Это не лечится

Сехун страшно и неизлечимо болен, как считает Ким Чонин. Он мнит, что у Сехуна юношеский максимализм вперемешку с крайней степенью инфантилизма, приправленный ко всему прочему безумной силой красоты и неопытности. Гремучая смесь, которую Чонин, словно самый плохой пациент в мире, готов пустить себе по венам. Сехун в старших классах, а Чонин уже заканчивает институт, но общаться им это ни в коем разе не мешает. Чонин обычно заезжает за ним после уроков, и они направляются либо к мосту, либо в центр Сеула. На мосту Сехуну нравится больше. Там атмосфера своя, чарующая, и можно расслабиться, не обращая внимания ни на что. Чонин же приземлённый, ему по нраву шумные улицы, где быстрый поток толпы порой уносит тебя без разрешения. Чонину нравится зависимость от чего-то необычного. У Сехуна разноцветные волосы и отросшая чёлка, он часто носит шапку, это его личный стиль, который Чонин порой высмеивает. Сехун катается на скейте, и впервые они встречаются как раз в парке: меньший, не сумев выполнить трюк, с грохотом обрушивается на асфальт. Ким, как завороженный смотревший некоторое время на азартного юношу, внезапно срывается с места, несётся прямиком на громкий стон, и компания Сехуна слова произнести не успевает, как их любимец уже оказывается в автомобиле у незнакомца. Всё, казалось бы, обошлось, но это не касается Ким Чонина. Ему плохо, его пожирает что-то непривычное изнутри, и тёплые глаза Сехуна совсем-совсем не являются причиной такого безобразия. Ни в коем случае. Сехун первый проявляет инициативу, ещё в больнице, и, кажется, ему все слишком просто, он общается, несмотря на разницу в возрасте, лишь уважительное «хён» проскальзывает время от времени. Чонину по нраву это обращение, из уст этого парня всё вообще звучит красиво. Они стоят на мосту. Пахнет осенью, и Сехун лишь поёживается, поправляя съехавшую шапку. Чонин снова с усмешкой покачивает головой, но про себя признаёт, что при такой температуре шапка, может, и полезна. О он этого, конечно, вслух не скажет, но тот и не спрашивает, в общем-то. Тёплая атмосфера, несмотря на пронизывающий ветер, заряжает обоих улыбками, и неяркое солнце кажется чем-то волшебным. Чонин опирается руками на железный парапет и устремляет взор на реку. Начинает набирать обороты шум машин, все как раз спешат с работы. — Хён, — Сехун тоже почти невесомо касается железа, — Может, всё же хочешь пойти со мной на вечеринку к Чену? Там и алкоголь намечается, если тебя это интересует больше. Чонин перебивает его, ухмыляясь. — Пить после совершеннолетия уже неинтересно, если честно. Не те ощущения. — Говоришь так, — Сехун прыскает смехом, — словно тебе уже за сорок. Очнись и прекрати уже играть во взрослого. Чонину неприятно, потому что Сехун слишком маленький, чтобы понять его. Его бескорыстный и невинный разум совсем не помогает лучше разбираться в человеческой психологии, но, наверное, Ким солжёт, если скажет, что и сам хоть что-то знает об этом. Но всё же он старше, и это особая, хоть и необоснованная привилегия, которой он успешно пользуется раз за разом. Сехун пробегает глазами по спокойному лицу стоящего вблизи человека. Как бы тот ни старался быть взрослым и благоразумным, лукавые смешинки в глазах не скрыть никакой, пусть и самой лучшей маской. Сехун танцует, и шапка почти слетает с его головы, но, наверное, сейчас не тот случай, чтобы волноваться об этом. Алкоголя выпито много. Чонин расположился на софе, время от времени осматриваясь в поисках трезвых, но его попытки тщетны, и глаза цепляются больше за раскрепощённого Сехуна. Его тело сносит крышу лучше всего. Вот к Сехуну приближается Бэкхён, в невинном жесте поправляя шапку, и оба улыбаются, начиная танцевать вместе. У Чонина кулаки сжимаются и зубы скрипят, но он не готов выпускать пар просто так. Он же взрослый, а Сехун — ребёнок, который и не в курсе вообще, что творит