Октябрь

      Он кивает как-то тускло, сдержанно, а после надеется не выблевать содержимое желудка на асфальт, потому что Хэ Тянь опускает свою руку, так и не дотронувшись до его плеча. Губы усмехаются, глаза слезятся и блестят жёлтым цветом светофора, Мо Гуань Шань молчит.       Загорается зелёный, толпа приходит в движение, Хэ Тянь делает первый шаг, и Рыжий следует за ним, сжимая внутри карманов пальто купюру на бутылку пива, что подешевле, хотя напиться хочется в хлам, и он уверен: и одна бутылка, и семь таковых произведут один и тот же эффект. Эффект присутствия чёртового Хэ Тяня в голове, откуда он не пропадает ни на минуту, словно впитавшийся в гудевший мозг. Тот дышит глубоко, ровно, как дышит уверенный в себе человек; Рыжий же передёргивается и вжимает голову в плечи, отчего край его пальто, мазнувший по кончику острого носа, отдаёт горьким, пряным и сыростью.       Мо Гуань Шань готов разглядеть почти все капли на шерсти серого пальто и длинных чёрных ресницах. Хэ Тянь – пересчитать губами абсолютно все выцветшие веснушки на бледном и худом теле. И ни один из них не делает этого взаправду, держа дистанцию во взглядах, хотя Хэ Тяня это уже начинает раздражать.       Когда они минуют переход, раздаётся тихое шарканье: Хэ Тянь останавливается – Гуань Шань далеко не сразу понимает это, врезаясь плечом в чужую лопатку – и, будто расправляя крылья, выпрямляет спину. Он вдыхает полной грудью, затем выдыхает, пуская пушистое сизое облако пара в воздух, и оборачивается на Шаня с серьёзным выражением лица.       — Ты молчишь, Рыжий, — говорит он.       Мо Гуань Шань лишь чуть поворачивает голову в его сторону, пофигистично пожимает плечами, будто ничего не случилось, и даже не окидывает его взглядом.       Он молчит и не строит придурка. Хэ Тяню это не нравится.       — Тебе же хуже, Рыжий.       Они идут минут десять вдоль прямой улицы и заворачивают за угол, пока перед глазами не начинает мелькать старая бумажка красного цвета со сдачей комнат на час. На фонарном столбе таких множество: Тянь усмехается – в большей степени презрительно – и так же презрительно хмыкает, когда улавливает интерес во взгляде Шаня.       Мо Гуань Шаню наплевать на то, что он думает. По его глотке разливается что-то тёмное, гладкое и прогорклое, прямо как их отношения; он прочищает першащее горло, засовывает руки поглубже в карманы и продолжает вдыхать пряный запах шарфа, упираясь взглядом в мокрый асфальт.       В доме Хэ Тяня холодно, неуютно и пусто. Мо Гуань Шань не любит находиться в нём один и тянется, жмётся к Хэ Тяню, посылая ему вместо пожеланий "Придурка", отчего получает ощутимый подзатыльник. У него руки сухие, горячие, с сильными длинными пальцами, забирающимися под футболку на прохладную грудь и крылья рёбер, а у Гуань Шаня они почти безобразные: мозолистые, сухие, красные.       Ему иногда становится противно из-за себя.       Они скидывают куртки прямо на пол и поднимаются в комнату Хэ Тяня, когда по коже пробегают мурашки, заставляя передёрнуться. Открывают дверь, Мо Гуань Шань проходит вперёд, а затем раздаётся тихий хлопок, после которого рыжие волоски на его руках приподнимаются. Мо Гуань Шань чувствует на себе взгляд и уходит вглубь комнаты, прямо в одежде забирается на кровать к самой стене и прикрывает глаза.       Почему-то не хочется посылать Хэ Тяня нахуй – сил нет. Он поворачивается на бок к стене, поджимает ноги и пытается внушить им обоим, что устал настолько, что готов спать в неудобной позе до завтрашнего утра. Секундная стрелка тикает ровно сто тридцать два раза. Затем Мо Гуань Шань вздрагивает: голой поясницы касаются горячие пальцы с мягкими подушечками, проходятся вдоль позвонков, массируют кожу и пропадают, оставляя после себя мурашки и контрастирующий с холодом след. Затем рука приятной тяжестью ложится сверху, обхватывает грудину спереди и прижимает к горячему телу позади, отчего остывшему Мо Гуань Шаню с такой же душой становится чуточку теплее.       В его затылок зарываются носом, медленно, глубоко дышат, втягивая запах цвета осени на самое дно лёгких, и опускаются к шее. Хэ Тяню нравятся рыжий бритый затылок с колющей кожу щетиной и пряные нотки яблок на языке и поверхности молочного шёлка с россыпью бледнеющих веснушек на плечах, лопатках и стройных бёдрах. Его губы аккуратно ложатся на изгиб между шеей и плечом, с тихим причмокиванием втягивают кожу внутрь рта, кусают, оттягивая назад; Мо Гуань Шань напрягается, пытаясь скрыться в своём импровизированном коконе, когда он ловит себя на ответной реакции организма.       Жёсткая рука опускается на пресс – Мо Гуань Шань втягивает живот, – ведёт к резинке трусов по дорожке рыжих волос, ласкает под кромкой покрасневшую кожу, ниже зарывается в завитки. Мо Гуань Шань зажмуривается и стискивает зубы, качая головой. Дыхание позади него становится чуть тише и рассыпается на шее уже c меньшим теплом и шумом. Рука останавливает движение. Хэ Тянь сзади прижимается вплотную к нему, кивает и натягивает сверху глаженое одеяло с прохладными краями.       — Хорошо, — роняет в рыжую макушку.       На следующее утро они по наставлению Хэ Тяня пьют чёрный чай, заедая магазинной шарлоткой, скрипящей на зубах сахаром и кислыми яблоками. Рыжие волосы лежат неаккуратными патлами – Хэ Тяню хочется растрепать их ещё больше под предлогом "что у тебя за говно на голове?", однако усаживает Мо Гуань Шаня за стол и подходит к окну, рассматривая цветастую улицу и розово-алое зарево открывающего глаза дня. Ветер поднимает листья, сопровождает по дорожкам, срывает некоторые с деревьев, и те красными пятнами-веснушками падают на золотистый покров жухлой травы. Хэ Тянь присаживается на подоконник. Ему тепло.       — На тебя похож, — улыбается.       — Кто? — спрашивает Мо Гуань Шань недоуменно и раздражительно хмурится, останавливая вилку на полпути.       А Хэ Тянь растягивает губы в лёгкой улыбке, упирается лбом в стекло и оборачивается.       — Октябрь.