не знал ни одного танца, в котором партнеры не касались бы друг друга, а в моем случае можно было рассчитывать только на нечто подобное. Я бы никогда не осмелился дотронуться до нее даже пальцем. Слишком недоступной и отстраненной она была. Даже когда в глазах ее читались отголоски скрываемой нежности, я сомневался, а не кажется ли это мне? Да я до сих пор даже имени ее не знаю! А она даже и не подумала мне его назвать. Я не знаю о ней почти ничего, кроме того, что она живет в этом замке в уединении давно, умеет летать, превращая странное украшение в настоящие крылья, кажется, любит птиц, музыку. Она иногда приглашает сюда менестрелей вроде меня, которые развлекают ее, но быстро надоедают. А что еще? Кто она такая?       Почему-то я не мог задать ей напрямую все мучившие меня вопросы. Я несколько раз порывался это сделать, но робел, бледнел, язык прилипал к нёбу и в результате я не мог выдавить из себя ни звука. Зато ей расспросы не требовались – она все прекрасно обо мне знала. Она следила за мной, вот только я не знаю, насколько долго. Она была знакома с маэстро Ксандром, но он никогда не упоминал о ней.       Кто же ты такая, моя прекрасная греза? Моя мечта, мой свет, моя песня. Какая ты? Как ты заставила меня потерять от себя голову? Как приворожила? Почему каждый день для меня проплывает как в тумане? Я только и жду ночи, чтобы вновь увидеть тебя, но зачем? О, если б я только знал! Мы знакомы так мало, но я готов положить к твоим ногам свою жизнь. Разве это нормально? Разве такое должно случаться с обычными людьми? Почему из всех ты выбрала именно меня? И что будет, когда закончится седьмая ночь? Ты осыплешь меня треугольными монетами, которым я все еще не нашел применения? Да разве денег я хочу от тебя?       Ты платишь за песню полной луною, как иные платят звонкой монетой, - промелькнуло у меня в голове. Еще строки для той самой песни, единственной, из всех, посвященных ей, которая отражала мои истинные чувства.       Эта долгая ночь с промелькнувшим где-то посередине днем, закончилась слишком быстро. Королевна заметила мое состояние и тихо спросила:       - Что гложет тебя, мой соловей? - она заглянула мне в лицо, пытаясь прочесть меня как книгу, но я оставался непроницаем, - Тебя что-то тревожит, мой серебряный? – продолжала расспрашивать она.       - Кажется, я потратил слишком много сил днем, - уклончиво отозвался я, - Что еще сыграть для тебя, моя госпожа?       - Не нужно, Ланс, тебе требуется отдых, - возразила она, протягивая мне чашу, но я, даже не глянув на содержимое, отказался:       - Благодарю тебя за щедрость, но я не хочу пить.       Она вздохнула. Ее прекрасные глаза потемнели от волнения.       - Тогда я отпускаю тебя. Иди, выспись как следует, мой соловей. Вероятно, мои сны не дают тебе столько энергии, сколько может дать полноценный ночной отдых. Мы увидимся завтра, - пресекла она мои попытки вставить хоть слово, - До свидания, мой серебряный!       Все привычно смешалось перед глазами, и я провалился в глубокий сон без сновидений. Последним, что я видел, было ее опечаленное лицо, поникшие плечи и задумчивый взгляд. Сердце мое сжалось, я хотел было рвануться к ней, но не успел. Видение ускользнуло от меня, и я забылся.

***

      Седьмой день я провел в глубочайших раздумьях. Я все размышлял над своими чувствами к этой странной деве, что живет в зимнем краю холодных северных ветров. Какой была моя жизнь до встречи с нею? Я был потерян, несчастен, устал от жизни и не желал больше ничего. Но, быть может, в этом и заключалась ее роль в моей жизни – дать мне новый свет, желание творить, вдохновение?       Ведь нельзя назвать любовью то, что я испытывал к ней. Любовь – она же взаимна, ведь так? Ведь в любви оба дарят друг другу сердца, открывают души, доверяют. Или я что-то не так понимаю? В моем представлении любовь совсем другая, а это… даже не страсть, не жгучее желание, пожирающее тело изнутри, нет! Это безграничное восхищение, трепет, обмирание, но не любовь! Ну конечно же! Но почему тогда стоит мне подумать о том, что сегодня моя последняя ночь, которую я проведу в чудесном замке, что стерегут орлы с человеческими телами, мне становится так тоскливо? Кто же может развеять мои сомнения? Кто даст совет? Идти в церковь с этим вопросом бесполезно, а может и опасно. Меня сочтут буйнопомешанным еретиком и сожгут на костре во имя очищения. Нет, лучше я пойду к такому же не признаваемому святыми отцами, но от этого не менее знающему человеку – к колдуну. Наверняка он сможет помочь мне.

