Первый снег

      Белые пушистые хлопья кружили в морозном воздухе, пропитанном запахами каких-то растений. Легкий ветерок лениво играл с опавшими листьями, гоняя их по земле, унося в непроглядную тьму зимней ночи. Невидимая в вышине птичка, прыгая по веткам, напевала одну ей известную мелодию, разрывая холодную тишь.       Куникида, чей короткий отпуск выпал как раз на эту волшебную пору, сидел на скамье в парке и читал «Идеал». Книжка была открыта на записях о лучших характерах и обликах для девушек и юношей. Парень не знал почему, но отчего-то так хотелось перечитать именно этот раздел.       — Скучаешь?       Такой озорной голос мог принадлежать только Дазаю. Он расположился на толстой ветке устремившегося к звездам дерева и складывал порванную веревку. После парень перекинул её через плечо и вздохнул с едва уловимой грустью.       Куникида взглянул на напарника поверх очков и невольно поджал потрескавшиеся от холода губы.       — Да не особо. А разве ты не должен был быть на задании с Ацуши?       Дазай соскочил на землю и широко улыбнулся.       — Мы уже давно вернулись. Тот преступник оказался таким мазилой. Он трижды стрелял в меня и так и не попал! Вот думал, что судьба улыбнется мне в этом чудном парке. Но увы… — объяснил парень, озираясь по сторонам.       Он чуть ежился от холода, что ласкал кожу сквозь рукава рубашки. Пальто его почему-то отсутствовало. На лице Дазая однако не было ни одной отрицательной эмоции, словно мороз был ему в радость. Парень широко улыбался, его глаза радостно поблескивали в тусклом свете недалекого фонаря.       Куникида поправил очки отточенным жестом и спрятал книжку во внутренний карман. Читать при Дазае все равно не было смысла. Отвлечет или подшутит, как обычно.       — Ты замерзнешь. Ходить в столь легкой одежде зимой не очень разумно, — спокойно предупредил Куникида, окинув напарника взглядом.       — Может, заболею и умру, — мечтательно изрек тот, прикрывая глаза.       Куникида тяжело вздохнул. Во всем его существе не хватало злобы на замашки друга. Хотелось бесконечно кричать на него, трясти так, чтобы выбить все мысли о смерти. Хотя последнее время Куникида заметил, что на насилие Дазай реагирует еще более ярыми монологами о суициде. Как можно так не ценить собственную жизнь? Особенно в самом её начале!       — Нельзя так, Дазай! — устало проговорил Куникида давно заученную фразу, не приносившую никакой пользы на протяжении всего его знакомства с этим самоубийцей.       Ответа, однако, не последовало. Дазай лишь неопределенно пожал плечами и опустился рядом. Сначала он вздрогнул от холода, но потом негромко рассмеялся:       — Хорошая ночь! Только и она несет мне одни неудачи!       Куникида покачал головой, наблюдая за тем, как снежинки опускаются на вытянутые вперед руки его напарника и тают, касаясь горячей кожи. Капли воды скатывались меж пальцев, стремясь достигнуть мерзлой земли.       — Желать смерти глупо. Неужели ты поймешь это только в старости? — выдохнул Куникида.       Дазай в ответ снова рассмеялся, чуть прикрыв почему-то погрустневшие глаза. Однако не прошло и нескольких секунд, как парень снова посмотрел на напарника и радостно сообщил:       — Знаешь, а я придумал отличный способ для самоубийства.       — Господи! Какой ты дурак! — прошипел Куникида, сквозь стиснутые зубы. Он даже замахнулся, что хорошенько врезать напарнику за такие слова, но вовремя остановился. Чтобы успокоиться парень уставился в землю и медленно выдохнул. Дазай, кажется, не заметил этого покушения, и, пожав плечами, произнес:       — Может и дурак, только способ, правда, хорош.       Не дожидаясь ответа, самоубийца подался вперед, касаясь губ Куникиды. Поцелуй вышел быстрым и скомканным, но до безумия ярким, словно небывалая вспышка. Мир вокруг сначала замер, а потом завертелся быстрее, искрясь разноцветными пятнами. Дазай зажмурился, цепляясь за плечи напарника, словно за спасательный круг в этом сумасшедшем водовороте. Тот же долгое время не шевелился. Едва же он несмело ответил, как Дазай отстранился, тут же отводя взгляд. Однако робкую счастливую улыбку парень скрыть не мог.       — Убивай, — с деланным безразличием хмыкнул парень.       — У… убивать? — негромко переспросил Куникида, с трудом выдавливая каждый звук.       В его голове крутились, мельтешили сотни тысяч мыслей, выразить которые никак не получалось. Наконец, парень открыл рот и осипшим голосом отозвался:       — Зачем?       Дазай замер, вцепившись в скамью. Его глаза блестели, словно от лихорадки, дыхание участилось.       — Ну, ты же теперь ненавидишь меня за этот поступок, — пробормотал парень, запуская пальцы в спутанные волосы.       — Нет, — строго бросил Куникида и, поддавшись внезапному порыву, прижал напарника к себе, уткнувшись носом ему в макушку.       Дазай слышал, как гулко бьется чужое сердце, как неровно вздымается грудь. Парень не двигался, ловя каждое прикосновение, опасаясь, что когда все закончится, в его памяти останется лишь собственная дерзость. Прошла пара минут прежде, чем Дазай понял, что отпускать его не собираются, так что отчаяние отступило. Он пошевелился, обхватывая Куникиду одной рукой и, прищурившись, поинтересовался:       — Значит, ты тоже хочешь, чтобы мы были вместе. Совершишь со мной двойной суицид, Доппо?       Куникида, который в это время поражался собственным поступкам, невольно издал гортанный звук, больше похожий на рык. Парень слишком давно знал Дазая, знал его замашки, шутки, но никогда не стремился их понять, все больше принимая за глупую игру. Однако чем больше времени они проводили вместе, тем больше Куникида ненавидел все это. Он стремился переубедить напарника, остановить, каждый раз опасаясь, что его план по совершению самоубийства окажется удачным.       — Прекрати так шутить, идиот, — прошипел Куникида, не выпуская парня из объятий.       — Не прекращу. С самого детства я никогда не получал то, что хотел. Тогда я решил, что если буду искать смерть, то она никогда не настигнет меня, — сообщил Дазай, весело усмехаясь.       Врал, конечно. Но у Куникиды уже не было сил спорить. Да и бесполезно это. Парень выдохнул, прикрыв глаза.       — Поздно уже. Пойдем домой, Осаму. Отогреемся и спать, — предложил Куникида, а затем тихим шепотом добавил: — Живи ради меня, Дазай. Пожалуйста.