с ним. Винить юношу нет смысла, но так хочется. Развеселившийся ещё больше, Сехун почти незаметно оказывается совсем близко с выражением вселенского счастья на лице. Чонину грустно. — Вечер волшебный, — шепчет Сехун, запрокинув голову и на мгновение прикрыв глаза, — Жаль, что ты вновь отсиживаешься. — Я пришёл только из-за тебя, чтобы ты глупостей не натворил. Мне это всё не нужно, — Чонин скрещивает руки, с лёгкой укоризной смотря на расслабленного парня. — Зря ты строишь из себя, — Сехун останавливается на полуслове, — Вставай, пошли же потанцуем! Сехун внезапно вскакивает с места, схватив своего хёна за руки и таща за собой в глубину комнаты. Чонин еле плетётся, и на его лице застывает выражение отчаяния. Пытаясь оживить совсем не взрослого, Сехун теряет контроль. Касаний становится слишком много, но Чонину всего постоянно было слишком мало. Они оказываются на крыльце внезапно. Мягкие руки, влажные неспешные поцелуи и свежесть вечера уносят мысли в сторону. Чонин осторожен и глубоко изумлён, фантазии тяжело сопоставлять с реальностью. Он отстраняется первым, хватаясь за оставшиеся капли разума. — Не хочу всё усложнять, ты слишком юн, и вообще, — Чонин опускает глаза в пол, сам не понимая, почему именно эти слова возникают в его сознании, — Ты ещё ребёнок, Сехун, портить тебе жизнь своими чувствами было бы слишком глупо с моей стороны. Тебе нужен кто-то типа этого твоего Бэкхёна. — Глупо с твоей стороны быть таким глупым, — Сехун резко отпускает его руку, — Вот и всё, Чонин. Это я-то несмышленый малыш? Посмотри на себе хоть раз чужими глазами. Ты говоришь пафосные речи, протестуешь против алкоголя, считая, что это взрослое решение. Ты неугомонно сравниваешь меня с ребёнком, хотя была ли у тебя обоснованная причина на это? Это я разве считаю, что возраст может быть помехой? Это я при любом случае стараюсь читать ничего не значащие нотации, в которых и сам мало что понимаю? Это я сооружаю никому не нужные помехи? Сехун впервые за пять месяцев их общения смотрит на него разочарованно. И Чонин совсем не знает, как воспринимать этот взор и сказанные слова. Может ли человек, с которым у них разница в семь лет, быть умнее его? Чонин категоричен, и он вовсе так не считает. Получив в ответ многозначительное молчание, Сехун возвращается вовнутрь с гулкими шагами. Чонина словно избили. Ощущения схожи, изнутри его почти что отпинали угрызения совести, перемешанные с ярой уверенностью в собственной неоспоримой правоте. Бурное противоречие лишь заставляет глубже копаться в себе, глубже закапывать себя. И брат понимает его состояние. Сухо прижимается сильно-сильно, заключая в умиротворяющие объятия, и без упреков слушает нескончаемый поток откровений, льющийся из уст Чонина. У Чонина слёзы и он растерян, а Сухо понимающе улыбается. — Знаешь, Сехун прав, — Чонин смотрит на говорящего по-ребячески изумленно. — Ты воспринимаешь его как нечто глупое и невинное, но в реальности лишь проецируешь собственные ощущения на него. Я понимаю, что он, скорее всего, прав, потому что прекрасно знаю тебя. Ты остался в том возрасте, в котором кажется, что никого умнее нет. Но позволь ему быть не только нежным, бескорыстным и красивым, но ещё и разумным. Позволь ему быть собой. И Чонин плачет с новой силой, потому что истину слышать слишком больно. Сехун, наверное, в курсе, что он собирался приехать. Парень в своей излюбленной шапке стоит у школы, нервно всматриваясь в приближающиеся автомобили. И всё не то. Чонин же приближается с иной стороны, закрыв меньшему глаза руками. Сехун улыбается и разворачивается, но заговорить ему мешают нежные мягкие губы, накрывающие его собственные в таком простом и искреннем поцелуе. Чонин вручает всего себя. — Я забываю, что ты больше, чем просто ребёнок, — говорит Чонин, но в мыслях произносят оба. Юношеский максимализм лечить не нужно. Человек красив в своих крайностях.