***

      Нужный дом я нашел быстро. В городе все знали, где найти этого шамана, да и он сам не скрывался слишком рьяно. Церковь его не одобряла, но до поры до времени не трогала. Он отвечал тем же.       Я постучался в добротную дубовую дверь, обитую железом. Кажется, колдун неплохо зарабатывал.       - Кого там принесло? – раздался хриплый старческий голос. Дверь отворилась и передо мной возник тощий, словно скелет, обтянутый кожей, необычайно высокий старик. Его живые болотно-зеленые глаза внимательно оглядывали меня.       - Мое имя Ланс Россиньоль. Я пришел, потому что только вы можете мне помочь, - почтительно ответил я.       - В самом деле? – недоверчиво прищурился шаман.       - Думаю, да. Видите ли, меня посещают странные сны… - не успел я договорить, как проворный старикашка схватил меня за руку и втянул в дом, плотно захлопнув дверь.       - Тише! Не на улице! – зашипел он на меня.       Я покорно кивнул и огляделся. Почему-то меня огорчила обстановка его дома. Мне представлялось, что обитель колдуна полна зловещего дыма, по стенам развешаны сушеные ящерицы, змеи, коренья. В банках повсюду должны покоиться жабьи бородавки, слюна горгульи, клыки вампира, драконья чешуя и так далее. Но ничего подобного я не увидел. Обычные стены, задрапированные коврами, у дальней стены длинный прямоугольный стол и три стула. В углу притулился кособокий шкафчик, слева от него – софа. В общем, все как у простых людей. Не было видно даже закопченного котла для варки зелий. Меня это немного разочаровало, но я вовремя вспомнил, зачем пришел. Не дожидаясь разрешения, я опустился на стул.       - Рассказывай, - велел старик, садясь напротив.       Я вкратце пересказал ему события прошедших ночей. Он слушал меня очень внимательно, не перебивая, лишь хмурился, отчего сетка морщин на его желтом исхудавшем лице становилась еще гуще, и задумчиво кивал.       - Так чего ты от меня хочешь? – поинтересовался он в конце моего рассказа.       - Я хочу знать, что мне делать, - просто ответил я, с надеждой вглядываясь в его лицо, похожее на сушеную редьку.       - Этого я не могу тебе сказать. Нельзя принимать решения за человека. Это твоя жизнь, тебе и делать выбор. Я свое уже отжил. Все, что в моих силах – дать тебе совет: решай, хочешь ли ты вновь увидеть эту девушку, хочешь ли ты продолжать эти сны? Если нет, у меня есть средство, чтоб от них избавиться раз и навсегда. Оно сделает твой разум недоступным для чьего бы то ни было проникновения, но помни – назад дороги не будет. Такие как она не прощают предательств. – проскрипел он, внимательно изучая меня взглядом.       Я задумался. Хотел ли я прекращения своих ночных видений? Ведь я жил лишь ими, от ночи до ночи, не замечая летящих дней. Так нельзя. Все-таки я – реален, а она – плод моей разыгравшейся фантазии, не более.       Но разве я не был рад этим снам? Разумеется да. Однако за прошедшие шесть ночей я увидел в ней то, чего так боялся – в холодной и отстраненной красавице стали проступать черты обычной девушки. Она могла бояться, тревожиться, волноваться, могла испытывать симпатию. Ее безразличие, так покорившее меня в первую ночь, растаяло как дым.       Хотя… что если она – моя судьба? Моя истинная любовь, мое предназначение? Вдруг она открылась лишь мне, доверилась. Могу ли я оставить ее?       Но что чувствует она ко мне на самом деле? Я ведь так и не набрался смелости задать ей этот вопрос. Вдруг она просто играет со мной, вдруг все эти эмоции – подделка? А я, как глупая рыбешка, клюнул на ее приманку, сам насадился на крючок, и у меня есть последний шанс с него спрыгнуть.       