Обязательно

      Их свадьба непременно будет осенью. Каррен не любила ни холодную мёртвую зиму, ни мокрую весну, ни шумное, слишком яркое лето. Осень, спокойная, чинная, была самым прекрасным временем года в Германии.       Каррен нравился красный, но не только потому, что это цвет роз. Именно осенью листья клёнов вокруг их старого поместья были похожи на багрово-алые языки пламени, будто вся природа перед смертью очищается священным огнём.       Её платье будет не белым – белый слишком сияющий, пёстрый, а Каррен не любила выделяться. Сиять должен Шуу-сама, а не она. Она выберет струящийся жемчужно-серый наряд, так хорошо гармонирующий с высоким осенним небом, где будет порхать её наконец-то обретшая счастье душа.       В восемь часов утра в её комнату придёт Мацумае, как всегда собранная, немного строгая, но родная, как старшая сестра, которой у Каррен никогда не было. Она же будет с нетерпением ждать её прихода, с поджатыми ногами сидя на кровати и пытаясь унять трепет в груди, а Мацумае непременно посмотрит на неё с мягким укором, – невесте нужно выспаться перед таким важным днём! – а потом снимет всю тревогу одной тёплой улыбкой, сядет перед ней на кровать и откроет косметичку.       Когда Каррен посмотрит на себя в зеркало, она ужаснётся: Мацумае сделала её непозволительно красивой! Не стоило, ведь…       Мацумае лишь одёрнет её, молча положив руку на её плечо, и достанет из шкафа комплект белья. Ещё один повод задохнуться от восторга: Каррен так привыкла к простоте, что её сегодняшний наряд кажется чем-то невероятно волшебным. Небольшая грудь аккуратно ляжет в чашки, резинка шёлковых чулок чуть сожмёт середину худых бёдер, а ещё выше Мацумае натянет подвязку. Каррен обязательно вспыхнет от смущения, попытается спустить её пониже, но Мацумае железной рукой натянет её обратно, попутно в красках описывая, каким именно образом Шуу-сама должен будет её снять. Каррен чуть не сгорит от стыда, а ещё от странного нетерпения, но всё равно, закусив губу, решит, что её надо будет незаметно опустить пониже.       Гладкая ткань платья обнимет её как вторая кожа, заключая её выточенную тренировками фигуру в свой струящийся плен. Мацумае будет аккуратно застегивать длинный ряд пуговиц сзади, а Каррен – старательно разглаживать манжеты на длинных рукавах. Холодный серый шёлк чуточку снимет жар волнения.       Мягкие пальцы Мацумае коснутся её головы, вплетая ей в волосы цветы.       Каррен станет на изящные, расшитые бисером туфли на небольшом каблуке и покачнётся с непривычки. Мацумае схватит её за локоть, не позволив упасть, и, зайдя ей за спину, вложит в руки небольшой букет из нежных белых роз.       — Ты прекрасна, Каррен, — проговорит она, выглядывая из-за плеча, словно тень, и едва заметно улыбаясь.       — Прекрасна… — эхом повторит за ней Каррен.       Они спустятся по главной лестнице на первый этаж, где их уже будет ждать Мирумо-сама. Серый костюм идеально сидит на нём, лиловая бабочка подчёркивает цвет глаз, а роза в петлице едва заметной нитью связывает семейство Цукияма с родом Розевальдов. Он скользнёт по ней взглядом и одобрительно проговорит в усы:       — Bellissimo.       Все вместе они выйдут из поместья и двинутся в ту сторону, где будет проходить церемония. Мягкий, не по-осеннему зелёный газон будет шуршать под подошвами туфель, немного щекоча стопы. Как только они подойдут достаточно близко к рядам стульев, Мацумае ещё раз взглянет на неё, улыбнётся и ободряюще сожмёт её руку, а после уйдёт вперёд на своё место свидетельницы. Мирумо-сама, отец всего семейства Цукияма и её названый отец, возьмёт её под локоть и медленно поведёт вперёд. Он излучает спокойствие и уверенность, но Каррен всё равно будет робеть, смущаться и даже капельку побаиваться этого дня, который страшит её неизвестностью.       — Успокойся, Каррен, — мягко произнесёт Мирумо-сама, прочитавший её мысли, словно телепат, и она взглянет в его невероятно молодые, лиловые, как и у сына, глаза за поблескивающими стёклами очков. — С этого дня в твоей жизни всё будет хорошо.       Его голос невероятно успокаивающий, душевный – она улыбнётся и уже уверенней последует за ним. Они остановятся перед рядами стульев, и Каррен увидит спину Шуу-самы, затянутую в терракотовый пиджак. Видно, что он тоже нервничает: ботинок отстукивает ритм по земле, а лицо то и дело поворачивается к уже стоящей на своём месте Мацумае, и Каррен может полюбоваться выточенным профилем. Мацумае заметит её с Мирумо-самой и кивнёт музыкантам – зазвучит музыка Вагнера, любимого композитора Каррен.       — Пора, — с улыбкой выдохнет Мирумо-сама, и они ступят на дорожку из красно-оранжевых осенних листьев, ведущую к священнику через ряды стульев. Краем взгляда Каррен будет видеть, как к ним поворачиваются гости, смотрят восхищённо или одобрительно улыбаются, а она, всё сильнее сжимая руку Мирумо-самы, будет смотреть только на спину своего любимого человека. Через одно долгое мгновение он медленно повернётся к ней и… Каррен не увидит, как на неё будет смотреть Шуу-сама, потому что тут же смущённо потупит глаза и не поднимет их вплоть до того момента, как не станет плечом к плечу с женихом.       Пальцы будут нервно сжимать букет, пока священник будет произносить обеты, и только короткое ласковое «oui» мурашками прокатится по спине. Она почувствует, что Шуу-сама смотрит на неё, и будет старательно избегать его взгляда. Ей почему-то будет казаться, что если она поднимет глаза, то её сон развеется, и всё исчезнет.       Священник второй раз произнесёт обеты, и Каррен, забыв, как по-японски будет «да», cкажет родное «ja».       Шуу-сама повернётся к ней, и она плавным движением станет к нему лицом, но всё ещё не поднимет глаза. Мацумае поднесёт кольца на красивой подушечке, и Шуу-сама возьмёт одно. Она вложит свою руку в его и почувствует, как холодный металл скользит вдоль её пальца, делая её женой самого прекрасного человека. Будто во сне, она возьмёт второе кольцо и наденет его на палец Шуу-самы. Её руки дрожат. Его ладони сжимают её пальцы и пытаются унять эту дрожь.       Ветер бьёт в лицо, холодит раны и обнимает её на прощание. Она камнем падает вниз, но кажется, будто взлетает наверх, словно птица. На изуродованном лице сияет счастливая улыбка, горячие слёзы путаются в волосах. Она с закрытыми глазами повторяет так и не сказанное «Ich liebe dich» и чувствует последнее прикосновение к своей щеке.       Она наконец-то поднимет взгляд и утонет в лиловых глазах, выражающих одновременно столько восторга, нежности, заботы, что хочется захлебнуться от чувств, полностью раствориться в них.       Он приблизится к ней – пара синеватых прядей спадёт на ровный белый лоб – и, улыбнувшись, поцелует её. Каррен покажется, что всё вокруг исчезло, что остались только они с Шуу-самой, их смешивающееся дыхания, тёплые губы, осторожно касающиеся друг друга, ладони, мягко сжимающие её плечи, и проговорённое в поцелуй «моя».       Это будет самый счастливый день в её жизни.       И может, не в этой, но он будет.       Обязательно.       На тёмном асфальте тлеют осколки её кагуне – нераскрывшиеся бутоны роз. Воют сирены, и голос из громкоговорителя чеканит, перекрикивая шум лопастей вертолёта: «Сверху упал гуль!»