А вдруг это не так? Но тогда кто знает, может, на седьмую ночь она откроется мне, а я ей, и что потом? Вдруг я больше никогда не проснусь? Что если я болен, и каждую ночь брежу? Тогда если я не пожелаю возвращаться в мир реальный, я рискую попросту умереть.       Как же все сложно и запутанно! Что же делать? Я разрывался надвое. Одна часть меня безумно хотела остаться с ней навсегда, забыть о существовании этого мира, поселиться навек в том холодном краю, земле туманов и ветров, царстве фьордов.       Другая же – мечтала избавиться от этого наваждения, сбросить оковы странных снов, требовала жить реальной жизнью, перестать сходить с ума по, наверняка, несуществующей девушке, и забыть о ней.       Какой из них верить?       Хватит. Решения в таких вопросах нельзя принимать сердцем. Нужно подумать трезво, оценить ситуацию. Кто она для меня? По сути – никто. Может, она уже замужем, а я тешу себя напрасными надеждами. Или может, Королевна – лишь моя разыгравшаяся фантазия, а я и рад в нее верить. Скорее всего, так и есть. Потому никогда в жизни своей я не слышал о подобных краях, об отдаленных замках и о крылатых девах, что танцуют в грозу. Как можно принимать весь этот бред за чистую монету? Ведь очевидно, что все это слишком сумбурно, странно и необъяснимо, чтобы быть правдой. Как вообще может существовать такая женщина, что живет в уединении от всех, на мили кругом нет ни одной деревушки, из которой в замок поставлялись бы продукты, у самого замка нет ни двора, ни крепостной стены, ни рва. Негде держать животных, негде выращивать овощи, неоткуда брать материал для одежды. Не может быть на свете таких мест.       С каждой секундой моя уверенность лишь крепла. Почему я вижу ее лишь во снах? Не потому ли, что нигде больше в целом свете я не встречу этой девы? А что до треугольных монет… мало ли где я их взял. Возможно, я просто сам не помню. Точно! Наверняка я просто болен. Вот и вся причина моих дневных провалов в памяти, моего странного самочувствия, напряженного ожидания ночи. Просто во сне мне становится чуть легче. А днем я наверняка мог совершить что угодно, любой странный поступок. Так ко мне попали монеты. Может, кто-то мне их дал, а может, я даже украл их!       Королевна же – лишь порождение моего воспаленного воображения. Картинка, подкинутая моим больным сознанием, чтобы облегчить мои страдания. В таком случае, я просто обязан избавиться от этих сновидений ради своего будущего. А этот колдун поможет мне исцелиться. Он понимает, что я болен, поэтому не разубеждает меня в реальности моих грез. Но я, наконец, разобрался, а значит, я уже сделал первый шаг к выздоровлению. Теперь дело за малым.       Убедив себя, я, преисполненный решимостью, заявил:       -Помоги мне, добрый человек. Я больше не хочу жить снами.       - Ты уверен? – хитро покосился на меня колдун, но, получив вместо ответа решительный кивок, разом посерьезнел. Он открыл свой старый шкафчик, покопался там, и достал какую-то склянку с нежно-фиолетовой жидкостью.       - Выпей, - велел он, подвигая бутылек ко мне.       Я откупорил его и опасливо понюхал. Пахло чем-то отдаленно напоминающим сливу.       - Не бойся, не отравлено, - фыркнул шаман, наблюдая за моей реакцией.       Я поднял пузырек, поднес ко рту и залпом выпил. Жидкость оказалась безвкусной, как простая вода, так что у меня закралось опасение – не обманул ли меня старик?       Но спустя пару минут, у меня закружилась голова. Ничего необычного, однако я списал это на эффект от зелья. Кружилась она несильно, так что я вполне смог поблагодарить шамана и добраться до гостиницы, где остановился. Добредя до кровати в своей комнате, я упал на нее и долго лежал, размышляя обо всем, что сейчас произошло. Я сделал правильный выбор. Маэстро бы мною гордился.       В эту ночь я не видел никаких снов, а просто крепко и спокойно спал.

***

      Потянулись дни. Сперва я был несказанно горд собой, ведь я герой, я поборол соблазн, теперь я свободен и счастлив. Но уже на следующий вечер я, забывшись, с нетерпением ждал ночи. Наутро я был глубоко разочарован.       Королевна ко мне так и не пришла. Я не встретил ее ни на следующую ночь, ни после. Все было как всегда – день, заработки, выступления. Ночью же я засыпал с тайной надеждой увидеть свою госпожу, но этого так и не происходило. Порой я начинал сомневаться – а было ли это вообще? Но мешочек, полный треугольных монет, служил весомым опровержением этому.       Прошла неделя, месяц, другой. Я затосковал. Внутри меня словно образовалась пустота, растущая с каждым днем. Все мои мысли были там, в неведомом краю, где в своих покоях в окружении птицеголовых служанок ждет меня Королевна. Впрочем, ждет ли? Что она подумала, когда я не явился к ней в последнюю ночь? Огорчилась ли? Или ей все равно? Но потом я вспоминал ее встревоженный взгляд, заботливо протягиваемый кубок, и мне становилось стыдно за такие ужасные мысли.       Боже милостивый, прости меня, но я обрел другую веру. Моим новым идолом стала она, прекрасная и далекая. Ах, вот бы вновь увидеть ее!       В конце концов, я начал сожалеть о том, что натворил. Что я наделал! Как я мог отринуть ее? Ведь она… любила меня? По крайней мере, я не был ей безразличен, оно дорожила мной! А я взял и предал ее, бросил, сбежал, как трус, испугавшись собственных чувств. Мужчина называется! Герой! Нашел, чем гордиться! Жалкий идиот, слабак, тряпка! Как я мог быть таким мерзавцем?       Я должен все вернуть, должен упасть перед ней ниц и умолять, умолять о прощении! Но когда я пришел к колдуну, он прогнал меня прочь, заявив, что я свой выбор сделал. К тому же он велел мне больше не появляться на пороге его дома, иначе он натравит на меня стражу.       Да я и сам понимал, что это не лучшее решение. С того времени во мне зрела мысль, что, возможно, мои сны не были такими уж нереальными. Я посетил менялу на монетном дворе, и каково же было мое удивление, когда он сказал, что ему доводилось видеть такие монеты. Они были в обиходе в одной из северных стран, названия которой он хоть убей не помнил. В пересчете на наши деньги выходила просто баснословно огромная сумма. Только мне она была не нужна. Я узнал все, что хотел.       Обменяв-таки несколько монет, я стал собираться в дорогу. Купил самые точные карты, хотел было нанять корабль, но зимой в том направлении суда не шли, а ждать до весны я не мог. Мое сердце разрывалось от тоски и муки, ночами я глотал горькие слезы, представляя светлый лик возлюбленной.       Поэтому я отправился в пешее путешествие. Вот уже год я странствую в поисках той далекой страны, того дальнего края, укрытого зимою, где осталось мое сердце. Мой добрый друг, я полагаю, ты о нем и не слышал? Что ж, очень жаль, но я и не надеялся на положительный ответ. О, не беспокойся, я не разочарован. Я найду его, рано или поздно, не сомневайся в этом. И почему-то я верю, что когда я туда приду, моя Королевна будет ждать меня.       Прошу, если ты истинно верующий, помолись за меня. Если же в твоем сердце, как и в моем, давно установилась власть другого божества, то просто пожелай мне удачи.       Благодарю тебя за компанию и за то, что дал погреться у твоего костра. Скоро займется заря, я отнял у тебя всю ночь. Прошу простить меня, я не думал, что моя печальная история займет столько времени. Мне пора отправляться в путь. Еще раз спасибо тебе за все. Пожалуйста, верь в меня, - с этими словами менестрель поднялся, отряхнул плащ, повесил за спину лютню, и, почтительно поклонившись, растворился в лесу. Возможно, у него еще все получится, а быть может и нет, кто знает. Судьба вертит свое колесо, прядет свою нить, сплетая жизней человеческих узор. И можем ли мы знать, дано ли слиться вновь двум ниточкам, стремящимся в любовь.